«Если», 2009 № 06 - Журнал «Если»

Сара надела тиару и замерла, пока мы с Лорен настраивали оптические кабели у нее над глазами. АЦП стоял неподалеку, настроенный на частоту передатчика ее ЭОГ.

Теперь началась самая тяжелая часть работы — тяжелая потому, что требовала много времени и не имелось никакой возможности ускорить этот этап процесса. Нам предстояло записать сенсорные реакции Сары на каждый из 237 образцов различных тканей. Мы разложили кусочки тканей на полу. Сара по очереди прикасалась к каждому, ощущая кончиками пальцев текстуру и плотность ткани, а микросхемы в это время регистрировали гальваническую реакцию ее кожи. Одновременно мы записывали изменения ЭОГ в ее глазах с помощью дифференциальных усилителей в тиаре. Затем мы стали прикладывать случайно выбранные кусочки тканей к коже Сары в случайно выбранных квадратиках нательной сетки, прижимая их с разным давлением, и записывали разность электрических потенциалов. Кусочек бархата, плотно прижатый к правой подмышке, ощущался совершенно иначе, чем тот же бархат, которым легко провели по внутренней стороне левого бедра. Тело и разум Сары выдавали разные сенсорные реакции для каждой ткани… и ее реакция менялась, когда ткань перемещалась по телу или когда давление увеличивалось или уменьшалось. В идеале мне хотелось испытать каждую из 237 тканей в каждом квадратике ее нательной сетки и при шести уровнях давления, записывая гальваническую и ЭОГ-реакцию Сары на каждом уровне. Но у нас не было времени на такое количество комбинаций. Сара испытала большую часть тканей на самых чувствительных участках тела, и я надеялся, что мы сможем экстраполировать измеренные значения на остальные участки ее тела.

Потом Сара упомянула нечто такое, о чем я не подумал: на ее реакцию на кусочек ткани влияют не только тактильные ощущения, но и запах ткани. Пока Сара одевалась, я велел Грегу и Лорен встроить электроэнцефалографические рецепторы в ее тиару, чтобы записывать обонятельные реакции Сары. Затем она снова перебрала кусочки тканей, концентрируясь на запахе каждой, а тиара в это время записывала ее реакции и передавала их в аналого-цифровой преобразователь.

Пиарщики Маккоркиндейла в этом году запланировали проведение банкета в одном аристократическом отеле. Я велел Грегу раздобыть план банкетного зала и прилегающих помещений, чтобы мы смогли заранее подумать, где установить АЦП и источник питания для всей электроники. Нам требовалось такое место, где их никто не увидит до триумфального появления Сары.

Времени оставалось все меньше…

— Есть минутка, Нат? — спросила Лорен, когда я вышел из проекционной комнаты.

— Минута — это все, что у меня есть, — ответил я, закрывая дверь проекционной. Обычно мы использовали ее для показа фильмов или видеозаписей во время отчетных совещаний работников лаборатории. Сейчас я реквизировал ее для проекта по наноткани. Там сидел Грег с видеомагнитофоном, выводя на экран видеозапись, которую они подготовили вместе с Лорен, — ортографические проекции всех рукавов, боковин, воротников и прочих деталей всех платьев, юбок и аксессуаров из нашей базы данных, причем каждое изображение выводилось на долю секунды. В темной комнате тиара Сары регистрировала ее подсознательные реакции и движения глаз, перед которыми мелькало изображение за изображением. Рядом пристроился АЦП — что-то похмыкивая и пощелкивая, он терпеливо записывал реакцию Сары на каждую увиденную картинку. Закрывая дверь и оставляя Сару в темноте, я услышал, как она пробормотала:

— Пока что это моя любимая часть работы — я сижу и разглядываю наряды… и все это ради науки.

Лорен подергала меня за рукав. Я дал ей знак, чтобы она пошла за мной — я направлялся в биохимическую лабораторию, где выращивал нуклеотиды. Когда мы вошли в лифт, я потянулся к кнопке этажа, где располагалась биохимическая лаборатория. Но Лорен мягко перехватила руку и направила мой палец к кнопке инженерного этажа.

— Мне надо вам кое-что показать, — сказала она. — Ничего личного, шеф, но этот проект следовало бы с самого начала возглавить женщине. Мы разрабатываем меняющую форму одежду для женщины, но вы продолжаете мыслить категориями мужской одежды.

Я понял, что Лорен имеет в виду некий неучтенный мною фактор, но какой именно, догадаться не мог. Поэтому я спросил прямо:

— Мужская одежда, женская одежда. Рискую задать дурацкий вопрос, но все же спрошу: в чем разница?

