Хроники Корума (Сборник) - Майкл Муркок

Ближе к вечеру небо посерело, и в восточной стороне горизонта стали клубиться низкие грозовые тучи.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

МИР, ПОЛНЫЙ СМЕРТИ

Поежившись, Корум накинул на плечи тяжелый меховой плащ и надвинул капюшон на шлем. Он глубоко погрузил здоровую руку в тепло меховой перчатки, которую держал наготове, и спрятал серебряную руку в другой перчатке. Затоптав остатки костра, он огляделся. Дыхание белыми клубами висело в воздухе. Небо, с которого исчезло солнце, нависло над ним ровной мертвенной голубизной, поскольку рассвет еще не наступил. Окружающее пространство дышало унынием, земля, покрытая изморозью, была черной и мертвой. Повсюду стояли безжизненные деревья без листьев. Вдали тянулась череда темных, как земля, холмов, вершины их были покрыты снегом. Корум принюхался к ветру.

Это был ветер смерти.

Единственный запах различался в его порывах — это запах смердящего холода. Эти земли были настолько пустынны, что не подлежало сомнению — здесь побывал народ холода. Может, именно здесь они разбили свой лагерь перед тем, как двинуться на Кер Махлод и начать войну против крепости.

До Корума донеслись какие-то звуки, и ему показалось, что он уже раньше слышал их. Они заставили его отпрыгнуть от кострища и разогнать тлеющий дымок. Он посмотрел на юго-восток, откуда доносился топот копыт. Там местность шла вверх, заслоняя линию горизонта. Конский топот раздавался откуда-то из-за подъема.

И тут же Корум услышал и другие звуки.

Слабый собачий лай.

Единственные собаки, которых он мог встретить в этих местах, были дьявольскими псами Кереноса.

Корум кинулся к коню, начавшему нервничать, вскочил в седло, вырвал копье из гнезда и положил его поперек луки. Наклонившись, он потрепал коня по шее, чтобы успокоить животное, и тронулся с места, готовый встретить любую опасность.

Солнце только начало подниматься из-за горизонта, и в его лучах показался одинокий всадник. Кроваво-красные отблески сверкнули на его доспехах. В руке он держал обнаженный меч, тоже отражавший лучи солнца. На мгновение они ослепили Корума. Затем доспехи полыхнули синевой — и Корум узнал всадника.

Визг, лай и тявканье зловещих псов стали громче, но пока они так и не появились.

Корум погнал коня на подъем.

Внезапно наступила тишина. Голоса собак стихли, всадник неподвижно сидел в седле, и лишь его доспехи снова сменили цвет с синего на желтовато-зеленый.

Корум различал лишь звук собственного дыхания и ровную поступь копыт коня по твердой заиндевелой земле. Держа копье наготове, он одолел подъем и приблизился к всаднику.

Из-под безликого шлема, прикрывавшего голову, раздался его голос:

— Ха! Так я и думал. Это ты, Корум.

— Доброе утро, Гэйнор. Ты готов к поединку?

Принц Гэйнор Проклятый, откинув голову, издал глухой сдавленный смешок. Его доспехи снова сменили цвет с желтого на блестящий черный, и он кинул меч в ножны.

— Ты меня знаешь, Корум. Я устал. И пока я не собираюсь совершать еще одно путешествие в преисподнюю. По крайней мере, тут я занимаюсь делами, которые заполняют мое время. А там… ну, там вообще ничего нету.

— В преисподней?

— Да. В преисподней.

— Тогда присоединись к благородному делу. Дерись вместе со мной. Так ты сможешь обрести искупление.

— Искупление? Ох, Корум, до чего ты простодушен. Да кто же даст мне отпущение?

— Никто.

— Тогда почему ты говоришь об искуплении?

— Ты сам сможешь искупить свои грехи. Это я и имею в виду. Я не говорю, что тебе придется справиться с Владыками Порядка — если они еще где-то существуют — или нужно будет, смиряя гордость, склониться перед чьей-то силой. Я хочу сказать, что где-то в твоей душе, принц Гэйнор Проклятый, таится то, что спасет тебя от безысходности, которая ныне снедает тебя. Ты понимаешь, что те, кому ты служишь, — омерзительные создания, лишенные величия духа, преданные лишь делу разрушения. Тем не менее, ты охотно следуешь за ними, охотно служишь их целям, совершаешь ужасные преступления и приносишь чудовищные беды; ты распространяешь зло и несешь с собой смерть — ты знаешь, что делаешь, и знаешь так же, что эти преступления обрекают тебя на вечные мучения духа.

Черные доспехи вспыхнули гневным красным цветом. Принц Гэйнор повернул свой безликий шлем и уставился прямо на восходящее солнце. Его конь дернулся, и он сильнее натянул поводья.

— Присоединяйся к моему делу, принц Гэйнор. Я знаю, что оно вызовет у тебя уважение.

— Порядок отверг меня, — глухим усталым голосом произнес принц Гэйнор Проклятый. — Все, чему я когда-то следовал, все, что я когда-то уважал и чем когда-то восхищался, чему подражал, — все отвергло Гэйнора. Видишь ли, принц Корум, слишком поздно.

— Нет, не слишком поздно, — возразил Корум, — и ты забыл, Гэйнор, что я единственный видел твое лицо, которое ты скрываешь под шлемом. Я видел все твои облики, все твои мечты, все твои тайные желания, Гэйнор.

— Да, — тихо сказал принц Гэйнор Проклятый, — и именно поэтому ты должен исчезнуть, Корум. Именно поэтому я не могу выносить даже мысли, что ты еще жив.

- Тогда дерись, — со вздохом сказал Корум. — И тут же, на месте!

— Сейчас я не могу рисковать. Не сейчас, поскольку однажды ты уже нанес мне поражение. Я не могу позволить, чтобы ты снова взглянул мне в лицо, Корум. Нет, ты должен умереть иным образом, а не просто в бою. Эти псы…

Осознав, что задумал Гэйнор, Корум внезапно бросил коня в галоп и, нацелив копье в безликий шлем Гэйнора, обрушился на давнего врага.

Но Гэйнор, рассмеявшись, развернул коня и по-мчался вниз по склону — белая изморозь искрами разлеталась во все стороны от него, и земля, которую бил копытами его конь, казалось, пошла трещинами.

Гэйнор мчался с холма туда, где на задних лапах сидела свора белесых псов — вывалив красные языки, они поблескивали желтыми глазами, и с желтых клыков стекала желтая слюна, а длинные пушистые хвосты хлестали по косматым бокам. Их тела отливали мертвенной белизной проказы, кроме кончиков ушей цвета свежей крови. Некоторые из собак, самые большие, превосходили ростом пони.

Пока Гэйнор скакал к ним, они поднялись на ноги. Хрипло дыша, псы зловеще скалились, когда Гэйнор им что-то кричал.

Корум пришпорил лошадь, надеясь пробиться сквозь свору и настичь Гэйнора. Он врезался в нее с такой силой, что несколько собак кубарем покатились по земле, а голову другой он насквозь пробил копьем. И то, и другое заставило его приостановиться, к тому же ему пришлось выдергивать копье из тела пса, которого он прикончил. Конь заржал, встал на дыбы и обрушил на псов подкованные копыта.