Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман

Они расстались у отеля Вилларда. Мистер Теодор жил в советском посольстве. Мэтью, сам того не ожидая, улыбнулся: «Это наш семейный особняк. Его до войны продали. Я в нем никогда не был».

– Приходите, – радушно предложил русский.

– Я вам все покажу. Конечно, дом перестроили, но все равно, вам бы, наверное, было интересно посмотреть. В общем, – заключил мистер Теодор, – звоните мне в любое время, – он написал телефон на карточке, автоматической ручкой Паркера, с золотым пером.

Отложив Хэмингуэя, Мэтью взял журнал. «СССР на стройке» напоминал дорогие издания, которые Мэтью видел в книжных магазинах, Atlantic Monthly, New Yorker, Town and Country. Их читали ухоженные, уверенные юноши, которым завидовал Мэтью. В журнале, тоже были молодые лица, красивые, глянцевые фотографии.

Мэтью читал о своем ровеснике. Юноша, в двадцать четыре года, руководил строительством гидростанции. Под началом у молодого инженера было три тысячи рабочих. Он нашел статью о девушке, враче, уехавшей из столицы на Дальний Восток. Она отвечала за участок размером с четверть Франции. Девушка, светловолосая, высокая, в белом халате, напомнила Мэтью кузину Эстер.

– Эстер никуда не поедет, – усмехнулся Мэтью, – откроет кабинет в Амстердаме, и будет принимать богатых пациенток. Она у Центрального Парка выросла. Дядя Хаим тоже лечит соседей. Какой Дальний Восток! Я уверен, что кузен Давид, чуму изучает не ради помощи людям, а ради Нобелевской премии. Профессор Кардозо не успел ее получить, а Давид своего добьется. Все из-за денег…, – он читал о московском метрополитене, о театрах, рассматривал фотографии ресторанов на реке, счастливых, смеющихся людей. Здесь не было нищих, или безработных, носящих на себе рекламные плакаты. Здесь, казалось, не существовало горя, несчастий и болезней.

Мэтью повертел визитную карточку. Мистер Теодор признался, что еще не видел ничего в столице. Инженер приехал из Детройта после обеда:

– И сразу вас облил, – он развел руками, – прошу прощения. Я боялся, что вы на меня в суд подадите. Я слышал, у американцев национальный спорт, судиться друг с другом. Но я обязан возместить вам ущерб, – он рассчитывался у кассы, в «Лорде и Тэйлоре».

Мэтью, конечно, не стал бы подавать на мистера Теодора в суд. Адвокаты стоили немало, а денег у капитана Горовица не водилось. Мэтью понял, что русский не интересовался тем, где работает новый знакомец.

– Он гость нашей страны, – сказал себе юноша, – надо оставить у него хорошее впечатление об американцах…, – Мэтью соскочил с подоконника. Он хотел еще раз услышать добродушный, с легким акцентом голос, увидеть каре-зеленые, веселые глаза. Мистер Теодор не был похож на отца, но почему-то Мэтью подумал о покойном полковнике Горовице. Отец очень любил Мэтью, и всегда с ним возился. Юноша, взглянул на фото, висевшее на стене. Мэтью, трехлетний, сидел на пони, отец ласково придерживал его за плечи. От мистера Теодора пахло сандалом. Мэтью помнил этот аромат, с детства. Он и сам бы покупал эссенцию, однако флакон стоил дорого. Юноша пользовался дешевой, резкой туалетной водой.

На часах было почти одиннадцать.

– В любое время, – вспомнил Мэтью, поднимая телефонную трубку, – покажу ему город. Завтра я полдня дежурю. Обыкновенная вежливость, в конце концов.

Он набрал номер, сверяясь с карточкой.

Янсон ночевал в посольстве, у телефонного аппарата. Они с третьим секретарем, пили кофе. На столе лежал советский паспорт, с вклеенной фотографией Янсона, визитные карточки, журналы, письма от несуществующей семьи несуществующего инженера.

Третий секретарь был настроен скептически.

– Не позвонит он, Теодор Янович, – сказал коллега, – зачем ему? Он обыкновенный американец, ограниченный янки. Его интересуют только деньги и бокс.

– Вы у него дома не были, Дмитрий Иванович, – уверил его Янсон, – не обедали с ним, о книгах не говорили. Это наш юноша, – Янсон положил руку на сердце, – здесь, внутри. Только он еще сам об этом не знает…, – затрещал телефон. Подняв трубку, Янсон указал собеседнику на кнопку, рядом с аппаратом. Секретарь поспешно ее нажал. Все разговоры с Пауком записывались.

Положив ноги на стол, закурив, Янсон подмигнул третьему секретарю.

– Нет, нет, мистер Горовиц, вовсе не поздно. Я рад вас слышать…, – Янсон, улыбаясь, рассказывал Пауку, что сидит над отчетом о командировке.

– Будто со своим сыном говорит, – третий секретарь поднялся. Он хотел принести еще кофе, ночь обещала стать долгой.

