Страшный суд - Станислав Гагарин

Заскочили к Юрию Кириллову на Стрыйскую вулицу, представились его жене, перекусили, генерал подался на службу, а сами на белой волге с Петром-водителем за рулем поскакали в южном направлении на Трускавец.

Известный курорт впечатления на меня поначалу не произвел.

Конечно, воды, открытые Федором Торосевичем более чем полтора века назад и названные им в честь дочерей Марией, Юзей и Нафтусей, были безупречны, и в целебности их ни я, ни Вера не усомнились, тотчас же, бросив вещи в санатории «Трускавец» устремились к курзалу — огромной поилке для тысяч и тысяч обитателей, оздоровляющей людей четырех десятков санаториев.

Но едва осмотрелись, то поразились духу запустения, провинциальности, местечковой серости, которая отличала всемирно известную здравницу.

Наш санаторий принадлежал прежде КГБ Великого Союза, а ныне был присвоен до себе службой безопасности гетьмана Кравчука. Присвоить-то присвоили, а содержать — пустая мотня оказалась у незалежной беспеки, купонiв немае, про москальские же рубли и вовсе позабували…

Главный врач — Владимир Константинович Крестовников — оказался русским, излил душу перед соотечественниками.

Киевская самостийность проявилась лишь в том, что заставили сменить все вывески, медицинские документы, направления на процедуры, врачебные предписания и анализы принялись писать только на лучшей в мире украинской мове, и по каждому доносу сотрудников на главврача высылали комиссию, а то и по две-три сразу, благо желающих побаловаться Нафтусей и похарчиться на шару санаторским провиантом в Киеве хватало.

Гости из инших республик ездить перестали. Был кое-кто из Минска, а вот из России мы оказались первыми в этом году.

Но уже ко второму дню Трускавец пришелся нам по душе. Здесь было зелено и тихо. Не попадались наглые морды нуворишей, мафиози не возникали самодовольно на пути, не было лиц южной национальности, не маячили откормленные физии бравых продавцов в комках, впрочем, и самих комков не встречалось, в магазинах хоть шаром покати.

Подполковник Янковский, трускавецкий главный мент, представил нам собственного зама, Петра Зворецкого, а сам исчез и остается невидимым до сих пор, когда в половине двенадцатого воскресного позднего утра шестого июня на день Святой Троицы я пишу эти строки в сто шестом номере санатория малороссийских чекистов «Трускавец».

Утром Петро Степаныч забегал до нас, сказал, что вчера он известил Николая Юсова о благополучном нашем прибытии на Верховину, а генерал, дескать, прибудет из Львова в половине первого, он же, Зворецкий, направился к особому Источнику иных минеральных вод, где будет готовить костер и прочий лесной карпатский уют, западенский комфорт и гарну ижу, то бишь хорошо выпить и закусить.

Оставался час до приезда моего автора, с ним я ждал и Кириллова тоже, когда, отложив ручку, размял онемевшие пальцы и вышел на освещенную не злым, ласковым солнцем Улицу курортного городка.

Улица была пустынной.

Утром читал Карла Юнга, делал выписки, размышлял о разном и сейчас задумался о трагической и роковой судьбе человечества, свернувшего в тупиковый путь, который привел нас к цивилизации.

Несоразмеримую цену платим мы за ее блага!

Скольких гениев мы потеряли, подавляя в себе природное, полагаясь на опробированные обывательским мировоззрением правила житейской игры!

Я всегда — поначалу смутно, а затем все осмысленнее — догадывался о том, что собственная моя индивидуальность, подлинная личность и обыденное сознание как бы ничего не знают друг о друге и действуют самостоятельно. Но в отличии от рядового человека, в отличии от обывателя, который подавляет природный зов, страшась его мощного рыка, заглушает в себе присущую ему от рождения самость, я позволял и позволяю собственной подлинной личности, истинной сущности прорастать сквозь паутину житейских стереотипов, бытовых условностей, окружающих меня трудностей наносного, примитивного жизненного сора, не изменяя призванию и предназначенной свыше судьбе.

В дверях санатория «Трускавец» появилась Вера.

— Не приехали еще? — спросила она, хотя и видела — машин у подъезда нет.

— Минут через сорок, — ответил я и предложил супруге прогуляться.

На третий день пребывания на курорте Трускавец нам нравился все больше и больше, и местечковость его уже не раздражала, напротив — настраивала на благодушный и смиренный лад.

