Смертельная скачка - Дик Фрэнсис

— Не знаю. Я их не видела. Боб только сказал, а здесь, мол, у меня фривольные картинки.

Я подъехал к воротам коттеджа, но даже не шевельнулся, чтобы выйти из машины.

— Он привез их из Норвегии?

— Ох, нет, — удивилась она. — Все было, как вы и говорили. Он вез их туда. В коричневом конверте. Они попались мне под руку в тот вечер, когда он уезжал. Боб сказал, что парень в Осло попросил, чтобы он привез эти картинки.

— Он не сказал, какой парень?

— Нет. — Она покачала головой. — Да я и не слушала. Я совсем забыла об этом разговоре, пока вы не спросили.

— Вы видели конверт? Какой он? Большой?

— Должно быть, я видела его. Ведь я помню, что он коричневый. — Она нахмурилась, задумавшись. — Довольно большой. Не такой, как для обыкновенного письма. Размером примерно с журнал.

— Были ли на нем штампы? Фото? Или что-нибудь в этом роде.

— По-моему, нет. Но я не помню. Ведь прошли уже недели и недели. — Глаза у нее вдруг наполнились слезами. — Он сразу же положил конверт в свой саквояж, чтобы не забыть. — Эмма два раза шмыгнула носом и нашла платок. — Он увез их с собой в Норвегию. Эти люди не там искали. Напрасно все перерыли. — Она поднесла платок ко рту, сдерживая рыдания.

— Боба самого интересовала порнография?

— Как и любого мужчину. Так мне кажется, — проговорила она через платок. — Он рассматривал их.

— Но для себя не собирал?

Она покачала головой.

Я вышел из машины, открыл дверь с ее стороны и вошел вместе с ней в коттедж. Она остановилась перед фотографиями Боба на скачках, которые висели на стенах.

— Они вырвали все фотографии из рамок, — сказала Эмма. — Некоторые даже испортили.

Большинство снимков были размером десять дюймов на восемь и легко бы поместились в коричневом конверте величиной с журнал.

Я пробыл у нее еще час, просто чтобы составить ей компанию. Эмма уверяла меня, что чувствует себя нормально и может провести предстоящий вечер одна. Она окинула взглядом казавшуюся нежилой гостиную и улыбнулась. Очевидно, она любила свой дом, и, может быть, Боб еще был там с ней.

Когда я уходил, она дружески поцеловала меня в щеку и сказала:

— У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас... — И вдруг она вытаращила глаза, будто что-то увидела. — Боже, ведь это было второй раз.

— Что?

— Порнография. Он уже возил ее прежде. Ох... месяц назад. Летом. — Глаза опять наполнились слезами. — Не могу вспомнить. Помню только, что он говорил об этом.

Я тоже поцеловал ее в щеку.

— Берегите себя.

— Вы тоже.

Глава 9

На следующий день мне предстояло ехать в Суссекс, на скачки в Пламптон, по небольшому делу: победитель прошлых соревнований подозревался в допинге. Но я не видел вреда в том, чтобы провести подготовительную работу к другому расследованию. Ринти Рэнджер, занятый во втором и пятом заездах, между третьим и четвертым оказался свободным, и мне относительно нетрудно было найти его.

— Что? Что вы сказали? — с подчеркнутым изумлением повторял он. — Возить порнографию в Скандинавию? Господи боже мой, это такая же пустая затея, как жалеть букмекеров. Старина, у них хватает своей порнографии. У них чертовски много своей.

— Боб Шерман сказал жене, что он возит в Норвегию фривольные картинки.

— И она поверила?

— Вопрос в том, что он возил?

— Мне он ни слова не говорил об этом.

— Сделайте мне любезность, — сказал я. — Спросите сегодня у всех жокеев в раздевалке, не обращался ли кто-нибудь к одному из них с предложением быть курьером, возить какие-нибудь бумаги из Британии в Норвегию?

— Вы серьезно?

— Боба Шермана убили.

— Да-а. — Он задумался. — Договорились. Он дружески помахал мне рукой, когда шел на пятый заезд, который провел ярко, жестко, тактически правильно, но был побит лучшей лошадью, которая обошла его на полкорпуса. Выйдя из раздевалки, где он переоделся, Ринти прямо направился ко мне и разбил в пух и прах мою скороспелую версию.

— Никого из них, кто работает на скачках в Норвегии, никогда не просили привезти бумаги, фотографии, картинки, ну и все такого рода.

— Они признались бы, если бы возили?

— Зависит от того, сколько заплатили, — усмехнулся он.

— А что вы сами думаете?

— Трудно сказать. Но все страшно удивлялись вопросу. Ни у кого не дрогнули глаза, не мелькнуло что-то такое, почти незаметное, понимаете, что я имею в виду?

