Масса и власть - Элиас Канетти

Крайне важен в этой борьбе между мертвыми и живыми ее перемежающийся характер. Никто не знает, когда последует новый удар. Возможно, его долго не будет, но надеяться на это нельзя. Удар приходит внезапно и из тьмы. Без объявления войны. Все может ограничиться одной- единственной смертью, а может длиться долго — как поветрие или эпидемия. Живые — в вечном отступлении, которому нет конца.

Об отношении живущих к мертвым еще будет речь. Здесь мы увидели тех и других как двойную массу, части которой постоянно взаимодействуют друг с другом. Третья форма двойной массы — это военная масса. Для нас сегодня она важнее всех остальных. После испытаний нынешнего столетия люди многим бы пожертвовали, чтобы познать ее и суметь с ней покончить.

Двойная масса: война

На войне убивают. «Шеренги врагов поредели». Убивают большими массами. Нужно убить как можно больше врагов; опасная масса живых противников должна превратиться в груду трупов. Победитель — тот, кто убил больше врагов. Война идет против возрастающей массы соседей. Ее прирост страшен сам по себе. Угроза, содержащаяся в самом ее приросте, возбуждает собственную агрессивную массу, рвущуюся на войну. Во время войны стремятся получить перевес, то есть

собрать более многочисленную группу в нужном месте и использовать слабость противника прежде, чем он успеет повысить численность собственных войск. Частности ведения войны суть отражения того, что происходит на войне в целом: каждая сторона хочет стать большей массой живых. Враг же пусть будет большей грудой мертвых. В этом состязании растущих масс заключается важнейшая, можно сказать — глубочайшая, причина войн. Можно не убивать, а обращать в рабство — особенно это касается женщин и детей, которые потом послужат умножению собственного рода. Но война — не настоящая война, если цель ее не состоит в первую очередь в нагромождении штабелей вражеских трупов.

Все столь привычные слова, обозначающие события войны в старых и новых языках, точно выражают это отношение. Говорят «бой» и «побоище». Говорят «сражение». Реки делаются красными от крови. Враги истребляются до единого человека. Сами сражаются «до последнего бойца». Пленных «не берут».

Важно отметить, что даже груда мертвых воспринимается как единство и во многих языках описывается особым словом. Немецкое слово Walstatt, означающее «поле битвы», содержит древний корень wal, что значит «оставшиеся на поле битвы». Древнее норманское vair — это «трупы на поле сражения», valhall — не что иное, как «жилище павших воинов». Благодаря чередованию гласных из староверхненемецкого wal возникло слово woul, обозначающее «поражение». В англосаксонском же соответствующее слово wol значит «чума, поветрие». В основе всех этих слов, идет ли речь об оставшихся на поле битвы, о поражении или о чуме, лежит представление о груде трупов.

Оно отнюдь не является чисто германским. Его можно обнаружить повсюду. В стихе пророка Иеремии вся земля оказывается полем гниющих трупов: «И будут пораженные Господом в тот день от конца земли до конца земли, не будут оплаканы и не будут прибраны и похоронены, навозом будут на лице земли». Пророка Мухаммеда так впечатлил вид груды вражеских трупов, что он обратился к ней со своего рода триумфальной проповедью. После битвы при Бедре, первой крупной победы над своими врагами из Мекки, он приказал сбросить трупы убитых врагов в цистерну для сбора дождевой воды. Лишь одного из них завалили землей и камнями, ибо он так распух, что не могли стащить с него панцирь; он был единственным, велено было его так и оставить. Когда остальные оказались в цистерне, Мухаммед стал перед ней и воскликнул: «Эй вы, люди в цистерне! Сбылось ли пророчество вашего Господина? Пророчество моего Господина было истинным». Его соратники сказали: «О посланник Бога! Это же только трупы!» Мухаммед возразил: «Они ведь знают, что пророчество Господина сбылось».

Так он собрал тех, кто раньше не желал его слушать, — в цистерне они в сохранности и все вместе. Я не знаю другого столь впечатляющего примера приписывания груде мертвых врагов черт массовой жизни. Сами они уже не представляют собой угрозы, но им можно грозить. Любая гнусность по отношению к ним останется безнаказанной. Ощущают они ее или нет, лучше предположить, что ощущают, чтобы еще острее почувствовать собственный триумф. Их скопление в цистерне таково, что ни один не шелохнется. Если бы кто-то из них очнулся, — вокруг никого, кроме мертвецов, и нечем дышать среди бывших товарищей; если бы он вернулся в мир, то в мир мертвых, состоящий из тех, кто при жизни был ему близок.

