Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов (СИ) - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич

– Мусор впереди по правому борту! Огонь! По левому! Тух-тух-тух!..

– Эй, полегче. Не оборви… Вика домой не пустит.

– А ты их в конвертик положишь, тогда пустит.

Логика железная, как лом в конце балки.

Под ногами захрустела металлическая перхоть. Запахло машинным маслом и жжёной проводкой. Пожёванная бронетехника и прочий хлам вырастали по обе стороны ложбины, осыпаясь ко дну. Справа к склону привалилась танковая башня, раздавленная, словно каштан каблуком. Шершавую броню припудрил песок, из люка выглядывал ухватистый сорняк.

Мусор военного образца. Его приносило сюда из-за холмов невидимыми волнами, словно корабельные обломки к берегу. Так защищались Другие. От угрозы с земли.

А вот на ракеты никак не реагировали… гибли пачками вместе со своей обличающей архитектурой… почему?

– Дальше идёт пехота!

Я высадил мелкого десантника и полез следом, страхуя. Всё. На месте. Можно порезвиться.

Никитос уже прыгал на колесе бронетранспортёра, из которого сломанной костью торчала ось. Н-да, в нашем детстве такого не было.

Как и критикующей архитектуры.

Самыми забавными были Дома-Взяточники. Или тут дело в том, что они появились первыми?..

В одну ночь. Раз – и готово. Полюбуйтесь, люди! Вам это ничего не напоминает?

Архитекторы пришельцев, видимо, были счастливейшими… людь… ммм… гуманоидами. «Вязпунчиками», как говорит Никитос. Воплотить в жизнь такие проекты! Да у нас башня с круговым сегментом в поперечном сечении считается роскошью. Инвесторов сразу начинает трясти. Зачем вырезать из окружности кусок? Ведь можно использовать эти площади! Сколько встроенных помещений! Сколько торговых рядов! Квартир! Так что, давайте-давайте, подправьте проект, замкните основание в круг… и ещё парочку этажей сверху накиньте, сколько фундамент позволит…

У Других таких проблем не возникало. Они превратили здания в скульптуры и стали там жить. В Домах-Взяточниках с оттопыренными карманами входов и испуганно озирающимися глазками мансардных этажей. В Домах-Диктаторах, в которых проступали гипертрофированные черты Ключевого. В двуликих Домах-Пропагандистах: строгий «печатный» фасад и «уличное граффити» обратной стороны. Много их было. Вот теперь новые, что Дёня показал… Целый комплекс, связанный галереями. Как их станут величать шёпотом? Дома-Оружейные-Бароны?..

Увидеть бы их вживую, пока не…

Высоко-высоко треснул воздух, и на свалку упал плотный гул. Я сразу понял, что это. К такому быстро привыкаешь. Вот вам и «пока»… Споро на этот раз, и дня не прошло.

Никитос, забыв об обломке антенны, которую держал в руке, задрал курчавую голову и долго смотрел в небо, изгаженное косыми царапинами уходящих в закат ракет.

– Дядим, смотри какая крысота!

– Что это за слово? – Вполголоса сказал я. – Откуда взял? Есть красота, через «а».

– И крысота тоже есть. Правда-правда, Дядим!

Я хотел было возразить, уже открыл рот, да так и остался стоять, вглядываясь в сверкающие росчерки. Закат умирал неспешно, видимо, ожидая, когда оперённый металл сойдётся за холмами, перемешает в щебень смеющиеся дома Других и швырнёт ему в спутники сотню-другую душ. Так веселее на перевале…

Надо было спешить. До пустыря докатилась городская истерика – взахлёб причитала сирена. Пора. В подземку. Без Никитоса не пошёл бы, а с ним… Кто ж знает, когда пришельцы ответят, кулаком – не кирпичными шаржами… даже калека может швырнуть что-нибудь в ответ… просто обязан кинуть…

– Пойдём, мелочь.

Я посадил Никитоса на плечи, сделал два шага и, не сдержавшись, обернулся.

Далёкая кромка неба плевалась огнём. Жуткая картина, но в то же время влекущая, великолепная в этой смертельной палитре ярких красок.

Крысота. Хм… другого слова и не подберёшь.

