Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру - Неизв.

Мы отбыли из Царицына так, как нам обещал капитан.

Весь день наблюдали бессчетно летящих гусей, что являло небу самые запутанные геометрические фигуры. Прозрачность воздуха начинала уходить; чувствовалось, что продвигаемся к югу. Между прочим, пора; рядом проходили льдины, образуясь в более холодной воде и давая понять, что позади нас Волга начинает вставать; но мы обогнали зиму и теперь могли избежать того, чтобы она к нам присоединилась.

Днем миновали Девичий Холм. Это снова предание, связанное со Стенькой Разиным. Влюбленный в дочь знатного человека, бандит выдает себя за торговца украшениями и появляется в отчем замке той, которую любит; говорит, что не может продолжать путь из страха быть ограбленным Стенькой Разиным, настойчиво просит гостеприимства.

Дворянин верит и принимает его; любопытная девушка просит показать драгоценности.

Было это после взятия Астрахани, после грабительского налета на Персию; бандит обладал диковинами из  Т ы с я ч и  и  о д н о й  н о ч и. Господин, который даровал гостеприимство Стеньке Разину, богач, каким он был, оказался не в состоянии купить и десятой части сокровищ бандита. Стенька Разин отдал их даром или, вернее, продал их его дочери за ту цену, какую тот пожелал назвать.

Так прошла неделя; на восьмой день Стенька Разин объявил девушке о своем отъезде; она, вся охваченная любовью, предложила уехать с ним. И тогда Стенька Разин признался ей, кто он, и какой опасности она подвергла бы себя, связавшись с бандитом своенравным, взбалмошным и еще более зависимым от сотоварищей, нежели сотоварищи зависят от него.

На все, что только мог сказать Стенька Разин, она отвечала: «Я люблю тебя».

Двое влюбленных уехали вместе. В течение двух лет они вели веселую жизнь триумфаторов; затем, наконец, настали иные дни. В понимании Стеньки Разина Волга была вроде покровительствующего божества, персонифицированного для него так же, как греки узрели Ахиллеса в реке Скамандр. Так же, как Писистрат, тиран Самосы, бросил свой перстень в море, он, чтобы умилостивить Волгу пожертвовал ей самые дорогие вещи из своих сокровищ. Действительно, Волга в береговых излуках, на островах, которые она держит в объятиях и омывает своими водами, всегда давала ему надежные укрытия.

В ночь, когда бандит потерпел первое поражение от русских, с сотней своих сотоварищей он укрылся на холме, который сегодня называют Девичьим, и который тогда был безымянным. Выпив там, забыли или, скорее, попытались забыть превратности дня; но чем больше Стенька Разин пил, тем больше мрачнел. Ему казалось, что Волга стала к нему охладевать, и пробил час принести ей великую жертву.

Еще держась на ногах, поднялся на скалу, господствующую над рекой и там, обратясь к ней с импровизированной песнью:

- Я потерял твое расположение, - высказывал он, - хотя прежде ты защищала меня, сына Дона, как если бы я был одним из твоих сыновей. Что должен я совершить, чтобы ты вернула мне твою утраченную дружбу? Какое из самых дорогих моих сокровищ ты требуешь пожертвовать тебе? О, ответь мне, старая Волга!

Он прислушался, ответит ли ему река, и услышал эхо, которое донесло:

- Ольга!

Это было имя его любовницы. Он подумал, что ослышался и повторил свое обращение к реке. Эхо повторило:

- Ольга!

Для Стеньки Разина это было приговором судьбы. Он позвал девушку, которая спала и которая, вся светясь улыбкой, пришла к нему. Он помог ей подняться на самое высокое место холма, на край обрыва, где они оба оказались над рекой. Последний раз он прижал ее к сердцу, соединил свои губы с ее губами и во время долгого и последнего поцелуя вонзил ей в сердце свой кинжал. Девушка вскрикнула, бандит раскрыл объятия, и искупительная жертва пала и скрылась в реке.

С того дня холм зовется Девичьей горой. Если у кого будет время там остановиться, то можно проверить, есть ли эхо. На имя  В о л г а, которым ее окликают, река по-прежнему отвечает:  О л ь г а !

Через неделю после смерти любовницы, словно это свой добрый гений он принес в жертву злому духу, Стенька Разин был разбит и схвачен князем Долгоруким [в апреле 1671 года схвачен на Дону, в Кагальницком городке, и выдан властям домовитыми казаками].

За исключением нескольких расселин на правом берегу, всегда более высоком, чем левый, представляющий собой неоглядные степи, Волга неизменно предлагает один и тот же пейзаж. Только она все ширится, и, по мере продвижения вперед, холод ощутимо ослабевает.