Среди народов древности египтяне слыли не особенно воинственными: энергия Древнего царства направлялась скорее на строительство пирамид, чем на завоевания. Но и им в те времена приходилось затевать боевые походы. Один из них изобразил Уне, верховный судья, которого царь Пепи назначил командовать походом против бедуинов. Уне рассказывает об этом походе в надписи, вырезанной на его могиле:

«Войску сопутствовала удача, оно рассекло страну бедуинов.

Войску сопутствовала удача, оно разрушило страну бедуинов.

Войску сопутствовала удача, оно опрокинуло их башни.

Войску сопутствовала удача, оно срубило их фиги и виноградные лозы.

Войску сопутствовала удача, оно спалило огнем их деревни.

Войску сопутствовала удача, оно сразило их воинов много десятков тысяч.

Войску сопутствовала удача, оно привело с собой множество пленных».

Мощная картина разрушения достигает кульминации в строке, где говорится о десятках тысяч убитых врагов.

В эпоху Нового царства Египет проводил — хотя и не очень долгое время — планомерно агрессивную политику. Рамзес II вел затяжные войны с хеттами. В одной из сложенных в его честь хвалебных песен говорится: «Он прошел страну хеттов и превратил ее в гору трупов, как мрачная Шехмет во время чумы». Согласно мифу, львиноголовая богиня Шехмет учинила кровавую резню среди непокорных людей. Она осталась богиней войны и сражений. Автор хвалебной песни связывает представление о горе трупов хеттов с жертвами эпидемии, что для нас уже не ново.

В своем знаменитом рассказе о битве при Кадеше, где он разбил хеттов, Рамзес II повествует о том, как он был отрезан от своих войск и, благодаря нечеловеческой силе и мужеству, в одиночку выиграл битву. Его воины видели, как «все народы, в гущу которых я врезался, лежали в крови, как на бойне, вместе с лучшими воинами хеттов, с детьми и братьями их князей. Я покрыл поле Кадеша белым, и негде было ступить от их множества». Имеется в виду множество трупов и их белые одеяния, изменившие цвет поля, — ужасное и наглядное описание результатов битвы.

Но эти результаты могут видеть только сами воины. Битвы разыгрываются где-то далеко, а ведь дома народ тоже хочет насладиться видом вражеских трупов. Владыки изобретательны и находят способ доставить ему удовольствие. Сообщается, что царь Меренпта, сын Рамзеса II, победил ливийцев в большой битве. В руки египтян попал лагерь ливийцев со всеми сокровищами и родственниками их вождей; лагерь разграбили и сожгли. 9376 пленников пополнили добычу. Но этого оказалось мало: чтобы продемонстрировать дома количество мертвых ливийцев, убитым отрезали половые органы; если они были обрезанными, довольствовались руками; добычу грузили на ослов. Позже Рамзесу III снова пришлось сражаться с ливийцами. Количество трофеев на этот раз составило 12535 штук. Ясно, что эти жуткие вьюки представляют собой не что иное, как горы мертвых врагов, приведенные в транспортабельный вид и наглядно представляющие победу всему народу. Каждый убитый дал в эту гору как бы налог со своего тела; важно, что в качестве трофеев все они равны.

Другие народы охотились больше за головами. У ассирийцев была установлена плата за голову врага, каждый солдат поэтому старался доставить как можно больше голов. На рельефе времен царя Ассурбанипала изображено, как писцы в большой палатке записывают число отрезанных голов. Каждый солдат предъявляет принесенные им головы, бросает их в общую кучу, называет свое имя и подразделение и проходит дальше. Ассирийские цари были одержимы страстью к пирамидам голов. Если они шли с армией, то сами председательствовали при учете трофеев и лично награждали солдат. Если же оставались дома, то приказывали переправлять эти пирамиды целиком к себе; когда это было невозможно, довольствовались головами вражеских вождей.

Так что непосредственная и вполне конкретная цель войн ясна. Излишне было бы иллюстрировать ее дальнейшими примерами. История ими просто кишит. Создается впечатление, что только об этом она и хочет толковать, и только ценой повторных напряженных усилий удается повернуть ее к другим воспоминаниям человечества.