Последний год - Алексей Новиков

Но как провести такую аттестацию царя через цензуру? Как рассказать страшную правду о деле царевича Алексея или о Екатерине I?

Тетради, в которых рождается история Петровской эпохи, тоже покоятся в заветном ларце, рядом с «Медным всадником».

– Плохи ваши дела, Александр Сергеевич, из рук вон плохи, – по привычке вслух беседует сам с собой Пушкин.

На городской квартире по-прежнему одиноко и неуютно. Никогда не дозовешься никого из слуг. Спросишь про кого-нибудь – отвечают: «Барыня приказали ему отправиться на дачу». Спросишь на даче – удивляются: ведь именно этого слугу еще вчера отослали на городскую квартиру.

Александр Сергеевич махнет рукой. Отобедает в ближнем ресторане – и опять за письменный стол.

Как сказать всю правду о царе, который «уздой железной Россию поднял на дыбы»?..

За спиной Пушкина давно шушукались великосветские сплетники. С иронической торжественностью величали поэта историографом и осведомлялись с простодушным ехидством: «Когда же увидим труд, достойный памяти великого монарха?» Были и такие, которые сетовали со всем пылом благородства: «Уже пятый год мы слышим пустые посулы. За что же получает жалованье от государя муж Натальи Николаевны?»

Наталья Николаевна оставалась на Каменном острове, но начала выезжать. Конечно, летние выезды светской дамы совсем не похожи на суматоху зимнего сезона, когда не остается свободной минуты от раутов, приемов, балов, маскарадов, театров.

Однако и летом в каменноостровском театре давались спектакли для избранного общества. Устраивались катания в экипажах и прогулки верхом. Кроме того, Наталья Николаевна никак не могла не посетить любимую тетушку Екатерину Ивановну Загряжскую. Тетка, не чаявшая души в Наташе, зимой пребывала на фрейлинской половине дворца, летом вместе с императорским двором выезжала в Царское Село.

Екатерина Ивановна играла в жизни прелестной Натали примерно ту же роль, что играют в сказках добрые волшебницы.

Наталья Николаевна стала заказывать туалеты. У мужа, как всегда, не было денег. Пушкин просил об отсрочках у нетерпеливых заимодавцев и, отправив такие письма, становился мрачным. Наталья Николаевна часто заставала его за странным занятием: на клочке бумаги или на обороте рукописи Александр Сергеевич выписывал колонки цифр – то были долги казне, долги ростовщикам и частным лицам. Подводил итог и с ужасом глядел на сумму, достигавшую многих десятков тысяч.

Жизнь обходилась не менее чем в тридцать тысяч рублей в год, а впереди не было ни копейки верного дохода. Наталья Николаевна слушала мужа с сочувственной улыбкой.

А пока что в неотложных расчетах с модистками ее выручала, как могла, милая тетушка Екатерина Ивановна. Как же ее не навестить?

Когда Наталья Николаевна приезжала с Каменного острова в Царское Село, к престарелой фрейлине ее величества являлся с визитом барон Жорж Геккерен. Тетушка любовалась бравым кавалергардом и, глядя на племянницу, вздыхала о далекой, давно прошедшей молодости. «Почему бы и не развлечься Наташе? – размышляла Екатерина Ивановна. – К тому же Наташа невинна, как дитя. Как девочка, краснеет, когда на нее смотрит барон».

Кавалергардский полк ушел в лагеря в Красное Село, а офицер кавалергардского полка барон Геккерен словно бы и не расставался с креслом в каменноостровском театре.

В прогулках по Каменному острову участвовала и Екатерина Николаевна Гончарова. Порою она сама становилась виновницей этих встреч Таши с Дантесом и добровольно шла на пытку. Она мирилась с ролью наперсницы, только бы увидеть Жоржа!

Наталья Николаевна возвращалась с прогулки посвежевшая, непривычно оживленная. Если муж бывал на даче, она рассказывала ему о всех впечатлениях дня. В этих рассказах было так много Наташиных нелепостей, что Пушкин смеялся до слез. Он был сызнова влюблен в свою Наташу Гончарову.

Наталья Николаевна рассказывала обо всем, что случилось на Каменном острове, о встречах с Дантесом тоже. Эти случайные встречи в обществе, стекавшемся на острова, были совершенно неизбежны, и о них, конечно, не следовало умалчивать.

Пушкин становился замкнут. Но разве было бы лучше, если бы Наталья Николаевна что-нибудь скрывала? Она продолжала болтать. Снова возвращалась к дачным новостям или, смущенно приласкавшись к мужу, сочувственно спрашивала:

– Ну как твой журнал? Смотри, будь неуступчив к книгопродавцам.

Эти советы, такие деловые и серьезные, всегда приводили Пушкина в восторг, – он целовал жену и рассказывал о том, как скучает, оставшись в городе.

– Сижу, работаю до низложения риз и, представь, размечтаюсь: вдруг подъедет к дому коляска, а из коляски выходишь ты, жёнка. Вижу так явственно, что даже подбегу к окну и гляну на набережную…

Мечта не осуществлялась. Наталья Николаевна, бывая в городе, не успевала заехать на городскую квартиру.

