Страшный суд - Станислав Гагарин

Помните, как сказано в Коране?

«…Некоторым из них мы дали преимущество перед другими: в числе их были такие, с которыми Бог говорил, а некоторых Он возвел на высшие ступени».

Гитлер замолчал.

Я ждал, что он продолжит цитату и скажет о том, что «Иисусу, сыну Марии, мы дали ясные доказательства и укрепили его духом святым», но после затянувшейся паузы фюрер сказал:

— Вам надо съездить во Львов, партайгеноссе. Возьмите с собой супругу. Пусть Вера Васильевна немного отдохнет, пока Гражданская война не разгорелась.

— В такое время куда-то ехать? Да еще в бандеровское Прикарпатье? Извините, товарищ фюрер, но вы…

— Того? — закончил, улыбаясь, Гитлер. — Уж очень по-человечески ко мне относитесь, дружище. В смысле, считаете меня человеком, а я ведь, действительно, того… Моя человеческая ипостась избыла еще в апреле сорок пятого года, в бункере рейхсканцелярии, Папа Стив.

— Простите меня, мой фюрер, но я порой забываю о том, кто вы сейчас… Знаете, не так-то просто помнить постоянно: перед тобой посланец Зодчих Мира. Итак, что надлежит мне исполнить во Львове?

— Изучить быт и настроение аборигенов. Встречаться с интересными людьми, определить уровень разобщенности между народами, которую накультивировали авторы ломехузной катастройки. Попутного ветра, письмéнник!

Побывать во Львове мне издавно хотелось.

Историю города знал по книгам, про его древнюю русскую сущность, про австро-венгерское имперское прошлое, короткий период жизни под Речью Посполитой, бандеровские страсти, трагическую судьбу Ярослава Галана.

Но пути-дороги не представилось, а когда махрово расцвел многоликий национализм в Державе, а национализм я всегда люто ненавидел во всех его проявлениях, от чукчанского — встречался, увы, и такой в моей жизни! — до белорусского — познакомился с ним в местечковой Поставе в январе девяносто второго! — когда возник пресловутый рух, о котором матерно говорили при мне аргентинские украинцы, ехать в Малороссию, да еще Западную, не было у меня никакого желания.

Правда, там жил Юрий Кириллов, полковник в отставке и русский поэт, который уже проделал на Украине огромную работу, освещая для сограждан деятельность нашей фирмы, но и Кириллов был уже не в силах проживать во Львове, искал обмен на родной Владимир, в котором провел молодость и детство.

Но тот же Кириллов вывел меня на способного автора, детективный роман которого «Красиво жить не запретишь» я с удовольствием прочел и даже отредактировал для «Русского сыщика», и тема, и исполнение были достойны этой серии.

Пикантным было и то обстоятельство, что Иван Михайлович Мотринец был милицейским генералом и возглавлял управление внутренних дел на Львовщине, мог бы в случае чего, как говорится, обеспечить. Я ведь не знал, с какой миссией посылают меня туда Зодчие Мира. Честно признаться, мне не хотелось брать Веру с собой, но фюрер как раз и настаивал на ее присутствии, полагая, что супруга, мол, как бы и развлечется, Трускавец и Карпаты посмотрит, отдохнет заодно, развеется, хотя какие тут к чертям развлечения, если Гражданская война стучится в двери и даже разбивает кое-где окна общего дома.

В Донецке шахтеры защищали город от вяло атакующих гвардейцев-кравчуков, осененных желто-голубым стягом, оппозиция бичевала в Москве российское правительство, требуя незамедлительного демарша в адрес наследников Петлюры, а в Севастополе число кораблей, поднявших андреевский флаг, уже перевалило за две сотни.

— Поедем поездом, — сказал я супруге. — Возьмем двухместное купе, свыше суток будем общаться только друг с другом. А во Львове нас встретит генерал.

Я надеялся не только на охрану западенского автора-мента. Коль скоро еду посланцем Зодчих Мира, хотя и вовсе неясна мне собственная миссия, то наверно боги добра не дадут меня в обиду.

Севастополь был задирист и взъерошен.

Стас Гагарин прежде бывал здесь лишь вечерами, когда теплоход «Грузия», на котором он в пятьдесят третьем году проходил морскую практику, заходил сюда ночевать после отплытия из Одессы и краткой стоянки на якоре у Евпатории.

Рано утром следующего дня «Грузия» отдавала швартовы и мчалась в Ялту, легендарный город уходил в розовую дымку, таким загадочным, непостижимым он и сохранился в памяти штурмана и сочинителя, Одинокого Моряка, не осознавшего пока, как безнадежно и трагически он одинок.

