Невольница: его добыча (СИ) - Семенова Лика

Она по-своему права, но я не знал, как ей помочь. Я не люблю ее. Никогда не любил. И не смогу полюбить. Она — навязанная жена. Предмет сделки. Пункт в договоре. Она даже сына родить не смогла.

— Чего ты добиваешься, Вирея? Ты все знаешь, и я не хочу оскорблять тебя ложью. Я не смог тебя полюбить.

— Конечно, — она опустила голову, — куда мне до этой рыжей потаскухи. Адриан, что мне сделать? — Она порывисто поднялась и рухнула на пол к моим ногам: — что мне сделать? Скажи. Я ведь даже не знаю, что ты на самом деле любишь. — Она цеплялась за мои руки, заглядывала в глаза. Это было невыносимо. — Ударь меня! Избей до полусмерти, если тебе так нравится! Ты слышишь? Я на все готова! Лишь бы ты был доволен.

Я ухватил ее за плечи, вынуждая встать:

— Прекрати. Прекрати, не унижайся, Вирея! — крепко обнял, но лишь для того, чтобы успокоить. Чувствовал, как часто вздымается грудь и колотится сердце. — Помни о своем достоинстве. Даже я не заслуживаю твоих унижений.

Я, действительно, так считал. Она тоже ни в чем не виновата, хоть и очень старалась.

Она вырвалась и отошла к окну, всхлипывала, сотрясаясь всем телом. Я чувствовал себя беспомощным. Она порывисто обернулась:

— Что мне делать? Скажи, что мне делать? Я женщина. Мне нужен мужчина.

Я вновь плеснул вина и залпом осушил бокал. Омерзительный разговор.

— Купи себе смазливого мальчика с огромным членом. Двух. Трех — сколько пожелаешь, — мои слова звучали жестоко, но любое проявление сочувствия она воспримет как лазейку, и все начнется вновь. Мучительно и бесконечно. — Я закрою на это глаза, как делают другие мужья. Ты моя жена, мой друг, но любви между нами нет, и никогда не было. Так вышло. Не мучай ни меня, ни себя.

Она подняла голову и посмотрела с таким презрением, что меня обдало холодом:

— Ты хочешь, чтобы твою законную жену имели рабы?

— Не перегибай, Вирея. И не закатывай глаза, будто это что-то из ряда вон. Многие так живут.

Она замотала головой.

Я сглотнул:

— Хорошо. Я даже согласен на любовника. Ты можешь считать себя свободной. Мы будем видеться лишь на дворцовых мероприятиях, как образцовые супруги. Это все, что я могу тебе предложить. Черт возьми, я даже готов на развод! Девочки останутся с тобой.

Она мелко, отчаянно затрясла головой, давая понять, что все сказанное ее не устраивает:

— Ты любишь ее? Скажи. Любишь эту девку? Ты никогда не позволял себе раньше говорить мне подобное.

— Что ты будешь делать, если я скажу: «Да»?

Она закрыла лицо ладонями:

— Ты не можешь так со мной. Я твоя законная жена!

Терпение лопнуло. Я поднялся, взялся за ручку двери:

— Делай, что хочешь. Я больше не приду в твои покои. Прости. По крайней мере, это честно.

25

День и ночь сливались в одно тягучее неизвестное время. Я умирала от безделья и какого-то отупения. Просыпалась, находила уже принесенную еду на маленьком столике, несколько раз обходила свою тюрьму, чтобы размять ноги, и снова ложилась. Лежала, смотря в пустоту, если не спалось, или вновь погружалась в липкий болезненный сон. Мне кажется, я ложилась и вставала несколько раз за сутки. Вновь приходила жирная верийка со своими вонючими мазями, пачкала меня клейкой дрянью и снова уходила. Думаю, в мою еду что-то добавляли, чтобы я все время спала. Вставая, я вновь чувствовала слабость, которая тянула в сон, кожа сделалась отечной и чувствительной. Веки стали толстыми и тяжелыми. Но я была даже в какой-то мере благодарна. Сон избавлял от мыслей, от терзаний. Сон избавлял от настоящего, в которое я не хотела возвращаться.

Но проклятый полукровка вернул меня.

Я почувствовала острую резкую вонь под носом, от которой выступили слезы. Я шумно вздохнула и открыла глаза. Темное лицо нависало надо мной, как красивая полированная маска. Из левого уха свисала длинная серьга с красными камнями.

— Ну? — он выпрямился и пытливо посмотрел на меня. — Как ты себя чувствуешь?

