Медный век - Владимир Булат

- Тогда я тебе ничего на ужин готовить не буду. Вчера покупала адыгейский сыр. Какой-то особенно вкусный.

- Не беспокоит.

- Слава богу, нет. Да, уж недолго осталось. Врач говорил, не позже первого марта.

Итак, ректор давал званный ужин. Для этого целую беседку, увитую виноградом, покрыли брезентом, как обычно делают на юге по случаю похорон или свадеб. Южное хлебосольство и гостеприимство раскинулось множеством закусок и разносолов под красивыми канделябрами с яркими свечами. Игорь подсел к бастурме и вышеупомянутому математику - они располагались рядом - и был втянут в долгую беседу о демографических процессах в современной России. Слева белокурый лингвист успел уже провозгласить два тоста, в т.ч. в честь хозяина.

Сам хозяин пребывал в дурном расположении духа. Сегодня утром ему пришлось улаживать очередной внутриуниверситетский конфликт. Еврей-профессор, преподаватель риторики, прочёл у Гумилёва, что восставшие под руководством сына мелкого предпринимателя Хуан Чао в IX веке китайцы перерезали еврейское население Гуанчжоу-Кантона, и решил по мере сил отомстить китайцам. На другой же день на лекции он аргументировано доказал студентам, что все китайцы - свиньи. Единственному студенту из Китая, присутствовавшему на лекции по межвузовскому обмену, это почему-то не понравилось, и он дал еврею по морде. Извиняться друг перед другом они категорически отказались.

В числе гостей выделялась американская пара, приехавшая в Краснодар по научному обмену. Муж - семидесятилетний, огромного роста и комплекции, здоровый как бык из Чикаго, под стать своим предкам-лесорубам - Дуэйн Шульц прибыл в Россию с целью осуществления грандиозного проекта - изучения и классификации надписей на стенах сортиров. Под этот амбициозный проект Фонд Сороса выделил Бредслейскому институту сравнительного языкознания имени Владимира Набокоффа круглую сумму в полтора миллиона долларов, и работа шла полным ходом. Лингвист налегал на осетрину и адыгейский сыр и не очень сосредотачивался на беседах, хотя сносно знал русский язык: русские казались ему безнадёжными снобами, ещё хуже, чем немцы, вдобавок в местном университете не было никаких спортивных команд, а юмор местной команды "кавээнщиков" он счёл чересчур заумным и непонятным обычному человеку. Его супруга, годившаяся ему в старшие дочери, воспользовалась случаем прочесть в России пару лекций о толерантности и религиозной терпимости по линии Брайсландской ежегодной конференции по вопросам религиозной свободы и терпимости во главе с Долорес Гейз. С ней у Игоря третьего дня случился инцидент: на очередной лекции, когда Ронда, - она не знала ни слова по-русски, благо муж переводил - увлекшись, плавно перешла от религиозной терпимости к расовой и задала слушателям риторический вопрос: как отнеслись бы они к тому, что их сын женится на девушке с чёрной кожей, Игорь, немного убаюканный монотонностью перевода, подал голос:

- Позвольте заметить, что я всего шесть раз в жизни живьём видел негра, а единственная девушка из них уже имела белого супруга. Так что рады бы, но негры у нас не водятся.

Трудно сказать, поняла ли лекторша суть сказанного и переведённого ей, но, когда вечером в гостиничном номере муж вновь пересказал эту реплику по-американски (американский язык уже лет сто как отпочковался от классического английского), она страшно расстроилась и про себя дала определение Игорю - "foreigner undesirable".

А там - в зале сидевший рядом с Игорем историк-абхаз, в фундаментальном труде "Абхазы во времена фараонов" справедливо доказавший автохтонность абхазских племён в границах отбивавшейся от грузин Абхазии, решил что слово "чёрный" относится к нему лично, страшно обиделся и позже сказал своему другу историку-армянину, прославившемуся своей монографией об армянских чемпионах античных олимпиад:

- Как они расистами были, так и остались.

На что заведующий Кафедры вспомогательных исторических дисциплин Абел Ашотович пожал плечами и ответил:

- А знаешь, как они белую расу называют? Кавказцы.

Появилась Маша - дочь ректора. Старая поговорка: на детях гениев природа отдыхает - к ней отнюдь не относилась, хотя трудно было назвать "синим чулком" эту полногрудую, статную двадцатитрёхлетнюю девушку с двумя косичками, которая, очень вероятно, наедине с любимым человеком перемежала неистовые любовные ласки с беседами о Гете и исторической роли армянской диаспоры в древней Эфиопии. Впрочем, любимого человека у неё не было. Ей сразу понравился Игорь, и она не упускала случая подшутить над нашим героем.

Ещё со студенческой скамьи эта "упрямая дамочка" - как она себя рекомендовала - избрала одну из самых любопытных наук, какие изобретал человек за последние века, - историософию. Суть сей дисциплины (ежели кто не знает) в анализе и оценке самих по себе исторических трудов, их связи с господствующими в наше время политическими симпатиями и антипатиями, короче говоря - причин и следствий оруэлловской поговорки: кто владеет прошлым, тот владеет настоящим. В данный момент она закончила для университетской типографии корректуру брошюры "Маздакитское движение в Иране V века в зеркале современной политической борьбы в России". Три года тому назад эту тему затронул самодовольный московский журналист Евгений Киселёв - в своём пространном эссе, где помимо всего прочего объявил, что блатной мир России был единственно реальной альтернативой тоталитарно-коммунистическому режиму. За маздакитов заступился лично Геннадий Зюганов, который на митинге в Сокольниках прочёл трудящимся лекцию о том, как трудящиеся средневекового Ирана под руководством Маздакистской партии отбирали у зажравшихся дехкан-помещиков виноградники и гаремы. В ответ пламенная Валерия Новодворская с двумя товарищами организовала пикет перед зданием иранской дипломатической миссии под лозунгами "Смерть маздакитам-коммунягам!" Следующим летом Эдвард Радзинский в Центральном доме литераторов уже читал курс лекций по истории и культуре Сасанидского Ирана, а несколько эмигрантских антихомейнийских группировок обосновались в Москве в надежде на помощь российского правительства, их надежды, правда, были развеяны специальным заявлением МИДа об укреплении и развитии российско-иранских взаимоотношений в духе концепции многополярного мира.

Наступил тощий, бледный, сероглазый, авитаминозный, блещущий солнцем в лужах талого снега питерский апрель. Игорь вновь был в городе на Неве. Он привёз рукопись своего труда о религиозных группах и ещё несколько мелких работ. Прямо с заставы зашёл в ближайшую рассыльную контору и разослал по городу три визитки (по сто рублей каждая), заехал к Андрею Титомирову и остановился у него на ночь глядя, а на следующий день после нудного семинара по гендерной социологии столкнулся у Арки Главного Штаба с садившимся в коляску извозчика Анатолием.