В небо уходили чёрные столбы дыма. Хрипела сирена… Ха, а ведь задуматься-то – по себе стреляют, себя взрывают в пыль! Свои лица, свои повадки, свои грешки! Да ведь не только себя… не только…

– Дядим, опять под землю?

– Опять, – я облизал пересохшие губы и крепче сжал худые лодыжки крестника.

И, осторожно ступая по металлическому дёрну, стал спускаться на дно балки.

Вальс привычных витков

– Семьдесят четыре. Семьдесят четыре сантиметра, – сказал командир, когда Первый (бортинженер-1, согласно статусу) утвердился в мысли приготовить себе буррито. – Представляешь?

Бортинженер вскрыл упаковку и позволил одной пшеничной лепёшке выплыть наружу.

– Что «семьдесят четыре»?

Широкие ступни командира парили левее и выше. Их хозяин уже час как мучался с цифирным кроссвордом, колдуя пером над экраном интернет-планшета.

– Рост китайца Хэ Пинпина.

– А этого с чем есть?

– Самый маленький человек на Земле. Был.

– Потом подрос?

– Колумбиец какой-то сыскался, на четыре сантиметра короче.

Первый подгрёб уплывающую тортилью удлинённой ложкой, ухватил щепотью за край и принялся украшать томатным соусом. Абстрактный экспрессионизм кулинарных масштабов.

– Это ты в Сети ищешь? – спросил он, сплющивая шов пакета.

– Вот ещё, – буркнули сверху. – Так любой горазд… Проверочные цифры, тут про низкоросликов целая статья во вкладке. При рождении Пинпин был размером с ладонь взрослого человека…

– Угу.

Фарш и лепёшка столкнулись в воздухе. Бортинженер удовлетворённо кивнул, схватил слипшуюся конструкцию и потянулся к следующей упаковке. С сыром пришлось повозиться: топить ложкой, вдавливать в фарш, ловить разлетающиеся кисло-молочные метеориты. Наконец он стал заворачивать края, алчно поглядывая на бутылку с газировкой.

Командир опустился к полу с противоположной стороны отсека. Он был на голову выше Первого. Это ощущалось даже в условиях микрогравитации. Превосходство – оно и в космосе превосходство. Бедняга Хэ Пинпин понял бы. Оранжевая футболка командира задралась до пупка, пыталась уползти выше. С первого дня экспедиции он не заправлял непослушную в невесомости одежду, соревнуясь в упорстве с водой, точащей камень. Под мышками и у воротника – тёмные пятна.

– Четыре цифры по вертикали: год рождения Черчилля…

Вдруг командир как-то напрягся, напружинился. Опустил планшет, взглянул на Первого с упрёком. Дождался, пока рука бортинженера отбуксирует ото рта фаршированную лепёшку. Перегодил ещё секунду-другую.

Первый сдался. На нём были трусы-боксёры и майка-алкоголичка недельной свежести. И три чистых комплекта в запасе, в уме. На орбитальных станциях стиральных машин не водится. Нагромождение этих нюансов выбивало бортинженера из колеи. Он не привык играть в гляделки в нижнем белье. Тем более с командиром.

– Чего?

– Ты что там сказал, а? Какая Сеть? Думай, что говоришь…

– А?

– Интернет… Спросил, не в Сети ли я копаю ответы. Какой Интернет, к чертям?.. теперь-то…

Первый с тоской проводил взглядом уплывающий кусочек фарша, недосягаемый и коварный – придётся потом покорпеть над воздушным фильтром. Давно пора, подумал он. Почистить засранца. Кто из нас съел больше буррито?

– Ты что? Договорились же…

Командир пошарил рукой по переборке с пищевыми пакетами, сломано вздохнул.

– Устал я. Устал… Пойду к медвежатам.

Международная космическая станция металлической стрекозой плыла по околоземной орбите. Первому вспомнились строчки из стихотворения, полученного на e-mail две недели назад. От читателя его блога, космического дневника.

МКС, распластав свои крылья,

Кружит вальсом привычных витков.

Он повторил их про себя. Как мантру. Хорошие стихи. Командиру тоже понравились. Второму? Кто его знает. Как был молчуном, так и остался. Особенно теперь. Колдует со своими свечками круглые сутки…