Тяжелое больное пробуждение все еще не вернуло меня в реальность. Я перевернулась на спину и прикрыла рукой глаза:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мне плохо.

— Плохо тебе только от того, что ты только что проснулась. И слишком долго спала.

— Что вы мне подмешивали?

— Какая разница? Это знание тебе ничего не даст.

— Наркотик? — я порывисто привстала на локтях.

Ларисс покачал головой:

— Твой господин запретил давать тебе препараты, изменяющие сознание. Это было просто снотворное с регенерирующим действием. Зато ты теперь как новенькая.

Он бесцеремонно дотронулся до моего лица, щупал, поворачивал голову.

— Встань.

Пришлось подчиняться. Я встала и опустила руки, терпя, как он оглядывал меня, трогал спутанные волосы. Полукровка дернул завязки туники и сбросил ее к моим ногам. Я сдержалась, хоть внутри все закипало нестерпимым жаром. Он спустил ладонь вдоль живота и бесцеремонно влез между ног:

— Здесь болит?

Я только молча замотала головой и, не удержавшись, скинула его руку.

Он привычно ухватил меня за подбородок:

— Я тебя предупреждал, что могу ударить за подобное. Предупреждаю еще раз — третьего не будет.

Он зашел за спину, и я почувствовала его руку между ягодиц, палец слегка толкнулся внутрь, и меня передернуло от омерзения:

— Здесь больно?

Я сцепила зубы:

— Больно.

— Врешь, — он надавил сильнее.

Я, действительно, врала.

— От того, что ты врешь, ничего не изменится. Твой хозяин требует тебя сегодня вечером. Я выторговал для тебя две недели — ты должна быть счастлива. Но они закончились.

Я едва не открыла рот. Две недели… Две недели медикаментозного плена в этом каменном мешке. Не может быть. Он врет.

— Как две недели?

Ларисс проигнорировал вопрос:

— Сейчас пойдешь в сад, на воздух. Ты должна хорошо выглядеть.

— Зачем?

— Чтобы нравиться своему господину.

— Ему разве не все равно, как выглядит кусок мяса, который он терзает?

Казалось, с полукровкой я могу хотя бы говорить, и даже позволить вольности. Он терпит, не желая калечить игрушку своего проклятого брата. Но и это, пожалуй, не надолго. Позволяет укусить, пока его это забавляет.

Ларисс провел пальцами вдоль позвоночника, вызвав легкую дрожь, от которой сжались и затвердели соски. Он довольно хмыкнул:

— Ты видела одну сторону своего господина. Если будешь умной — увидишь другую, которая тебе понравится. — Он сжал сосок двумя пальцами и покрутил, заглядывая мне в лицо: — научись слушать свое тело. Ему есть, что рассказать тебе.

Он разжал пальцы и вышел, оставив меня в полном смятении.

Я инстинктивно чувствовала, что Ларисс опаснее своего брата. Вкрадчивые манеры, показная мягкость и терпимость выдавали в нем матерого хищника. Он точно знал, что делал, что говорил. Наверняка, даже его мысли не были случайны.

Через несколько минут пришла девочка вальдорка:

— Мне велели сопровождать тебя в сад.

Я молча кивнула и пошла за ней, не веря, что, наконец, увижу что-то кроме своей проклятой тюрьмы.

Я никогда не видела столько камня. Белого, глянцевого, они называли его мрамором. Мозаичные мраморные полы, резные колонны, теряющиеся в невозможной вышине потолка, журчащие фонтаны, лестницы, перила. Огромные окна, от вида которых захватывало дух. И все пропитано уже знакомым запахом амолы.

Мы поднялись по узкой лесенке, девочка нажала на полочку ключа и дверь с легким шорохом отъехала в сторону, заставив меня буквально замереть от увиденного. Чистое синее небо и исполинские кроны деревьев с блестящей сочной листвой. Лес Форсы показался теперь тусклым, почти бесцветным. Доносился шелест листвы, легкое птичье щебетание, плеск воды. Ароматный прохладный воздух окутал тончайшим покрывалом. Я шумно вдохнула и прикрыла глаза, наслаждаясь. Дышалось легко, свободно. Воздух был немного плотнее, чем на Норбонне, но не таким тяжелым, как на Форсе. По досадной случайности мне теперь есть, с чем сравнивать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я посмотрела под ноги и сделала несколько шагов по нагретому ласковым солнцем мрамору. Девочка послушно толклась рядом. Похоже, ее приставили ко мне. Прислуживать. И шпионить, конечно. Хотя, что я могу?