Глава семнадцатая

После Июльской революции 1830 года во Франции воспитанник Сен-Сирской офицерской школы барон Жорж Шарль Дантес сохранил верность королю Карлу X и потому должен был покинуть Сен-Сир, не окончив курса.

Молодой человек, жаждавший впечатлений жизни, оказался вместо Парижа в провинциальном Зульце, в мрачном отчем доме. Над семьей витал призрак бедности. Старый барон Дантес вполне сочувствовал похвальным убеждениям сына, высказанным столь пылко, хотя, может быть, и несколько неосмотрительно. Но он ничего не мог сыну обещать.

Юноша и в этих условиях проявил твердость: сторонился провинциального общества с его мелкими дрязгами, был холоден к невестам из Зульца, благосклонно взиравшим на заезжего парижанина.

Жорж уныло расхаживал по запущенным покоям отцовского дома и размышлял. Плодом этих размышлений было путешествие в Пруссию. Здесь хотел заново сделать военную карьеру юный сенсирец. Ему удалось добиться аудиенции у наследника прусского престола. Принц Вильгельм горячо одобрил стойкие убеждения изгнанника-француза и предложил ему службу в прусской армии в чине… унтер-офицера. Ведь он, барон Дантес, хотя и не по своей вине, однако не кончил офицерской школы. А воинский устав в Пруссии никем и ни для кого не может быть нарушен.

Так вот для чего покинул родину дворянин Франции! Стать у пруссаков унтер-офицером? Никогда!

Молодой человек поблагодарил принца со всей почтительностью и попросил у его высочества рекомендации в далекую Россию. Там, по смутным его сведениям, у Дантесов есть какие-то, правда, очень дальние, связи по свойству с фамилией Мусиных-Пушкиных. Помнится, именно так говорил ему батюшка, почтенный барон Жозеф Конрад Дантес.

Наследный прусский принц, расположенный к изгнаннику, покинувшему мятежную Францию, обещал ему рекомендацию. Через несколько дней адъютант наследника прусского престола вручил искателю счастья письмо его высочества в Петербург. Новый жестокий удар! Принц писал не в Зимний дворец, не к кому-нибудь из министров императора Николая, не к командующему русской армией. На конверте значилось имя генерала Адлерберга. Впрочем, молодому человеку, расставшемуся с отчизной, ничего не оставалось, как продолжать путь.

Жорж Дантес не любил вспоминать, как в это время ему улыбнулось счастье. То была случайная встреча в невзрачной гостинице немецкого городка. Сюда заехал посланник короля Голландии при русском дворе, барон Луи Геккерен. Посланник возвращался из отпуска в ту самую северную столицу, в которую, как игрок, поставивший последнюю ставку, стремился молодой француз. Можно подумать, что сама судьба направила посольский поезд в гостиницу, в которой, больной, без денег, застрял Дантес.

Барон Луи Геккерен, отпрыск древнего дворянского рода и закоренелый холостяк, был тронут несчастьями юного красавца. Пылая дружбой, он предложил молодому скитальцу свой кошелек и связи в Петербурге. Как ни спешил посланник к своему посту, он готов был терпеливо ждать, пока не выздоровеет столь счастливо обретенный молодой друг.

«Северная пчела», объявившая осенью 1833 года о возвращении в русскую столицу посланника его величества короля Голландии, ни словом не обмолвилась, конечно, о приезде с бароном Геккереном беглого французского дворянина из Зульца. И сам Жорж Дантес не рискнул в первое время поселиться вместе с высоким покровителем в голландском посольстве. Он довольствовался скромным английским трактиром на весьма скромной Галерной улице.

Голландский посланник, преисполненный горячих чувств к дорогому Жоржу, подготовлял почву для его появления в петербургском свете. Но еще раньше Дантес пустил в ход рекомендательное письмо к генералу Адлербергу. Генерал оказался ближайшим другом императора России. Беглец из Зульца совсем уверовал в свою звезду, когда в английский трактир стали приходить многообещающие записки царского фаворита.

Владимир Федорович Адлерберг с молниеносной быстротой доложил царственному другу о молодом человеке прекрасной фамилии и непоколебимых убеждений, столь тяжко пострадавшем во Франции. Через генерала Адлерберга барон Дантес имел счастье получить приватную аудиенцию у его величества и был представлен августейшему семейству. Он перестал чему-нибудь удивляться, когда узнал, что предрешено его зачисление офицером в один из первых полков русской гвардии – в Кавалергардский полк. Правда, будущий кавалергард, не знающий ни слова по-русски, должен держать какие-то экзамены. Но кто будет считаться с этой проформой, если сам генерал Адлерберг, выполняя высочайшую волю, хлопочет о том, чтобы молодой человек был вовсе освобожден от одних экзаменов, а на других – заверяет Владимир Федорович – экзаменаторы не будут строги!