Возвращение Айши - Генри Хаггард

Лишь тогда я увидел все, и кровь как будто остановилась в моих жилах. В четырех — пяти футах под сосулькой висел Лео: он медленно крутился на своем ремне, как — в голову мне пришло совершенно нелепое, абсурдное сравнение, — как баранья нога на вертеле. Внизу зияла черная пропасть, а на самом ее дне, далеко-далеко внизу, слабо поблескивал белый снежный сугроб. Вот что я увидел.

Только подумать! Я распят на льду, мои пятки упираются в небольшой ледяной порог, мои руки держатся за ледяные наросты, где с трудом уместилась бы и птица, а вокруг меня и подо мной — разверстая пустота. Вернуться на прежнее место невозможно, даже шевельнуться невозможно: одно неосторожное движение — и я в пропасти.

А подо мной, как паук на паутинке, медленно вращался и вращался Лео.

Я видел, как зеленый ремень удлиняется под его тяжестью и крепко затягиваются двойные узлы; помню, я даже подумал, что лопнет сначала — ремень или узлы или же он так и будет висеть, пока у него не отгниют руки и ноги.

Много опасностей довелось мне испытать на своем веку: я прыгал, например, с шатающейся каменной плиты на дрожащий выступ скалы — и промахнулся, но никогда еще я не был в таком опасном месте. Мое сердце затопило отчаяние, изо всех пор тела выступил холодный пот. Подобно слезам, он бежал по моему лицу; волосы у меня встали торчком. А внизу, в полном безмолвии, все вращался и вращался Лео, и при каждом повороте его поднятые кверху глаза встречались с моими: не могу передать ужасное выражение его взгляда.

И хуже всего было безмолвие, безмолвие и беспомощность. Если бы он хотя кричал, барахтался, и то было бы лучше. Но знать, что он жив и что он весь сейчас в чудовищном напряжении! О Господи! Господи!

Руки и ноги у меня стали побаливать, но я не смел пошевельнуться. А боль все усиливалась, или так мне казалось; мой рассудок не выдержал этой душевной и физической пытки: мне вдруг вспомнилось, как в раннем детстве я залез на дерево и застрял там, ни подняться, ни спуститься, и что я тогда претерпел. И еще мне вспомнилось, как однажды в Египте один мой безрассудный друг взобрался на вершину пирамиды и почти полчаса провел, пригвожденный к ее сверкающей вершине, на высоте четырехсот футов. Я снова видел, как он тянет свою обтянутую чулком ногу в тщетной попытке нащупать какую-нибудь трещину, а затем поджимает ее; видел его искаженное страхом лицо: белое пятно на фоне красноватого гранита.

Затем его лицо исчезло, вокруг меня сгустилась тьма, и в этой тьме передо мной сменяются различные картины: неодолимо, как живая, шевелясь, скатывается лавина; я погружаюсь в снежную могилу; склоняясь надо мной, Айша требует отчета за жизнь Лео. Черная пустота и безмолвие, только слышно, как потрескивают мои мышцы.

Вдруг что-то сверкнуло в этой черной пустоте, послышался какой-то непонятный звук. Оказалось, что это Лео вытащил нож и с яростью перерезает ремень, чтобы покончить все счеты с жизнью. А непонятный звук оказался полным полувызова, полуужаса криком, который издал Лео, когда с третьего раза ему удалось надрезать ремень.

Там, где он сделал надрез, полоски ремня стали закручиваться кверху и книзу, походя на губы рассвирепевшего пса, оставшаяся часть медленно-медленно растягивалась, становясь все тоньше и тоньше. Наконец ремень лопнул; он взвился вверх и, словно бич, ударил меня по лицу.

Еще мгновение — и я услышал приглушенный звук падения. Лео ударился оземь. Лео мертв, превратился в ту самую исковерканную груду мяса и костей, которую я недавно себе представлял. Этого я не мог выдержать. Ко мне вернулось самообладание и чувство собственного достоинства. Нет, я не буду ждать, пока мои силы окончательно истощатся и я упаду со своего насеста, как раненая птица с дерева. Я последую за ним немедленно, и не вынужденно, а по своей собственной воле.

С чувством большого облегчения я опустил руки. Выпрямился, стоя на пятках, в последний раз посмотрел на небо, прошептал последнюю молитву. Одно мгновение я балансировал над пропастью.

Затем крикнул: «Иду за тобой», поднял руки над головой и, как ныряльщик, бросился в черную бездну внизу.

Глава VI. В доме над воротами

О, этот неудержимый полет по воздуху! Принято считать, что падающие теряют сознание; смею вас заверить, это не так. Никогда еще не были так обострены мои мысли и чувства, как во время падения с ледника; и никогда еще короткое падение не казалось таким долгим. Навстречу мне, словно живой, стремительно мчался белый сугроб, затем последовал удар.

Но что это? Я еще жив. Я находился не в снегу, а в холодной воде и погружался все глубже и глубже. Я боялся, что не смогу всплыть с такой глубины, но все же всплыл, хотя мне и казалось, будто мои легкие вот-вот лопнут. Уже у самой поверхности я вспомнил, что ударился обо что-то твердое, наверняка это лед. Стало быть, сейчас я натолкнусь на лед. Подумать только, пережить такой кошмар и утонуть, точно котенок, под коркой льда. Вот уж я коснулся руками льда: он сверкал надо мной, как матовое стекло. Хвала Небесам! Моя голова вынырнула наружу: в этом защищенном от холодных ветров ущелье корка льда, образовавшаяся ночью, оказалась не толще пенни. Едва вынырнув, я стал осматриваться, работая ногами.

И тут я вдруг обрадовался, как никогда в жизни, ибо менее чем в десяти ярдах от себя увидел Лео — живого, а не мертвого. Проламывая тонкий лед руками, он плыл к берегу глубокой реки, и с его головы и бороды ручьями струилась вода. И он увидел меня, и его серые глаза чуть не вылезли из орбит.

— Живы! Оба живы! И пропасть позади! — закричал он звенящим, ликующим голосом. — Я же говорил, что нас оберегают и показывают нам путь.

— Но куда? — спросил я, направляясь к берегу.

Только тут я понял, что мы уже не одни; на берегу реки, в тридцати ярдах от нас, стояли две фигуры: мужчина — он опирался на длинную палку — и женщина. Мужчина очень стар: глаза его затянуты роговой пленкой, длинные белоснежные волосы и борода закрывают впалую грудь и плечи, лицо с застывшей на нем усмешкой — восковато-желтого цвета и походит на посмертную мраморную маску. Одетый в просторную накидку наподобие монашеской рясы, опираясь на свою палку, он наблюдал за нами, недвижный, как изваяние. Все это, до мельчайших подробностей, я бессознательно запечатлел в своей памяти, пока мы оба плыли к берегу, и впоследствии смог припомнить. Я также заметил, что женщина — она была очень высокого роста — показывает на нас.

Ближе к берегу, точнее, к скалистой кромке, река была свободна ото льда, что объяснялось стремительным течением. Видя это, мы поплыли бок обок, чтобы в случае необходимости помочь друг другу. Необходимость не заставила себя ждать: едва мы достигли чистой воды, как силы, так долго мне служившие, оставили меня, к тому же руки и ноги закоченели от холода, и не схвати меня Лео за одежду, я наверняка утонул бы где-нибудь пониже по течению. Некоторое время я продолжал барахтаться, и вдруг он сказал: