Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дел, Шамси, у меня вот сколько! — сказала Ругя в ответ его мыслям и провела рукой над головой.
Тень озабоченности прошла по ее лицу, и Шамси не преминул хвастливо ввернуть:
— А у меня ты целыми днями слонялась без дела! Разве что изредка, да к тому же но своей воле, садилась за станок.
— Зато и успевала не столько!
Они помолчали: незачем прошлое ворошить!
Ругя кивнула на свернутый в трубку ковер и спросила:
— Принес на продажу?
— Да, — ответил Шамси, и тут же добавил, словно оправдываясь: — Кому теперь нужны ковры? Только моль разводить! А лишний рубль в доме не помешает.
— Лишний ли? — спросила Ругя, глядя Шамси в глаза: она знала, что он без особой нужды ковры продавать не станет.
— Рубль, конечно, никогда не бывает лишним, — ответил он, отводя взгляд. — Я не работаю, Ана-ханум стара, болеет… — Он помедлил и тихо добавил: — А туг еще Фатьму с ее тремя кормить приходится.
Ругя удивилась:
— Это почему же?
Шамси не ответил.
— Не заботится, что ли, о них Хабибулла? — допытывалась Ругя.
Шамси горестно усмехнулся:
— Если бы только это! Теперь таких отцов можно живо образумить — через суд — сама знаешь… Дело с моим зятьком похуже… — Шамси огляделся и, наклонившись к уху Ругя, шепнул: — Хочет уйти от Фатьмы, совсем!
— Плохой он человек, твой зять! — Не обижайся, Шамси, если скажу правду: испортил ты жизнь своей дочери, выдав ее за Хабибуллу.
Шамси вспомнил о бедах, в которые некогда вверг его Хабибулла. Доверился бы тогда он, Шамси, своему собственному уму-разуму — не дал бы спрятать ружья в своем подвале… До сих пор ноет у него плечо, едва подует холодный северный ветер.
— Неважный он человечек, вредный… — печально согласился Шамси.
— А как Фатьма себя чувствует? — спросила Ругя.
— Поначалу, конечно, плакала. А потом вытерла слезы и решила: «Может быть, это к добру? Конец моим мукам с таким мужем!» — Шамси развел руками, словно хотел сказать: «Трудно понять женщин!», и заключил — Вот так и живем… — Он вспомнил о Бале и добавил: — А сын мой еще молодой, чтоб помогать старику отцу…
— Скоро вырастет, будет помогать. А пока… — взгляд Ругя упал на ковер. — А ну, разверни!
Шамси, однако, не торопился: видно, придется ему краснеть, если Ругя узнает, что он принес для продажи ковер, некогда вытканный ее руками. Но Ругя решительно взялась за ковер, развернула его и сразу узнала:
— Моя работа!
Шамси смутился — дьявол привел его именно в этот магазин! Но Ругя, не обращая на него внимания, принялась рассматривать ковер. Она загнула угол ковра, чтоб на изнанке определить густотканность, а затем, проведя ладонью по бархатистому ворсу лицевой стороны, деловито, словно оценивая чужую работу, заключила:
— Хороший ковер!
Шамси обрадовался:
— Я и сам это знаю! А твой оценщик — тряпичник, в коврах ничего не смыслит!
— Неопытный еще, молодой… Хотя иной раз и опытный не сразу верно оценит: с виду ковер будто хороший — и ткань густая, и рисунок красивый, и ворс нежный, а если как следует разобраться — рогожа! А бывает и наоборот. Уж на что я сама ковроткачиха, двадцать лет с шерстью да с утками вожусь, и то, случается, ошибаюсь.
— А я вот никогда не ошибусь! — сказал Шамси, и спокойная уверенность прозвучала в его голосе. — В чем угодно ошибусь — на то мы люди, чтоб ошибаться, — да только не в коврах! Там, где ковер, — я впросак не попаду! И за полвека, что в ковровом деле варюсь — клянусь аллахом! — ни разу не ошибался!
— Верю тебе, — сказала Ругя. — И, не льстя, скажу, что еще не встречала человека, который бы лучше тебя понимал в этом деле.
Прищелкнув языком — так, как не щелкал он добрых полвека, — Шамси задорно воскликнул:
— То-то!..
А на смену задору пришло великодушие.
— Ну и ты, Ругя, зря не скромничай: разбираешься ты в коврах не хуже меня! — Помедлив, он осмотрительно добавил: — Ну, разве что чуть похуже!
— Нет, Шамси, много хуже. Иной раз натолкнешься на такой ковер, что призадумаешься: что за ковер? где такой выткали? какая ему цена? И скажу прямо — не раз придет в голову: был бы тут Шамси — он бы с одного взгляда определил.
Сладостные слова! Почти столь сладостные, как слова любви! Шамси чувствовал, что Ругя говорит искренно, — теперь ей незачем льстить ему и подлаживаться. И за эти слова он готов был простить все ее прегрешения, все нанесенные ему обиды.
И он сказал:
— Ты пошли за мной, если я тебе понадоблюсь. Ведь мы с тобой не конкуренты, как это бывало в прежние времена среди нашего брата, ковроторговца, а просто — люди…
— Как раз завтра у нас день скупки ковров. Может быть, придешь?
Шамси поразмыслил немного и ответил:
— Зайду…
Он взялся за ковер — разговорами плова не сваришь! — но Ругя его остановила:
— Если бы ты работал, не пришлось бы тебе домашние вещи продавать. Неужели не хочется работать?
Глаза Шамси загорелись:
— Хочется, Ругя, очень хочется! Я ведь не лежебока. А нынче бродишь из угла в угол — некуда деться! По соседям ходить, разводить сплетни — не по мне. Читать газеты и книги? Мало я, по правде сказать, в них разбираюсь. Дома — тоска. Фатьма — с детишками у себя. Сын — с тобой… Тебя самой нет… — Лицо Шамси стало печальным. — Работать хочется, очень хочется! Только кому я нужен? — Он с горечью усмехнулся.
— Теперь любой человек нужен, если он хочет честно работать. Только надо понимать, кого на какую работу определить. Кому ты нужен?.. — Неожиданная мысль мелькнула у Ругя. — Да хоть бы в этом магазине!
В этом магазине? Вот это да! Слова Ругя рассмешили Шамси, и ему самому захотелось пошутить:
— На должность хозяина, что ли?
— Хозяева уже есть — советская власть. А вот эксперт-специалист нам нужен, ищем.
— Что еще за должность?
— Знаток в ковровом деле, оценщик товара, — пояснила Ругя.
Знаток ковров? Шамси приосанился: да кто же в городе лучший знаток, чем он?
И предложение Ругя вдруг показалось Шамси заманчивым: в самом деле, доколе он будет сидеть сложа руки, вдали от коврового дела, которым занят был всю свою жизнь? Неужели он конченый человек, подобно тем, кто не желает смириться перед попон властью? Работают же некоторые бывшие торговцы у советской власти, — почему бы и ему не заняться любимым делом? Ковры — слава аллаху! — советская власть не
