Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков - Расселл Э. Мартин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Историк всегда и во всем, Йовий добыл у Герасимова информацию и оформил как общее рассуждение, не называя Василия III по имени, но описывая механизм смотра невест[153].
Задумав жениться, — начинает Йовий, — московитские государи повелевают произвести в целом царстве отбор молодых девушек и привезти к себе тех, которые выделяются своей наружностью и душевными качествами. Потом сведущие люди и верные женщины осматривают их, и притом так тщательно, что могут даже ощупать и исследовать самое сокровенное. После долгого и мучительного ожидания родителей, достойной брака с царем признается та из них, которая придется по душе государю. Остальные же девицы, состязавшиеся в первенстве в красоте, целомудрии и нравственности, часто в тот же самый день в угоду государям выходят замуж за вельмож и воинов. Таким образом, в силу того, что государи пренебрегают славными отпрысками царского рода, на высоту царственного ложа под покровительством красоты взбираются по большей части девушки невысокого звания, как мы видим это в обычае у турок-оттоманов[154].
Этот замечательный отчет ясно указывает на то, что московиты разработали и проводили смотры невест как средство, чтобы не допустить появления невесты из знатного придворного клана. Йовий говорит нам, что смотры невест были созданы именно как способ избежать «славных отпрысков царского рода», что, конечно, означает знатные боярские кланы, которые доминировали в политике и часто были связаны с правителем благодаря брачному союзу или по крови. Таким образом, Йовий подтвердил отчет Герберштейна в том, что Иван III, Василий III и их советники — все были согласны, что «сочетаться лучше с дочерью кого-нибудь из своих подданных, чем с иностранкой».
Шведский дипломат Петр Петрей (1570–1622) оставил важное описание смотра невест, устроенного для Василия III в 1505 году (опубликованное в 1615‐м), которое повторяет многое из отчета Герберштейна, особенно в том, что касается цены и культуры:
Прожив довольно времени в большом распутстве и сладострастии с развратными женщинами и потаскушками и не желая допустить, чтобы брат его с детьми, по его смерти, имел доступ к верховной великокняжеской власти, он [Василий III] решился взять себе жену и собрал для того всю Боярскую думу, чтобы бояре хорошенько обдумали и обсудили все обстоятельства и наконец решили, полезнее ли и выгоднее для страны жениться ему на туземной или на иностранной княжне.
Они много и долго советовались и наконец решили в Думе, чтобы он женился на туземке, оставил в покое иностранок и не слишком много заботился о родстве с иноземными государями, так как они вероломны, горды и надменны, а потому не отдадут и не пошлют своих дочерей ни в какую варварскую землю, тем менее к московскому князю; кроме того, иностранная невеста и новая княгиня приводит обыкновенно с собою новые, чужие нравы, много чужого народа и иностранный покрой платья, а это будет стоить невероятных издержек. У них же и другая вера, которой русские не могут терпеть, даже слышать о ней, а это поведет к чрезвычайным переменам и разногласию в государстве.
Такое мнение и предложение внушил другим думным боярам и придворным один знатный человек, греческий уроженец, по имени Георгий Микрус, бывший в большой милости и почете у великого князя; к нему расположены были все, знатные и незнатные, за его благочестие и скромность. Он говорил, что в Москве найдутся девицы, которые нисколько не уступят европейским в красоте, добродетели и знатности: из них-то великий князь и может выбрать себе одну, которая покажется ему всех лучше, от нее будет больше пользы и прибыли стране, чем от иностранки. В самом же деле он думал, что так как находится теперь в большом почете у великого князя, то тот женится на его дочери, которая превосходила всех других девушек красивой наружностью, нравственностью и добродетелью[155].
Более поздние отчеты повторяют эти постоянные опасения об иностранном влиянии. Филипп Иоганн фон Страленберг (1676–1747), офицер шведской армии, плененный после сражения под Полтавой и проживший в России тринадцать лет, написал (до 1730 года):
Сие поволно уже ведомо, что российския монархи весма редко с чужестранным принцессами в супружество вступают, но всегда супругу свою из природных своих избирают. А своих царевен выдают за князей российских. И сие чинят они отчасти ради разности в вере, отчасти же ради умаления чужестранной корреспоценции. Да и сами редко и[з] знатнейших фамилей поимали, того ради, чтоб богатым чрез такия случаи не подать притчины к получению наивящщих богатств, и притом тако ж о богатстве и великом свойстве они весма мало разсуждали, но паче искали, чтоб супруги их были прекрасные, а притом бы и добродеталные[156].
Иоганн Георг Корб (1670–1741), секретарь габсбургского посольства к Петру I, писал (в 1700 году) о подобном же:
Между фамилиями иноземных государей поныне было опасно для царей искать себе супругу, так как бояре и вельможи царства из пустой боязни утверждают, будто посредством браков с иностранками вводятся весьма вредные перемены в отечестве и народ перенимает новые иноземные нравы и забывает старые обычаи. По мнению бояр, сама религия предков может при этом потерять свою чистоту и наконец вся Московия подвергнется самой большой опасности[157].
