Раздражающие успехи еретиков - Дэвид Вебер

прервал его Кэйлеб, подняв руку. — Понимаю, что просьба об этой встрече исходила от вас, но прежде чем мы начнем, я хотел бы сказать несколько вещей. Уверяю вас, — он изобразил кривую улыбку, — что это не разговорные гамбиты.

— Конечно, ваше величество.

Энвил-Рок откинулся на спинку стула, его глаза были настороженными, а Кэйлеб наклонился вперед, положив руки на стол.

— Милорды, — тихо сказал он, — дипломатия, невысказанные договоренности и вежливая ложь, несомненно, имеют свое место. Однако в данном случае, думаю, нет особого смысла кому-либо из нас притворяться, что вы, граф Энвил-Рок, и вы, граф Тартариэн, не должны, по крайней мере, подозревать, что я приложил руку к убийству князя Гектора и его сына. На вашем месте я бы, конечно, так и сделал, и совершенно уверен, что большая часть остального мира автоматически предположит, что князь Гектор был убит по моему приказу. И, если быть до конца откровенным, учитывая… историю между моим и его Домами, а также недавнее нападение на Чарис, считаю, что у меня было бы полное право убить его.

Тартариэн и Энвил-Рок заметно напряглись, и Кэйлеб снова улыбнулся. На этот раз в выражении его лица не было абсолютно никакого юмора, и его глаза спокойно встретились с их глазами. Они никак не могли знать, что он использовал свой защищенный коммуникатор, чтобы лично просмотреть передачи от снарка, который шпионил за их частными встречами. Наблюдать за голографическими изображениями было все равно что позаимствовать у Бога собственный глаз. В то же время этот опыт помог ему еще лучше понять, почему даже Мерлин не мог уследить за всем, что происходило на поверхности целой планеты. В нем также предлагался по крайней мере один возможный способ облегчить бремя Мерлина в этом отношении, хотя он еще не поднимал этот вопрос.

Однако, более важным было его точное знание, что Тартариэн и Энвил-Рок говорили друг другу по этому самому вопросу. Более того, он видел выражения их лиц, слышал тон их голосов. Это было преимущество, которым никогда не пользовался ни один другой участник переговоров в истории Сейфхолда, и он намеревался им воспользоваться.

— Я сказал, что был бы оправдан, если бы его убили, милорды, — напомнил он им, — и полагаю, что вы оба, вероятно, достаточно осведомлены обо всех причинах, по которым это было бы правдой. Однако я не сказал, что с моей стороны было бы разумно это сделать. И какое бы оправдание у меня ни было для его убийства, я не занимаюсь случайным убийством детей.

Между возрастом Кэйлеба и наследного княжича Гектора отстояло не так уж много лет, но ни один из корисандских графов не видел ничего ироничного в использовании императором слова «дети».

— Даже если отбросить все соображения оправдания или справедливости и игнорировать тот факт, что наследный княжич также был убит, в данных обстоятельствах приказ об убийстве князя Гектора был бы особенно глупым поступком с моей стороны. Я полностью осознаю, что, несмотря на все причины, по которым мои подданные и я могли бы… думать о нем недоброжелательно, его собственные подданные видели его совсем в другом свете. Посадить его в тюрьму или даже казнить, дав ему время примириться с Богом, было бы одним делом. Возможно, им было бы все равно, но они поняли бы это, учитывая все, что произошло между нами. Однако приказать его убить было бы совсем другим делом, и я не могу придумать ничего лучшего, чтобы усилить любое негодование и сопротивление здесь, в Корисанде. И, если уж на то пошло, — он посмотрел им прямо в глаза, — я не могу придумать ничего, что более эффективно могла бы использовать против меня храмовая четверка. Уверяю вас, джентльмены, что какими бы ни были мои другие недостатки, я не настолько слеп и не настолько глуп, чтобы не понимать все десятки причин, по которым убийство князя Гектора было бы одним из худших поступков, которые я мог бы совершить.

Ни Энвил-Рок, ни Тартариэн ничего не сказали, но ему показалось, что где-то в глубине их глаз прокручивается воспоминание об их собственном разговоре. И он увидел, как напряглись их лица — особенно у Энвил-Рока — при упоминании о храмовой четверке.

Это подтекст, о котором он не хочет думать, — сказал себе Кэйлеб. — По выражению лица Тартариэна тоже, хотя тот уже думал об этом.

— Корисанда была врагом Чариса почти тридцать лет, милорды, — продолжил он. — Хотя понимаю, что у нас с вами неизбежно будут разные взгляды на эту вражду, полагаю, что простая честность заставит вас признать, что вплоть до моего нынешнего… визита в Корисанду практически вся агрессия в наших отношениях исходила из Мэнчира, а не из Теллесберга. У меня нет ни желания, ни радости обсуждать причины этого или распределять вину. Однако чего я действительно желаю и чего я намерен достичь, так это положить конец опасности для Чариса, которую представляет Корисанда. И, джентльмены, я намерен положить этому конец навсегда.

С последним предложением его голос стал мрачнее, жестче, и он позволил тишине продержаться несколько ударов сердца, прежде чем продолжил.

— Не вижу необходимости ни для кого из нас повторять все, что произошло с тех пор, как храмовая четверка предложила финансировать и посредничать в нападении князя Гектора на Чарис. Однако я знаю и уверен в вашем понимании того, что Клинтан и Тринейр никогда не видели в Гекторе ничего большего, чем нож, которым они могли бы перерезать горло Чарису. Уверяю вас, если бы Корисанда действительно смогла занять место Чариса в качестве торговой державы или построить настоящую Корисандскую империю, как того хотел Гектор, храмовая четверка в конечном итоге уготовила бы ей ту же участь, что и Чарису. Коррумпированные люди не меняются, и в их глазах было бы просто заменить одну угрозу их власти другой.

— Что никогда не приходило в голову храмовой четверке, так это то, что их план по уничтожению Чариса может не увенчаться успехом. К несчастью для них, этого не произошло, и в результате природа угрозы, которую мы представляем для их власти, резко изменилась. Если мы выживем, мы докажем, что кто-то может бросить вызов жадности и требованиям продажных людей, которые злоупотребляют властью Бога, и поскольку это