Впрочем, Стас Гагарин и не мог придти к подобному итогу, ибо выпавшие из будущей его жизни четверть века не участвовали больше в создании нового душевного строенья. Оно складывалось теперь из других кирпичей, и никто не знал, каким будет этот Станислав Гагарин в две тысячи восемнадцатом…

«Если доживу», — усмехнулся Стас, направляясь к стоянке такси близ Симферопольского аэродрома, куда примчал его за полтора часа самолет из Внукова.

Праздные мысли он стер усилием воли и сохранил в сознании лишь план, по которому предстояло действовать.

Задание было простым. Сохранить флот для России и не дать киевским и московским компрадорам-экстремистам разыграть крымскую карту.

— Поначалу наблюдайте, — напутствовал молодого Гагарина Адольф Алоисович. — Походите по городу, потолкайтесь в очередях, посидите в кафе и ресторане, заводите нейтральные разговоры, послушайте, что говорят люди, понаблюдайте моряков — они сейчас определяют ситуацию, чтобы там ни толковали, будто флот вне политики!

Явок никаких мы вам не даем. Полная самостоятельность в действиях! В нужный момент вас найдут наши люди… Пароль: Понт Эвксинский — Русское море.

«Но отнюдь не украинское», — усмехнулся Стас Гагарин, но вслух ничего не сказал и только молча кивнул.

Ему выправили на всякий пожарный случай нейтральную мандат-командировку от журнала «Вокруг света», с подобной ксивой осенью 1967 года он отправился в Мурманск, а затем в Атлантику искать Сельдяного Короля. Мандат от известного, но вовсе не политического журнала был удобным прикрытием, а неограниченные материальные средства, которыми располагал Стас, делали его пребывание в Севастополе — в условиях лозунга: «За деньги продается все!» — вполне сносным.

По рекомендации старшего двойника он — сунув энную мзду — снял номер в гостинице «Украина», в которой останавливался нынешний Станислав Гагарин, пока летом 1991 года снимал фильм «Парни из морской пехоты».

Вечером тридцатитрехлетний ровесник Иисуса Христа стоял на широкой лоджии гостиничного люкса и бездумно смотрел на открывающуюся внизу панораму залитой огнями Корабельной бухты, ярко освещенные — энергетический петух еще не клюнул севастопольцев в задницу! — такие красивые днем проспекты, слышал звуки пробегавших несмотря на дорогой овес автомобилей, истерическую музыку рока, пробивавшуюся из ресторана на первом этаже.

Посланец бывшего вождя трудовой партии Германии с невеселым, хотя и с обнадеживающим подтекстом, вспомнил лозунги, которые преследовали его на пути из Симферополя в город русской морской славы.

Вдоль дороги мелькали утверждения — «Крым — российская земля!», указания — «По ленинскому пути — к коммунизму», призывы «Где ты, вернись, адмирал Нахимов!?», пожелания — «Украiнци — геть до Киiва!»

Стас Гагарин знал о том, что на момент дурацкого и пьяного решения Никиты Хрущева передать Крым Украине на полуострове проживало только три процента малороссов, и то на севере Крыма, на границе с Херсонской областью. Да и сейчас в Республике Крым украинцев чуть более одной десятой части населения.

«Каких глупостей наделали наши паханы в прошлом, в недавнем сегодняшнем и еще наделают в недалеком завтра! Куда подевались на Руси умные и сильные люди?» — с горечью размышлял, глядя на вечерний Севастополь, одинокий странник во времени.

Он ждал телефонного звонка, но телефон напомнил о себе лишь спустя полчаса после названного срока.

— Добрый вечер, Станислав Семенович, — раздался в трубке вежливый и чем-то знакомый женский голос. — Извините за опоздание… Известная вам встреча обязательно состоится, но…

— Какие проблемы? — несколько раздраженным голосом спросил Стас Гагарин: никогда не жаловал он тех, кто не держит слова или опаздывает при встречах. Штурманская профессия да и прирожденные задатки, родовая обязательность на генетическом уровне заставляли его требовать от тех, с кем он общался, быть безупречно точными во всем.

— Проблемы в том, что возникли трудности, и ваш маршрут изменился, — мягко объяснила, судя по голосу, молодая женщина.

Хотя в голосе ее и чувствовался извинительный акцент, звучал голос достойно, уверенно звучал.

— Слушаю внимательно, — спокойно ответил Стас, решив, что не по-мужски залупаться на женщину из-за мудевых тридцати минут задержки.