Здесь мертвецы под сводом спят - Алан Брэдли

Колокольчик на двери громко звякнул, когда я вошла в аптеку.

Вход в помещение довольно ярко освещался солнечным светом, лившимся сквозь большие красные и синие аптекарские сосуды, но дальше, в глубине лавки, свет в муках умирал. Задняя часть комнаты находилась во власти теней, и там располагался маленький прилавок, у окошка которого мисс Клэй что-то шептала на ухо аптекарю Ланселоту Крюикшенку, будто исповедуясь.

Я притворилась, что не слышу их, хотя чрезвычайно острый слух, унаследованный от Харриет, позволил мне разобрать, что их разговор касался пилюль из ревеня и серы.

Я побродила по аптеке, как завороженная разглядывая ошеломляющую коллекцию разноцветных баночек, коробочек и бутылочек, выстроившихся на полках: порошки, пилюли, настойки, лосьоны, эликсиры, бальзамы, соли, сиропы, пастилки, мази и лекарственные кашки – средства на любой случай.

– Я скоро к вам подойду, – крикнул мне мистер Крюикшенк и вернулся к жужжанию с несчастной мисс Клэй.

Пока они разговаривали, я осознала, что есть и третий голос – более тихий, словно шелковая лента, время от времени вплетающийся в их беседу.

Хотя не видела говорившую, я поняла, что это может быть только Аннабелла Крюикшенк, сестра Ланселота: опытный химик, однако ее редко можно было видеть в деревне. Безмолвный партнер, так сказать. Безмолвный и практически невидимый.

Как однажды сказала мне Даффи в светлый момент, она «порох за троном», что показалось мне превосходной шуткой, и хотя я ее не поняла, я слишком долго и громко смеялась.

Ведомая исключительно чистейшим любопытством, я подошла ближе к задней части аптеки, надеясь подслушать какую-нибудь сплетню, которую я смогу в нужный момент вставить в разговор с моими взрослыми сестрицами.

Чем ближе к прилавку я подходила, тем тише становилась беседа, пока – довольно резко – она не прекратилась со звуком «Ш-ш-ш» и шепотом «Харриет».

Сначала меня тронуло то, что они говорили о моей матери, но потом я поняла, что говорили они обо мне.

– Простите, мистер Крюикшенк, я тороплюсь. Можно ли получить у вас немного тиамина?

Повисло молчание, а потом его голос отозвался из теней:

– Для каких целей?

– Боюсь, наша птица, – я имела в виду Эсмеральду, но подумала, что лучше намекнуть, что нужно много вещества, – боюсь, нашей птице может потребоваться добавка витамина В1 в корм.

– Ах да? – произнес мистер Крюикшенк. Я уже поняла, что он мне не поможет.

– Да, – сказала я, хлопая руками и изображая больные крылья. – Классические симптомы: конвульсии, тремор, невидящий взгляд в небо и так далее. Классика.

В разговоре о породе бафф орпингтон, чьим прекрасным представителем была Эсмеральда, Доггер описал мне так называемый синдром мечтателя, при котором недостаток тиамина может заставлять мышцы шеи у птиц сжиматься и искривляться, отчего бедные птицы могут смотреть только вверх и часто падают на спины.

– Я думала купить бутылочку с таблетками B1, – продолжала трещать я. – Измельчить и добавлять к корму. В умеренных количествах, разумеется.

Мистер Крюикшенк ничего не сказал.

– Мне казалось, это хорошая идея, – запинаясь, добавила я.

– Средства в этой аптеке предназначены только для людей, – отрезал он. – Они не одобрены для птицы. Я не могу принять на себя ответственность за непредвиденные последствия…

– Я вовсе не ожидаю от вас этого, мистер Крюикшенк, – перебила его я.

Всегда произношу имя человека, если прошу у него что-то. Благодаря этому ситуация выглядит намного более – что ж, намного более просительной.

– Нет, – ответил мистер Крюикшенк.

– Прошу прощения? – переспросила я, не веря своим ушам. Я не привыкла проигрывать в первом же раунде дуэли.

– Нет, – повторил он. – Никакого тиамина.

– Но…

– А теперь прошу прощения, – продолжил он, кивая в сторону мисс Клэй, онемевшей от нашего диалога, – я полагаю, у вас есть более важные дела, чем…

Он не произнес слово «цыплята».

Вот и все сочувствие. Дела пошли совсем не так, как я ожидала.

Как часто случается, когда заклинивает мозги, я стояла и тупо смотрела на половицы, пока не возобновился низкий шум их разговора.

Тогда я тяжело побрела к выходу.

На улице, щурясь от неожиданно яркого солнца, я взялась за руль «Глэдис» и повернула к дому. Без тиамина ничего не получится.

Я прошла лишь несколько ярдов, когда у моего локтя послышался голос:

– Тс-с-с! Флавия!

