Удельный князь - Яр Серебров

зря ели хлеб и место тайной засады в шатре хана выкупили за десять рублей. Между прочим, большие деньги для степняка.

— Токта! Снова крикнул я на людей бея. — Товлубий, не дури. Не хочу тебя живота лишать. Слово князя! Отзови нукеров и поговорим с глазу на глаз. Без лишних ушей.

Бей, оглушенный выстрелом махнул головой сбрасывая оцепенение и гортанными отрывистыми командами отправил из шатра личную охрану, осадил и тех кто пытался вломиться сквозь проход. Неуловимым движением я вскочил и оказался сбоку от хана, приставив к его животу пистолет.

— Сказывай заодно дабы воев моих не трогали покуда, а не то худо усем будет. Он покорно кивнул и снова прокричал. Минут через пять, когда всё успокоилось бей отошёл от шока и заговорил.

— Коняз, понимаешь что наделал! Большая беда будет. Живым не уйти тебе.

— Ну ежели я живым не уйду, то и тебе света белого не видать боле. А коли ты про Озбека царя речь ведешь то умысла супротив я не имел. Желал тебя проверить и како видишь, вышло добро. Али думаешь не догадалсячто ты в питие подмешал!

— По себе судишь коняз. Наши законы гостеприимства священны!

— Ага, особливо для неверных. Так тебе и поверил, бей. Предупреждал ведь тебя в Переяславле. Не играй с огнём! А ты что. Самым умным себя посчитал. От меня избавиться захотел. Ну-ну.Ходить вокруг да около не буду.Войско моё хоть и невелико, однако труб огненных у меня ныне куда более, чем в Переяславе. Войско Литовцев я побил, а вслед за ними две тысячи новгородцев и при сём потерял своих воев пять десятков. Ужель о сём тебе не ведомо было.

— Ведомо урус. Недовольно пробурчал Товлубий. — За мною четыре тысячи батыров. Каждый из них стоит десятка трусливых новгородцев! Москва выставит три тысячи конных по моему первому слову. Рязань, две! Мы тебя растопчем! Не поможет тебе огненное зелье, колдун!

Я посмотрел на него словно на маленько дитё.

— Товлубей ты ведь взрослый муж. Ужель за дурака почитаешь меня. В лагере у тебя аккурат тридцать две сотни. Из них много воев побитых и больных, каждый второй в дряной броне. Это один мой вой десятка твоих стоит. Боярскую рать в добрых бронях мои вои на Дубне разогнали аки баранов. Одних труб огненных больших и малых у меня семь десятков, дымов аки под Переяславом дюжина телег. На весь твой лагерь хватит. Две тысячи моих воев идут вниз по Волге. Пять сотен, по Москве реке!Цифры я безбожно завышал, но слухи вокруг моего войска ходили всякие, в том числе и про его огромную численность. Распускались их новгородцы и Литва чтобы хоть как то оправдать своё постыдное поражение, но я тому не препятствовал.

— А Москва тебе помогать не станет. Продолжил я давить полководца. — Зачем ей сие. Ты ведь Семёна части добычи лишил, лучших людей в полон забрал. Москва в стороне постоит, посмотрит, а Рязань. Хм… Не находишь что Короткопол мне жизнь свою должен, а Ярослав Пронский и вовсе на мою сторону встанет. Один ты супротив меня останешься, один. И в этот раз азм жалеть твоих воев не буду. Ни один из них домой не вернётся. Дымами потравлю, огнём жечь буду.

— Ты не посмеешь! Одно слово урус и тебя проткнут сотни стрел!

— Не проткнут. Я постучал по толстому доспеху.Одно неверное слово и ты умрешь, а я ещё поживу. Сигнал дам людишкам красными огнями, опосля меня с боем выведут, а весь твой лагерь огненным зельем сожгут да дымами вонючими, что куда крепче старых окурят. Но ты сего уже не узришь, аки не узришь позор и гибель рода свого.

— Хан Озбек отомстит. Три тумена на Русь пошлёт. В Новосиле и уделе твоём ни хлопа не останется, ни горожанина.

— У хана ныне нет трёх туменов, а один я уж как ни будь разобью. Да, сие будет не просто, но я справлюсь. Обещаю. Четыре лета тому назад два ваших тумена поляки разбили у Люблина. Спустя лето они же, четыре на Висле. Вы уже не те бесстрашные монголы что внушали страх всему миру. И ежели бы не прах мой, ты бы и Смоленска не взял. Размякли вы, разжирели аки сытые евнухи. А хочешь расскажу как всё будет на самом деле? Кто ты таков Товлубий? Ты Чингизид, али ты ближник Узбека, али ты эмир чтобы за тебя вся степь встала. Ты никто и за двенадцать тысяч рублей кои я привезу хану на откуп меня и пальцем не тронут.

— Двенадцать тысяч! Глаза Товлу-бея азартно зажглись.

— А ты думал с чего на меня Великий Новгород ополчился.

— Что же ты хочешь, коняз.

— Вот, другое дело. Запомни бей, со мною дружить надобно и более того повторять не буду. Полона у тебя неполных четырнадцать тысяч. Жита сорок тысяч пудов и скота большого и малого, без счёта. Сие и продашь, скопом.

— Мало!

— Много. Полон ныне за полтину у тебя в лагере отдают. А много ли из них до Сарая доедут? Кожа, да кости одни осталися. Детей полно, да баб немощных. А коли доедут, усе рынки рабов, от Таны до Укека цену на люд снизят. Дай бог, ежели тысяч пять тебе останется.

— Откуда у тебя столь серебра, а конязь!

— Серебра у меня столько нет, зато есм медь. Есм чугун и уклад добрый, а тако же великое множество товаров дивных, в Сарае невиданных. Неча тянуть бей. Сказывай батырам что азм твой друг добрый и идём мы ко мне в гости, тама и ряд с тобою подпишем. Заодно покажу новые трубы огневые в деле, дабы за пустобрёха меня не держал.

Товлубий задумался, на его лице отражалась вся гамма чувств. От страха за свою жизнь, до жадности. Ведь сумма которую я ему предложил за полон была фантастической и равнялась годовому выходу со всей Руси.

— Коняз, сие будет непросто. Многим влиятельным людям придётся отказать, залог за полон вернуть. А твоих грязные слова про хана слышали многие уши.

— Залог говоришь? Добро. Восемь сотен рублей серебром у меня есть, разумею хватит сего с избытком. А ушам что слышали то, чего не положено достаточно подрезать языки. Тако и мне, и тебе спокойней будет.Ну так что, по рукам? Бек всё ещё колебался.

— Дам твоему роду колец кольчужных