Валентин Серов - Вера Смирнова-Ракитина

Уже на другой день в Россию полетели письма с описанием вечера. Да и в Париже среди художников много говорили о нем, завидуя тем, кто присутствовал. Казалось, так весело и живо начатый год обещает быть радостным и удачным.

Но вопреки всем ожиданиям новый год начался для русской колонии очень печально. В первых числах февраля покончила с собой прелестная молодая женщина — жена художника Савицкого. Ее постоянно видели на собраниях русской колонии, она считалась любительницей развлечений, на новогоднем вечере была весела и спокойна, и вдруг такая ужасная смерть. Разговоры об этом происшествии нервировали всех, а главное, что особенно перепугало Валентину Семеновну: ей показалось, что Тоша слишком внимательно прислушивается к этим пересудам. Она поторопилась покинуть Париж и увезла сына назад в тихий Мюнхен, к Кёппингу, к школьным друзьям Риммершмидтам.

Полгода жизни в Париже изменили мальчика еще больше, чем прошлое лето. Если Мюльталь повлиял на его характер, Париж дал ему уверенность в будущем. Занятия с Репиным, общение со старшими товарищами, проявившими большое внимание к его дарованию, способствовали уверенности в том, что главное для него — искусство, рисование, живопись. Теперь он жил так, словно бы ждал дня, когда в силу неизбежной закономерности та сила, которая накапливалась в нем, все то выдающееся, что было заложено в его душе, рано ли, поздно ли, найдет свой способ выражения в линиях, в пятнах, в красках.

Едва ли в мировой истории искусства есть другой пример такого раннего и такого твердого выбора пути, как это произошло с маленьким Серовым. У него с матерью теперь все разговоры о будущем начинались так: «Когда ты будешь художником…», «Когда я буду художником»…

«Ты будешь художником» — такое напутствие дал и Кёппинг, провожая своего ученика в Россию.

V. НА РОДИНЕ

На берегу живописной речки Вори, в нескольких верстах от Троице-Сергиевской лавры, расположилась усадьба Абрамцево.

Еще издали, от Хотьковского холма, виден построенный на небольшой возвышенности старинный барский дом с мезонином. Со всех сторон он окружен прекрасным парком, большим, тенистым, с вековыми липами и березами. В парке есть пруд с коричневой, настоенной на еловых корнях водой, затянутой у берегов зеленой ряской. Есть заросли орешника, земляничные полянки, грибные уголки. И трудно здесь понять, где кончается парк и где начинается лес

За парком поэтичные русские просторы — поля, луга.

Здесь акварельно нежны восходы, пленительны тихие закаты, торжественны вечера, особенно когда легкий ветерок доносит благовест из ближнего Хотьковского монастыря.

Неудивительно, что Абрамцево так любил его владелец, Сергей Тимофеевич Аксаков, автор знаменитой книги «Детские годы Багрова-внука». Неудивительно, что сюда так охотно ездили в сороковых-пятидесятых годах XIX века и так подолгу гостили здесь Гоголь, Тургенев, Толстой, Тютчев, Хомяков, Грановский, Мочалов, Щепкин, Гильфердинг — цвет московской интеллигенции.

Об Абрамцеве Сергей Тимофеевич написал даже стихи, в которых были такие строки:

Мы, наконец, нашли именьеПо вкусу нашему как раз.Прекрасно местоположенье:Гора над быстрою рекой.Заслонено от глаз селеньеЗеленой рощею густой.Там есть и парк, и пропасть тени,И всякой множество воды;Там пруд — не лужа по колени,И дом годится хоть куды…

Времена Аксакова прошли. Именье наследовали дочери, но и они ненадолго пережили отца. После них в именье появились новые хозяева.

В Москве пользовалось большой известностью семейство богатого откупщика Ивана Федоровича Мамонтова. Два старших его сына Анатолий и Савва Ивановичи в конце шестидесятых годов пренебрегли отцовскими откупами и занялись более крупным делом — строительством железных дорог. Для людей инициативных, практичных, обладающих хорошим оборотным капиталом, в те времена начала промышленного развития России это дело было золотым дном. Известно, какими богачами стали железнодорожные тузы фон Мекки, фон Дервизы, Поляковы, Леви, Губонины. Миллионными делами ворочал и Савва Иванович Мамонтов, строитель двух дорог — Ярославской, дошедшей позже до Архангельска, и Донецкой-каменноугольной. Уже к тридцати пяти годам Савва Иванович числился среди крупных русских капиталистов. У него был большой, комфортабельный дом на Садовой-Спасской, а в начале семидесятых годов он приобрел Абрамцево. Вблизи усадьбы проходила линия Ярославской железной дороги. Таким образом, у Абрамцева была удобная связь с Москвой. Не нужны были ни возки, ни кареты, ни коляски, в которых лет двадцать-тридцать назад ездили гости Аксаковых. Мамонтовы были так же гостеприимны, как и прежние владельцы Абрамцева: они любили собирать у себя в именье артистов, художников, литераторов. Особенно дороги были эти гости Савве Ивановичу. Для него жить в атмосфере творческой активности, участвовать в беседах, спорах, обсуждениях вопросов искусства было гораздо важнее, чем даже, может быть, видеть повышение акций своей железнодорожной компании.

Сам Савва Иванович был просвещенным и одаренным человеком. Он хорошо пел, причем обучался этому в Италии. Играл на рояле. Писал стихи и пьесы. Рисовал. Был талантливым скульптором. Играл на сцене и удачно режиссировал. Все это он делал талантливо, ярко, хотя часто и по-дилетантски. Но, помимо всего, он был широким, доброжелательным человеком, и к нему, словно железо к магниту, тянуло людей. Доброжелательной была и жена его, Елизавета Григорьевна, человек гораздо более строгий и сдержанный, но не менее добрый и сердечный, чем Савва Иванович.

Семья Мамонтовых, как и несколько других богатых московских семей, с полным правом может быть причислена к крупным просвещенным меценатам, широко покровительствовавшим людям искусства. Будучи сам ярким и талантливым человеком, Савва Иванович стремился, что совершенно естественно для творческой натуры, во что бы то ни стало выразить себя. Где бы он ни появлялся, он всюду вносил с собою шум, веселье, какие-то новые проекты, какие-то замыслы, не всегда реализовывавшиеся, но зато всегда оживлявшие окружающих. Он обладал удивительной способностью распознавать истинные таланты. Диапазон его интересов был очень широк, таланты он искал и находил и в среде художников и в среде певцов, музыкантов, актеров, архитекторов. Он всегда готов был поддержать интересного скульптора или способную начинающую балерину. Он «открыл» Шаляпина, он распахнул двери своего оперного театра перед Римским-Корсаковым и Рахманиновым, он много лет был опорой и советчиком молодых начинающих Коровина, Левитана, Серова, Врубеля, Нестерова, Остроухова. Он покровительствовал развивавшемуся в конце XIX века национальному движению в русском искусстве и самоопределению в нем многих художников. Он одинаково щедро протягивал руку помощи и Васнецову, Поленову, Репину, Антокольскому, Невреву, уже занявшим свое место в живописи, и молодым, едва вступающим в жизнь талантам.