Старина четвероног - Джеймс Смит

В семь утра мы пришвартовались. Едва был спущен трап, как нас окружили друзья и газетчики.

Спустя несколько часов мы сидели в кают-компании вместе со Стэнли Дэггером, нашим другом, представителем фирмы, которая поставляла снаряжение для наших экспедиций. Вошел младший офицер.

Сэр, вам телеграмма.

Я рассеянно протянул руку; в то утро телеграммы сыпались на нас градом. Как и многие другие, она была помечена «срочно». Вместе с офицером вошел молодой человек, он представился нам как репортер. Репортеров с утра тоже перебывало множество, и я попросил его присесть, обождать, пока я кончу разговор. Когда наступила очередная пауза, я развернул телеграмму и пробежал ее глазами. Сперва я не уловил смысла, затем поймал себя на том, что стою, оторопело рассматривая два слова: «целакант» и «Хант».

Что случилось? — воскликнула жена.

— Хант нашел целаканта, — ответил я.

Она вскочила, взяла телеграмму и прочла ее.

Телеграмма была переадресована в Дурбан из Грейамстауна. Она гласила:

«Повторяем только что принятую телеграмму есть полутораметровый целакант вспрыснул формалин пойман двадцатого телеграфируйте что делать Хант Дзаудзи».

Дзаудзи… Где это? Судя по названию, в Сомали или где-то там по соседству. Мы никогда не слышали такого; уж во всяком случае это не Коморы. Вошел еще один младший офицер с каким-то сообщением от старшего помощника; я спросил, не знает ли он, где находится Дзаудзи. Нет, никогда не слыхал такого названия. Однако он обещал немедленно все выяснить. Я был в полном смятении. Неужели это правда? Полутораметровый целакант, Хант… Уж кто-кто, а Хант должен узнать целаканта. Молодой репортер почуял сенсацию и задал несколько вопросов, которые остались без ответа. Вернулся младший офицер и крикнул с порога:

Дзаудзи — это на островке Паманзи, в Коморском архипелаге, сэр!

Значит, Хант нашел целаканта на Коморах. Все-таки на Коморах. Ай да Хант!

Коморы… Адская жара, он сам говорил. И ни одного холодильника. Формалин. Сколько? Если даже он использовал все, что ему тогда посулили, этого далеко не достаточно для полутораметрового целаканта. Надо же, какая досада! Постойте! Какое там число? Пойман двадцатого! Четыре дня назад. А в Дзаудзи вряд ли можно так просто пойти и купить формалин.

Я почти не мог говорить от волнения. Мысли вихрем проносились в голове, и не было никакой возможности их угомонить.

Острова Коморского архипелага. Стрелка показывает, где была поймана Malania

Дэггер, посидев еще немного, попрощался, но его почти сразу же сменили Ги Дрэммонд Сэттон, Фрэнк Эванс и доктор Джордж Кемпбелл, наши друзья-дурбанцы. Я отвел в сторону репортера и сказал ему, что он пришел как нельзя удачнее: произошло поразительное событие, которое вызовет сенсацию во всем мире. Если только он сделает все правильно, то принесет в редакцию настоящую «находку». Кратко изложив суть дела, я посоветовал ему пока ограничиться только этим изложением, ничего не прибавляя. Затем я вернулся к друзьям, а репортер ушел. Он был совсем молод, и я легко читал его далеко не лестные для меня мысли. И я не ошибся в оценке его скептического отношения к моей сдержанности. Интервью появилось на следующий день под огромным заголовком: «Недостающее звено — в море».

Сам я увидел газету гораздо позже, но жена рано утром встретила репортера на корабле (он пришел за новостями). Она только что прочитала его отчет и первым делом спросила, с какой стати он употребил выражение «недостающее звено». Мистер Смит будет очень недоволен, потому что цел а кант отнюдь не является каким-то «недостающим звеном», и мистер Смит не мог так выразиться. Репортер возразил, что это — легко запоминающийся оборот, отлично подходящий для заголовка…

Лишь на следующий день появилась статья Натали Робертс с правильным, на мой взгляд, изложением сути дела, но, к сожалению, злополучное выражение «недостающее звено» уже обошло весь мир. Такое искусственное раздувание было вовсе ни к чему: факты сами по себе были достаточно интересными.

Итак, проводив репортера, я вернулся к друзьям и поделился с ними нашей новостью. Они, естественно, были поражены и спросили, что я собираюсь делать. Не знаю… Прежде всего надо все как следует обдумать.