Я чуть из кожи не выпрыгнула.

Я резко повернулась и оказалась лицом к лицу с высохшей маленькой женщиной, чья кожа была испещрена белыми и коричневыми пятнами, словно шкура индейского пони из вестерна. Она неожиданно появилась из узкого прохода, идущего вдоль аптеки.

Аннабелла Крюикшенк! Это может быть только она.

– Вот, – сказала она, щурясь в лучах солнца, хватая мою ладонь пятнистыми пальцами и сжимая ее вокруг коричневой бутылочки. – Возьми.

– О, но я не могу, – возразила я. – То есть спасибо, но настаиваю на том, чтобы заплатить.

– Нет, я делаю это не ради тебя, – сказала она, пронзительно вглядываясь в мои глаза, словно пытаясь проникнуть в душу. – Я делаю это ради твоей матери. Скажем, это в уплату старого долга.

И потом она исчезла так же неожиданно, как и появилась.

14

Я стояла на Хай-стрит, понимая, что нахожусь в полнейшем одиночестве. Жители деревни в большинстве своем ушли в Букшоу оплакивать Харриет и превратили Бишоп-Лейси в призрачный город.

Я спрятала бутылочку в багажник «Глэдис», тронулась с места и поехала на восток. Хирургический кабинет доктора Дарби находится прямо за Коровьим переулком.

Его потрепанного «морриса» с бульдожьей мордой нигде не было видно.

Я подняла дверной молоточек – змею, обвившуюся вокруг жезла, но не смогла заставить себя постучать. Жена доктора Дарби была инвалидом, и говорили, что она никогда не покидает свою спальню на втором этаже.

Я стояла там с медной змеей в руке, когда из открытого окна над моей головой послышался голос.

– Кто там? Это ты, Флавия?

– Да, миссис Дарби. Как вы узнали, что это я?

– Доктор установил для меня зеркало. Шкивы и всякое такое. Очень разумно. Он соображает по этой части.

Я подняла голову и заметила блеск стеклянной поверхности, покачивавшейся из стороны в сторону перед тем как замереть.

– Доктор Дарби дома?

– Нет, боюсь, нет, милочка. Ты опять порезалась?

Она имела в виду происшествие с разбитым стеклом, которое мне еще предстоит загладить в некоторых кругах.

– Я в порядке, миссис Дарби. Просто хотела задать доктору вопрос.

– Я могу тебе чем-то помочь, милочка? Я всегда рада предложить свои услуги, если кому-то надо поделиться личными проблемами.

Как нелепо, подумала я. У меня нет личных проблем – по крайней мере, таких, которые я хотела бы обсудить с женщиной на втором этаже, следившей за мной с помощью механического зеркала.

– Нет, ничего такого, спасибо. Повидаюсь с ним в другой раз.

– Он в больнице в Хинли, – поставила она меня в известность. – Весьма печальный случай. Он позвонил не более получаса назад, чтобы сказать, что опоздает на обед, но в любом случае будет здесь.

– Благодарю, миссис Дарби. Вы так любезны. Надеюсь, скоро вы почувствуете себя лучше. В следующий раз принесу вам цветы. Сейчас в Букшоу расцвела сирень.

– Милочка, – крикнула она вниз. – Милочка!

Когда я уезжала, я сообразила, что миссис Дарби ни слова не сказала о Харриет. Ни единого слова. Как странно! Может, она не в курсе. Может, мне надо было ей сказать?

На Хай-стрит не было ни единой души, когда я ехала по ней, склонив голову и погрузившись в размышления.

Так много вопросов – и так мало ответов.

Я не забыла мужчину под колесами поезда – как я могла? Но у меня просто не было времени о нем подумать. Мой разум превратился в водоворот, яростно крутившийся вокруг тихой сердцевины – Харриет.

Я уже почти подъехала к Святому Танкреду, когда меня оглушил внезапный шум: жуткое карканье клаксона и ужасный скрип тормозов.

Я подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как надвигающийся на меня «моррис» съезжает с дороги, пролетает на волосок от моего локтя и со зловещим грохотом тормозит в стену церковного кладбища.

Из его радиатора повалил дым.

Я застыла на месте, одновременно не в состоянии пошевелиться и дрожа.

Доктор Дарби, который в этот момент больше чем когда-либо напоминал Джона Булла, выскочил из машины с удивительной ловкостью для человека его возраста и комплекции и подбежал ко мне.

– Черт подери! – сказал он. – Ты в порядке?

Я с довольно глупым видом осмотрелась, как будто пыталась найти ответ на колокольне или на верхушках деревьев, и затем медленно кивнула.

Он залез в карман жилета и, выудив оттуда мятный леденец, бросил его себе в рот.

Он не кричал на меня. Даже не повысил голос.