— Продолжайте спрашивать, хорошо? Завтра и потом тоже. Объясните, что, если хотят, они могут сказать мне по секрету. Если какие-то нарушения с валютой, меня это не касается.

— Странный вы полицейский, — опять усмехнулся Ринти. — Тасуете правила, будто карты.

Вечером я позвонил Бальтзерсену домой, он сообщил, что никаких новостей нет. Еще он сказал, что посоветовался со своими друзьями в полиции, и у них нет возражений, чтобы я присоединился к охоте на убийцу, напротив, как и прежде, полиция готова предоставить все свои данные, чтобы мне не пришлось пахать по второму разу.

— Итак, мистер Кливленд, вы приедете к нам?

— Думаю, что да.

С лестным для меня облегчением он воскликнул:

— Хорошо, очень хорошо. Приезжайте завтра.

— Боюсь, что завтра не смогу. Завтра я должен давать показания в суде, и дело может продлиться два дня. Так что раньше, чем в четверг, не удастся.

— Тогда приезжайте прямо на ипподром. В четверг соревнования и потом в воскресенье, но боюсь, что они будут в этом году последними. Уже холодно, у нас мороз.

«Теплая одежда» — крупными буквами записал я в дневнике-календаре и пообещал встретиться с ним на скачках.

— Кстати, — добавил я, — помните, я говорил вам, что люди, которые ворвались в дом Шермана, искали бумаги. Миссис Шерман сейчас вспомнила, что у Боба было поручение отвезти в Норвегию конверт, в котором, как он считал, находилась порнография. Кто-нибудь упоминал во время предварительного расследования в разговоре с вами или в полиции, или Арне о том, что Шерман привез конверт или должен был кому-то его отдать?

Бальтзерсен неожиданно надолго замолчал и наконец с сомнением проговорил:

— Порнография? Понимаю. — Он опять помолчал. — Пожалуйста, объясните немного.

— Если пакет достиг получателя, — начал я, — тогда в доме Шермана искали что-то другое. И я перестал бы гадать, что это за картинки, и начал бы поиск в другом направлении.

— Ja, понимаю. — Он прокашлялся. — Я не слыхал о таком пакете, но не исключено, что Арне или полиция знают. Я спрошу. Но, разумеется, вы сами понимаете, очень не похоже, чтобы кому-то пришло в голову тайно ввозить в эту страну порнографию.

— Может, какую-то особенную, — заметил я, закончив на этом разговор.

Весь вторник и утро среды я провел в суде, давая показания против одного мошенника из страховой компании, который, в частности, с мрачной жестокостью убивал лошадей. Вторую половину дня в среду я просидел в офисе, занимаясь, подобно многорукому Шиве, сразу шестью делами. Расследование убийства Боба Шермана на неделю отрывало меня от основной работы, а времени и без того всегда в обрез, и, запирая в семь вечера кабинет, я ругал себя, что не отложил поездку в Норвегию хотя бы до понедельника.

Я шел домой, мечтая о ванне и об ужине, и, вспомнив о большой бутылке виски у себя в баре, направился в ближайшее кафе за бифштексом. Потом очень осторожно закрыл дверь парадного, чтобы она не хлопнула, тихо переставляя ноги, поднялся по покрытой ковром лестнице, беззвучно отпер свою дверь и включил свет. И в этот момент распорядок дня вышел из расписания.

Я услышал, вернее, почувствовал, наверно, включился инстинкт, за спиной в воздухе — опасность. Ничего определенного, никаких звуков, движения. Но несомненная угроза.

Все эти полезные первобытные ощущения пронеслись раньше, чем заработал разум и скомандовал, что делать. И я уже повернулся лицом к лестнице и закрывал свою дверь, когда на меня бросился мужчина с ножом и очень умело чуть не отправил на кладбище.

У него не было ни рыжих волос, ни желтых злых орлиных глаз, ни норвежского свитера. У него были резиновые перчатки, крепкое мускулистое тело, неколебимая решимость и очень острое лезвие.

Удар, который должен был отправить меня к праотцам, прорезал весьма приличный ирландский твид, голубую рубашку под ним и несколько дюймов кожи у меня на груди.

Он удивился, увидев свою неудачу, и решил повторить попытку. Оттеснив меня в глубь прихожей, он вошел в квартиру и занес нож для второго удара. А я пятился через маленький холл в гостиную, не в силах оторвать глаз от сверкающего лезвия, чтобы найти какой-нибудь хозяйственный предмет и кинуть в него.

Мне вовремя удалось отскочить в сторону, поэтому нож довольно вяло проскользил чуть выше диафрагмы и прорезал пиджак еще в одном месте, зато я близко увидел сузившиеся глаза убийцы.