В Водяной, то есть вечером, на следующий день после отъезда из Царицына, мы стали  примечать листву на ивах. Правда, в глубине долины, где они осеняли ручей. Ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге уже более шести недель, как не было листвы.

Небо, казалось, светлело.

Через дюжину верст нам открылась прекрасная ивушка, сохранившая немного зеленых  листов. Коровы возлежали под ивами и жевали жвачку, как на картине Пауля Поттера.

Стали вновь появляться деревья, каких мы почти не видели после Казани. Снова видим желтолистые тополя; расселины обрывистого берега с каскадами воды и зеленью.

Оставили позади Денежный остров: это название к нему пристало, как нам пояснили, в результате дележа добычи, взятой в Астрахани, который устроил там Стенька Разин со своими людьми.

Воскресный день, 24 октября, не предложил нам ничего особо примечательного, кроме первого орла. После величественного планирования над степью, он упал на берег и провожал нас взглядом. Вечер был великолепным. Небо залилось красным, такого цвета у него я не наблюдал со времени своих путешествий в Африку: стоял истинно восточный вечер.

Назавтра, 25-го, увидели справа первые палатки калмыков. Два орла явились кружиться над нами и устроились, как накануне тот, на левом берегу, и, как накануне тот, провожали нас взглядом. К 11 часам увидели орду и насчитали три десятка калмыков, которые прибыли к реке напоить верблюдов.

Небо буквально почернело от миграций перелетных птиц: гусей, уток, журавлей. Два орла на дереве, над гнездом, где по весне орлица, должно быть, сидела на яйцах, оставались недвижными, хотя нас разделяла едва ли не сотня шагов. В тот же день слева от нас, вблизи береговой линии, увидели китайскую пагоду и замок диковинной архитектуры, не относящейся, показалось, ни к одному ее известному классу. Оба строения находились в окружении некоторого количества калмыцких палаток. Мы подозвали капитана и обратились к нему с вопросами; это был замок князя калмыков и пагода культа Далай-ламы. Мы находились еще в 25-30 верстах от Астрахани. Вскоре два эти памятника, которые казались пограничными знаками азиатского производства у предела европейского мира, затерялись в вечернем мраке.

Наконец, через три вечерних часа, увидели яркое множество огней, оживленное движение судов, услышали сильный гул голосов.

Мы вошли в Астраханский порт.

Примечания:

Птолемей Клавдий (II век н. э.) – древнегреческий ученый

Селим II Пьяница (1524 – 1574) – турецкий султан, передоверил государственные дела великому визирю Соколи; в годы этого правления Турция успешно воевала с Персией, Венгрией, Венецией и захватила Кипр

Астрабад – персидский город на Каспии

Поттер Паулюс (1625 – 1654) – знаменитый голландский художник, писал животных на фоне пейзажа; за 10-летний период с небольшим создал около трех десятков картин, которые высоко ценились при его жизни, и стоимость которых возрастала, потому что основные музеи и многие частные галереи стремились их приобрести.

___

Высаживаться в тот же вечер было затруднительно, и мы явились к месье Сапожникову в 10 часов утра.

Конечно, было письмо к управляющему, но он мог уже спать, а наше появление стало бы событием, чего я всегда старался избегать. Итак, мы провели на борту  Н а х и м о в а  последнюю ночь, урегулировав счет с нашим бравым капитаном, который сделал все, что мог, отдадим ему эту справедливость, чтобы быть с нами любезным.

На следующий день, в 10 часов, лодка доставила нас на берег, нас и наш багаж; поднялись на дрожки, отличные от других видов таких экипажей, велели сложить вещи на телегу, и Калино своим самым импозантным голосом крикнул:

- Дом Сапожникова!

Это означает  maison Sapognikoff (фр.).

Кучер подвез нас к самому красивому дому города и сразу въехал во двор, как если бы мы приехали домой. Впрочем, он имел на это полное право, достойный человек: прошло более шести недель, так как управляющий получил уведомление и уже месяц, как ожидал нас со дня на день. Я не сказал бы, что нас проводили в нашу квартиру, нет; русские понимают гостеприимство гораздо шире: весь дом был для нас. Так как голод, в 11 часов, уже заявлял о себе, я отправил Калино коснуться в разговоре с управляющим важного вопроса еды и попросить его советов, как организовать наш быт в Астрахани. Он ответил, что нам не надо ни о чем беспокоиться; месье Сапожников распорядился, чтобы мы пользовались самым широким гостеприимством. И в доказательство от нас требовалось лишь пройти в столовую, где ожидал приготовленный завтрак. Мы тут же это проверили, и, к нашему великому удовольствию, стол действительно был накрыт.