Нью-Йорк

Завизжали тормоза потрепанного форда. Столб пыли повис над вытоптанной площадкой, над высоким, мощным железным ограждением, в три человеческих роста. По верху стальных щитов шла колючая проволока. На воротах висели таблички: «Собственность Правительства США. Проход строго воспрещен».

– Мистер Горовиц, – почти ласково сказал пожилой мужчина, сидевший на месте пассажира, – за сорок футов до маневра начинаете уводить руль вправо. Резко срываете ручной тормоз, крутите руль влево. Не до отказа, пожалуйста. Просто даете направление автомобилю. Поверьте, машину и без вашего дальнейшего участия развернет. Выжимаете сцепление, отпускаете ручник, руль на место. Сцепление оставляете в покое, даете по газам, – насвистывая какую-то джазовую песенку, мистер Чарльз безмятежно закурил папироску:

– Еще раз. Называется, бутлеггерский разворот. Ваши приятели в Чикаго им хорошо владеют. Вперед, – он указал на уходящую за жаркий горизонт, пустынную дорогу.

Меир, вцепившись в руль, тяжело дышал. Его обучили водить машину ровно за день. На следующий день он приехал на пароме сюда, в Хобокен. Инструктор, мистер Чарльз, не представившийся по фамилии, ждал Меира на форде, у ворот. Меир, сначала, думал, что они будут практиковаться в Хобокене. Мистер Чарльз кивнул на место водителя:

– Повозите меня по Нью-Йорку, мистер Горовиц. Я не местный. Покажете мне город, – он улыбнулся, в прокуренные усы. У мистера Чарльза был похожий с Меиром акцент. Юноша предпочел это не обсуждать.

Машину оборудовали вторым комплектом педалей. Только благодаря этой предосторожности экскурсия не завершилась преждевременно, в приемном покое госпиталя. Мистер Чарльз требовал от Меира рассказов о достопримечательностях Нью-Йорка, мимо которых они проезжали. На форде висела табличка «Ученик». Полиция, несмотря на многочисленные остановки, и виляние машины, на них внимания не обращала.

– У нас номера, – коротко заметил мистер Чарльз, – особые.

Какие это были номера, инструктор не объяснил. Меиру вообще, мало что объясняли.

В тире с ним занимался мистер Лео, человек средних лет, с резким, бруклинским акцентом. Меир, с удивлением, заметил, что мистер Лео тоже носит очки.

– Первый раз я их надел в десять лет, мистер Горовиц,– инструктор, разложил перед Меиром целый арсенал, – но на войне они мне не помешали получить Медаль Почета. И вам не помешают, обещаю.

Меир открыл рот. Он еще никогда не видел человека, награжденного Медалью Почета. Мистер Лео не снимал старой шляпы. Под ней, как подозревал Меир, армейский снайпер носил кипу.

Со стрельбой дело пошло веселее. Меир понял, что попадает вовсе не в край мишени, а туда, куда надо. Полигон выходил на океан. Воду тоже отгородили стальными щитами. Его учили водить катер, и нырять. Плавал Меир отменно, как любой мальчишка, выросший в Нью-Йорке, но с аппаратом Рукероля никогда еще не погружался, и вообще не видел такой конструкции.

Катером, впрочем, оказалось, управлять гораздо легче, чем автомобилем. Щиты, загораживавшие акваторию, поднимались. Инструктор, обучавший Меира, позволил ему выйти в море, под наблюдением.

Меир, в двадцатый раз, повторял проклятый маневр. Все его наставники были молчаливы. Человек, сидевший в купе «Колумба», с Washington Post, тоже говорил немного. Незнакомец носил простое, старомодное пенсне и покуривал короткую трубку. Получив портфель, Меир оглянулся. Мужчина напротив, махнул рукой. Двое, в невидных костюмах вышли, дверь закрылась.

Меир не испугался. Он покраснел, как обычно с ним случалось, когда он злился. Юноша, ядовито, начал:

– Здесь территория Соединенных Штатов Америки, мистер. Я американский гражданин, извольте объясниться…, – в его руке очутилась стальная фляга с кофе. Незнакомец, весело улыбнулся:

– Прошу прощения, мистер Горовиц. Мне, то есть нам, необходимо было с вами поговорить. Наедине, без посторонних глаз и ушей. Вы присаживайтесь, – предложил мужчина в пенсне, – до вокзала Гранд-Сентрал полтора часа. У нас есть время.

Он заинтересованно, посмотрел на Меира: «Вы покраснели. Вас что-то смутило?»

– Меня смутило, – саркастически отозвался Меир, – что я до сих пор не знаю, как обращаться к вам, дорогой мистер, – человек вынул у него из рук портфель.

– Пейте кофе, – посоветовал он, – моя жена варила, утром. Александр Македонский, как известно, отбирая солдат, давал им пощечину. Покрасневших людей, он ставил в первые ряды, а побледневших…,