— О, отличий много. Мужская одежда всего лишь прикрывает тело… или позволяет ему выпячиваться, как предпочитают некоторые.

Глаза Лорен скользнули по моей талии, и я подтянул живот. Она продолжила:

— Женская одежда включает физическое напряжение, чтобы изменить форму тела внутри нее. Жесткие вставочки здесь, проволочки там, ну, может быть, и высокие каблуки для полноты картины. Разница очень тонкая, но у женщины одетой и женщины раздетой форма тела разная: некоторые его части сдавливаются, растягиваются или сжимаются так, как мужчинам никогда не догадаться.

— И ты утверждаешь, что это важно? — уточнил я.

Лорен улыбнулась, словно выдавая женский секрет:

— Я вам скажу нечто такое, чего женщины обычно мужчинам не рассказывают. Когда я иду на свидание в плотно облегающем платье и в колготках, то осознаю каждую часть своего тела… потому что ощущаю, как одежда сдавливает его повсюду — облегая меня, определяя меня, — и это позволяет мне ощущать себя сексуальной, могущественной и полной хозяйкой ситуации. Одежда немного утягивает мне то, что я не хотела бы демонстрировать, и слегка прибавляет в тех местах, которые я намеренно хочу подчеркнуть… и это дает мне чувство уверенности. У меня ничего не болтается там, где я этого не хочу. То же самое и с обувью. В обуви на плоской подошве я хожу совершенно иначе, чем на высоких каблуках, и причина тут не структурная, просто я ощущаю себя иначе. Поверьте, Нат, большинство женщин ощущают себя сексуальнее в одежде, чем без одежды, ведь платье помогает им выбирать себе тело. Это чувство очень важно для некоторых женщин… большинства женщин. Но я слежу за каждым этапом вашей работы, Нат, и вы не вложили это ощущение в ваши уравнения.

Лорен была права. Я тренировал нуклеотидные цепочки расщепляться и воссоединяться в ответ на двоичные сигналы, обучая их логические элементы считывать последовательности нулей и единиц, передаваемых от АЦП, который регистрировал ЭОГ-реакции глаз Сары и энцефалограммы, передаваемые с ленты на ее голове. Все эти усилия были направлены на то, чтобы заставить наноткань разрезаться и менять форму в ответ на формы и фасоны, возникающие в голове Сары. Но Лорен заметила то, что я упустил: с какой бы скоростью наноткань ни меняла форму, она продолжала оставаться куском ткани… она лишь прикрывала тело, и все.

— Нам нужен материал, — сказала Лорен, — способный воспроизводить несколько уровней твердости и эластичности: вещество, способное воспроизвести шорох нейлона на бедрах Сары и твердую опору трехдюймовых каблуков у нее под пяткой, причем одновременно.

— И что ты предлагаешь? — спросил я Лорен, когда двери лифта с шипением разошлись и мы вышли в инженерную лабораторию.

Наверное, Лорен хакнула мою базу данных, потому что сразу подошла к моему терминалу и начала выводить схемы, которые я никогда прежде не видел: молекулярные структуры, которые я с трудом анализировал.

— Работали когда-нибудь с электрореологическими жидкостями? — поинтересовалась Лорен, прокручивая на экране структуры нескольких молекул. — Взгляните-ка на эту: суспензия в силиконовом масле частиц полиэтиленоксида с сетчатой структурной матрицей. Эта сетчатая матрица почти точно такая же, как у нуклеотидных нитей, использованных в вашей наноткани.

Я кивнул:

— Верно, но только мои нанонити не используются в виде суспензии в силиконовом масле. Жидкая основа не подходит, Лорен. Я не могу допустить, чтобы Сара явилась на банкет в платье, которое течет.

— Ладно, Нат, — улыбнулась Лорен. — Но взгляните-ка сюда: когда ЭРЖ помещают в электрическое поле — хватает всего нескольких микровольт, — она превращается из жидкости в твердое вещество… причем эластичное вещество… менее чем за микросекунду.

И Лорен провела демонстрацию. Я смотрел на ЭРЖ. Сперва это была мутная коричневато-серая жидкость. Внезапно, повинуясь команде Лорен, она встала по стойке смирно и превратилась в дрожащий комок протоплазмы, потом снова расплавилась в жидкость, когда Лорен выключила слабый ток. Лорен показала, как, изменяя полимерный компонент ЭРЖ, она может влиять на ее эластичное состояние, делая бывшую жидкость гибкой, будто латекс, или твердой, словно корсет из китового уса.

— Идеально подходит как основа для целой линии нанотехнологических корсетов, — с гордостью подвела итог Лорен.