Как?! Разве я не отправлюсь за рыбой? На этот вопрос я ничего не мог ответить. Не так-то просто было отправиться за рыбой. Я знал эту часть Восточной Африки и местные средства сообщения, знал, что летать там очень сложно. Даже если найдутся деньги, чтобы нанять частный самолет (а их нет), летчик вряд ли справится с такой задачей. Положиться можно только на государственный самолет. В общем, в тот миг я не мог сказать ничего определенного. Надо было думать и думать,

Какая досада, что Смэтс[10] умер, — сказал кто-то, — он бы вам помог.

Смэтс! — одновременно воскликнули мы с женой:- Смэтс!

Наша бурная реакция удивила гостей.

Нет уж, — сказал я. — Однажды я хотел обратиться к нему за помощью почти в таком же деле, так он даже не захотел меня видеть. Смэтс? Благодарю покорно.

Друзья приуныли.

Жена заметила, что если я сам не смогу своевременно попасть на место и спасти рыбу, то, может быть, это могут сделать французские власти на Мадагаскаре. Она напомнила мне, что я недавно встречался в Иоганнесбурге с руководителем мадагаскарских научных организаций. Как его фамилия?

Милло, — ответил я. — Доктор Милло.

Я уже подумал о нем, но, насколько мне было известно, он в это время находился в Париже, а не на Мадагаскаре. Во всяком случае, у нас был только его парижский адрес. Так, может быть, есть какой-нибудь другой французский ученый — на Мадагаскаре или где-нибудь еще, — который в состоянии помочь? Я, естественно, знал главным образом ихтиологов, и хотя мне приходилось читать несколько публикаций о морских рыбах Мадагаскара, авторы почти всех этих сообщений находились во Франции. За последние пятьдесят лет на Мадагаскаре не было ни одного видного ученого в моей области. Таким образом, насколько я мог знать, этот путь нам не сулил успеха. Нет, Мадагаскар ничем не поможет. На Коморских островах вообще никто не занимался биологией моря. Вряд ли там есть компетентный ученый, иначе Хант непременно упомянул бы о нем.

Было ясно, что обычные пути мне не помогут. Надо обращаться в самые высокие инстанции. Лучше всего — к премьер-министру. Но одна мысль о том, чтобы просить у премьер-министра самолет для доставки мертвой рыбы, пусть даже это целакант, отпугивала меня. Естественное нежелание, порожденное эпизодом со Смэтсом, усугублялось тем, что Малан [11], человек преклонных лет, наверное, в эти рождественские дни мечтал немного отдохнуть от своих многочисленных обязанностей. Поэтому на все упоминания о Малане я спокойно отвечал:

— Только после того, как мы исчерпаем все остальные возможности.

Жена продолжала настаивать, и когда я повторил: «Только как крайнее средство» — она предсказала, что все равно придется идти к Малану. Так оно потом и случилось.

Фрэнк Эванс сказал, что в Дурбане находится гидроплан «Сандерленд», который как нельзя лучше подошел бы для такого дела. Фрэнк был знаком с местным начальством и отправился на переговоры. Жена тоже сошла на берег, чтобы отправить Ханту составленную мной телеграмму:

«Если возможно доберитесь до ближайшего холодильника при всех обстоятельствах вспрысните возможно больше формалина подтвердите телеграммой сохранность экземпляра Смит»

Ох, до чего неприятно вспоминать эти часы, этот день — 24 декабря 1952 года… До сих пор целакант приносил нам кучу забот, а теперь я оказался в таком положении, какого еще никогда не было в моей жизни. Препятствий столько, что казалось выхода просто нет.

Драгоценная рыба за тридевять земель, и климат там такой, что трудно придумать хуже, и формалина, конечно, недостаточно… Насколько все было бы проще, если бы целакант появился, например, на португальской территории. Те места я знал, и меня там знали, но это случилось в совершенно незнакомом, чужом краю, все равно, что на другой планете, я не знал местных условий, не располагал там никакими связями. Мучительная неопределенность ситуации напоминала мне историю с первым целакантом, и тем не менее сейчас все было иначе.

В тот раз битва (целакант или не целакант?) разгорелась у меня в душе. Факты спорили с моим здравым смыслом, сама же рыба была в пределах досягаемости. Теперь сомнения порождались именно недосягаемостью рыбы. Пусть даже Хант не первый встречный, но все-таки мне в данном случае приходилось полагаться на мнение дилетанта, с которым я едва успел познакомиться. Делать такую ставку на такой ненадежной основе! К тому же я не дома, где мог бы рассчитывать на помощь университета и других учреждений, а в Дурбане, на судне, которое скоро должно отойти. Со мной огромный багаж — ценные коллекции и снаряжение, требующие присмотра. А впереди — рождественские праздники.