Урожденный дворянин - Антон Корнилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самое ожидаемое пациентами мероприятие – просмотр телепрограмм – проводилось ежедневно, обычно после тихого часа, и занимало два-три-четыре часа, в зависимости от поведения больных и настроения персонала. Сегодня начали примерно в половину пятого вечера. Собравшиеся в холле у дежурного поста больные, возбужденно гомоня, наблюдали за привычным, но неизменно будоражащим ритуалом: медсестра неторопливо отпирала большой настенный шкаф в отгороженном столом углу, отворяла широко створки… В шкафу, над ведрами, швабрами и емкостями с моющими средствами, на полке помещался телевизор.
– А ну, не напирайте на стол! – покрикивала медсестра. – А то вообще ничего не будет!
Пациенты рассаживались перед экраном: передние ряды прямо на пол, средние – на корточки, а задние вынуждены были стоять.
Когда-то телесеансы проводились в столовой, и зрители цивилизованно сидели на стульях, почти как в зале кинотеатра. Но год назад свихнувшийся на политике пациент Овсов по кличке Кобыла, чрезмерно взволновавшись выступлением какого-то министра, с кулаками набросился на экранное изображение чиновника. Буяна чудом перехватили, отволокли в надзорку и привязали на сутки к койке. Кобыла успокоился, но, как выяснилось позже, мстительных намерений своих не оставил. Выйдя из надзорки, он во время тихого часа прокрался в столовую, открыв дверь стыренной заранее ложкой, и в прах раскурочил телевизор стулом. Наверное, прямо как Карлсон, полагал, что ненавистный министр именно там и затаился. Самое интересное, что Кобылу так и не наказали. Напротив, целый месяц прятали его в надзорке, потому что абсолютно все лишенные единственного окошка в мир пациенты горячо и искренне желали Овсова линчевать.
И с тех пор новый телевизор (то есть, конечно, старый телевизор, привезенный Адольфом Марковичем с личной дачи) поставили под замок на дежурном посту и охраняли пуще зеницы ока. И трудно было сказать, кто больше в этом усердствовал – персонал или сами больные…
И на телесеансе Олег был с Настей. Сам того не замечая, Егор покусывал губы, следя за тем, как оба этих пациента стояли бок о бок в заднем ряду, негромко переговариваясь. Так санитар и смотрел около часа, пока его не вызвали на первый этаж: выковыривать из помывочной чифиристов, забравшихся туда, чтобы под шумок предаться пагубной своей страсти.
Егор и сам понимал: долго так продолжаться не может – то, что он держится в сторонке от Олега. Рано или поздно встретиться им придется. И что тогда? На этот счет санитар не имел ни малейших представлений. Он знал только то, что после известных событий симпатии к нему этот парень не питает. И еще, что он, Олег Га й Трегрей, вполне способен взять и перекрутить здоровенную тушу Егора бабочкой – как пряжку ремня Кузина. То, что Олег не расправился с ним до сих пор… или прямо там, на месте, в ночной столовке, ничего для Егора не значило. Как и все подобные ему люди, он действия окружающих привык определять по самому себе. «Олег с этой Настей вроде как отношения замутил, – прикидывал в уме Егор. – Я бы лично не удовлетворился одной лишь оплеухой типу, который мою девку едва при мне не отодрал…»
* * *Встреча состоялась в тот же самый день.
Примерно за час до ужина санитар волок в надзорку Колю Мастерка, пойманного с поличным на том, что пытался удавиться, привязав к лестничным перилам несуразную петлю из собственных разодранных на полосы штанов. Голый ниже пояса Коля Мастерок по кличке Фуфел, сухой и скрюченный, словно древесный корешок, старик, за долгую свою жизнь растративший по тюрьмам и зонам здоровье, рассудок и человеческий облик, истошно визжал и пытался кусаться.
Крепко держа бьющегося в припадке Колю, Егор слишком поздно заметил идущих навстречу Олега с Настей. А заметив – остановился, ослабив захват. Фуфел, воспользовавшись моментом, провизжал на всю больницу:
– Зимой и летом стройная! Зеленая была! – и коварно лягнул Егора голой пяткой в бедро, но тот даже не почувствовал боли. Втянув голову в плечи, санитар смотрел в лицо парню, не в силах отвести глаз.
Девушка испуганно замерла. А Олег… не прекращая движения, тронул ее под локоть, чуть подавшись в сторону – освобождая санитару путь. И, проходя мимо, взглянул на Егора, коротко кивнул ему, произнеся свое:
– Будь достоин.
– Ага… – растерянно брякнул санитар.
Только и всего.
Но этот взгляд парня в смешной полосатой пижаме… По гроб жизни не забыть Егору этого взгляда. В нем читалось спокойное превосходство и такое… немое предупреждение: мол, я не забыл про тебя, я слежу за тобой. У Егора даже руки затряслись. Он оттащил Фуфела в надзорку и там, в палате, от души прошелся кулаками по худосочной спине, вымещая свой испуг и свою злость. Привязав потом Колю к койке, Егор вытер мокрые ладони о халат и шумно выдохнул.