Мы традиционно спустились к распивочной, то есть, бювету минеральных вод, где с утра до вечера малая толпа неизвестных граждан настойчиво спивала — и в ведро, и в хмарость! — украинськи писни, затем повернули назад, и взяв вправо и в гору, подошли к новехонькой униатской, греко-католической церкви.

Внутри храма, двери которого были раскрыты настежь, проходила служба, на паперти толпились прихожане с зелеными ветками и букетами в руках. Святую Троицу чтили и те малороссы, кто покачнулся-таки в сторону коварного Ватикана.

— Пойдем, посмотрим? — предложила Вера, когда я популярно объяснил ей про униатскую церковь, которую Рим навязал щирым украинцам, много веков не поддававшимся жестоким попыткам окатоличить Малороссию, объяснил жене явление сие, как серьезный подкоп под православную веру.

Не хотел я, видимо, потому и приближаться к униатам, но свободу совести всегда уважал, и в собственной супруге тоже, потому сказал, что схожу за газетой, куплю за тридцать купонiв «Комсомолку» в киоске, а ты, мол, подойди к храму, полюбопытствуй.

Едва я купил газету и вознамерился развернуть ее, как со спины меня спросили:

— Станислав Семэнович?

Говор был мягким, малороссийским… Я резко повернулся и увидел приветливо улыбающегося парня в голубой милицейской рубашке с лейтенантскими погонами.

— Он самый, — ответил я и спросил — От генерала Мотринца или Янковского?

Янковским, как я уже поминал выше, звали начальника Трускавецкой городской милиции, Михаила Петровича, подполковника.

— Та ни, — шире улыбнулся лейтенант. — Московски господари просют на связь… Пидемо со мною, туточки близенько, за углом рация.

Я взглянул на часы: до назначенного генералом Мотринцом срока оставалось треть часа.

— Пяти минут хватит? — спросил лейтенанта несколько заинтригованный им — какие московские господари, то есть, хозяева, могли звать меня на связь, я сам себе и здесь, и всюду хозяин.

— Вполне, — кивнул тот, повернулся и скорым ходом двинулся к милицейскому жигулю, из которого торчало аж три антенны.

Машина была пустой, и некоторая настороженность, возникшая было в обозначившейся новой ситуации, исчезла.

— Меня Василем кличут, — сказал молодой мент и сел на водительское место, любезно показав мне, чтобы я устроился рядом, и протянул телефонную трубку. Я надеялся услышать голос Дурандина-заместителя или Николая-зятя, хотя с какой стати они так сложно и таинственно отыскали бы меня в Прикарпатье…

— Слушаю, — строго произнес я в трубку.

Кто бы там ни был, а необходимо показать, что Станислав Гагарин человек занятой, хотя и обретается на данном этапе в курортном месте.

— Сталин говорит, — неожиданно услышал знакомый голос. — Здравствуйте, товарищ сочинитель. Встретиться надо, понимаешь…

— Всегда готов! — заорал, не сдерживаясь, в трубку. — Где вы, товарищ Сталин?

— Тут недалеко… Доверьтесь товарищу, это наш человек. Надо вместе побеседовать кое с кем, понимаешь. Жду вас прямо сейчас.

И Отец народов отключился.

Лейтенант, тем временем, включил мотор и с ожиданием посмотрел на меня.

— Пять минут хватит на все, Станислав Семэнович, — мягко и успокаивающе по-русски произнес он. — На все… Вы понимаете меня?

Признаться, я понял его не до конца, но согласно кивнул.

— Куда поедем? — на всякий случай спросил я Василя и взглянул на часы: без пятнадцати двенадцать.

— До Яремии, — ответил лейтенант, — в Ивано-Франковскую область…

Он выжал сцепление, отпустил тормоза, придавил газ, жигуль встрепенулся, окна мгновенно стали вдруг молочно-белыми, затем белизна прояснилась, и я увидел, как жигуль мчится по горной дороге.

Резкий поворот среди высоченных елей — и Василь затормозил у нарядной виллы с островерхой крышей.

— С прибытием, Станислав Семэнович, — почтительно сообщил мне лейтенант Василь. — Побачьте: товарищ Сталин вас встречае… Господарь!

Я быстро покинул машину и стал подле, стараясь унять волнение от неожиданной встречи, и приветливо улыбался, нетерпеливо наблюдая, как приближается ко мне Иосиф Виссарионович Сталин.

Теперь Стас Гагарин рассмотрел, что неожиданный спаситель его, знаток каратэ в спортивном костюме, был миловидной, кого-то напоминающей ему женщиной.