– Вот значит, как… – вслух проговорил он.
Убедившись, что прямая физическая расправа ему не грозит, Егор несколько успокоился. Вернее… страх его иссяк, а вот злость – даже, кажется, усилилась. И как-то само собой пришло санитару решение, что Олег Гай Трегрей обязательно ответит за то ночное унижение. Должен ответить. Не отвертится, сволочь, кем бы он ни был…
Глава 4
– Ничего не помню… Чернота одна, а в ней разноцветные пятна плавают. Как бензин в луже. Кажется, немного поднапрячься – и у меня получится. Кажется, вот-вот все станет ясно… И… опять чернота.
– Вдругорядь говорю тебе: не натужь разум. Так ничего не выйдет. Память обязательно вернется. Нужно просто обращать внимание на всякую мелочь – и прислушиваться к себе. Вскорях образы внешнего мира совпадут с твоими потаившимися воспоминаниями. Метод ассоциативной памяти – самый действенный при лечении амнезии.
При первых звуках этого разговора Егор осторожно, стараясь даже дышать потише, опустил приготовленные уже сигарету и зажигалку. В больнице шел тихий час, блаженное для персонала время, когда пациенты распиханы по палатам со строгим наказом: до особого распоряжения с коек не слезать. Обычно в тихий час Егор покидал больницу: либо прогуливался до ближайшего магазина – купить сигареты, шоколадный батончик или еще какую-нибудь мелочь, либо просто усаживался где-нибудь на солнышке на больничном дворе. Дышал, освобождая легкие от вони испарений, и голову – от надоедливой сонливости. Вот и сегодня, выйдя за проходную, он уселся на удобный пристенок под открытым окном помывочной. Вытянул ноги, зажмурился. Приготовил сигареты, только хотел прикурить, как прямо над его головой – в пустой и гулкой помывочной – послышались чьи-то шаги… а потом и голоса:
– Здесь сыро…
– Здесь – покойно. Никто не помешает. Нам это и надобно.
«Вот сучонок! – со злостью и с некоторой даже завистью подумал санитар. – Затащил-таки кралю в укромный уголок… Смотри-ка, на “ты” с ней стал. Сблизились, значит. Сволочь, мне вломил, когда я ее разложить хотел, а сам сейчас в одну харю попользует…»
Но начавшийся вслед за этим разговор разуверил Егора в его предположениях.
– Дом, в коем я жил, довольно большой, – медленно и четко говорил невидимый санитару Олег. – В два крыла. Южное и западное крыла имеют по одному этажу, а центральное строение – два. Однако прислуги у нас немного. Кроме садовника и кухарки, еще две горничных. Отец всегда настаивал, чтобы за чистотой своих комнат следил я сам, но последние два года я проживал в казармах Высшей имперской военной академии, и домой приезжал лишь в отпуск… Более всего я любил отцовскую библиотеку, – после небольшой паузы заговорил снова Олег. – Одни из самых дорогих сердцу воспоминаний детства – вечера, проводимые там с отцом… Мой столик для чтения стоял рядом с его столом. Отец всегда активировал оконную голограмму «Полная луна в безветренную ночь», изредка предпочитая ей «Сентябрьский листопад в солнечный полдень»… Это помогало ему сосредоточиться. Когда мне стало десять, отец уже очень редко появлялся дома.
Парень замолчал. Как показалось Егору – выжидающе. Потом раздался голос Насти, тоненький и неуверенный.
– Мой дом… – говорила она, – дом, где я жила… Он… тоже большой… Три… Да, три этажа. И там всегда шумно. Потому что… много людей… Много детей! – поправилась она и резюмировала несколько удивленно: – Я жила в семье, где было много детей… Очень много. Библиотека… не помню. То есть, я помню, что это такое, но не помню, была ли она в моем доме… Мама… – перейдя почему-то на шепот, произнесла Настя. И, помолчав, спросила: – А где… твой дом… был?
– Далеко, – чуть помедлив, ответил Олег. – Очень далеко отсюда. Хотя… даже не знаю, верно ли употреблять это слово – «далеко»?
Минуту было тихо, потом снова заговорил Олег:
– Мои родители… Прошу меня извинить, но я не имею права рассказывать многого об отце. Он служит Империи – но за пределами Империи. Он – один из достойнейших мужей нашего времени, и я говорю так вовсе не потому, что он – мой отец. Кстати сказать, он заслужил дворянский титул в неполных семнадцать среднеимперских лет. Сам Государь ценит его… А матушка, она – врач. Специалист по психологической подготовке для действий в условиях резкого изменения обстановки в составе экипажей кораблей и расчетов коллективного оружия.