Год выкупа - Пол Андерсон

Вместе с родителями и с Сузи я сейчас в Сан-Франциско. Завтра мы отправляемся в Йосемит. И вернемся только в понедельник вечером.

Он и я в моей квартире. Три соседних блока, как мне известно, пусты: все студенты разъехались на праздники.

Что ж, остается надеяться, что он по-прежнему будет «уважать мою честь». Он уже прошелся насчет моего наряда — сказал, что я одета, как мужчина или как una puta[6]. Спасибо и на этом. Хорошо еще, что я догадалась изобразить негодование, заявив, что в моем времени так одеваются респектабельные дамы. Он вроде как извинился. Сказал, что я белая женщина, хоть и еретичка. С индианкой он, конечно, вел бы себя иначе. Что он предпримет дальше? Что ему от меня нужно? Не знаю. Вероятно, он и сам пока не решил. А если бы подобная возможность представилась мне, что сделала бы я? Каково это, быть богом? Трудно сохранять хладнокровие, когда от движения твоего пальца может измениться вся история.

— Направо. А теперь помедленнее.

Мы проплываем над Юниверсити-авеню, пересекаем Миддлфилд, и — вот она, Плаза. Здесь моя улица. Приехали.

— Стоп!

Мы останавливаемся. Я гляжу через его плечо на квадратное здание, которое находится в двадцати футах перед нами и десятью футами ниже. В окнах — темнота.

— Я живу на верхнем этаже.

— У вас найдется место для этой колесницы?

Судорожно глотаю.

— Да, в самой большой комнате. Вот за этими окнами, в самом углу, футах в э-э… (сколько их там, черт побери?) Футах в трех от стены.

Испанский фут шестнадцатого века вряд ли сильно отличается от современного английского.

Похоже, что так. Кастелар подается вперед, вглядывается и что-то прикидывает. У меня отчаянно колотится сердце. Прошибает пот. Сейчас он совершит квантовый скачок через пространство (нет, не через пространство, а в обход его, так что ли?) И появится в моей гостиной. А если мы очутимся там, где уже что-то есть?

Нет, он уже потренировался на Галапагосах. Представляю, что он чувствовал! Но определенные выводы он сделал и даже попытался растолковать их мне. Насколько я понимаю, на языке двадцатого века это звучит так: вы переходите из одной точки пространственно-временного континуума непосредственно в другую. Возможно это перемещение осуществляется через особую «лазейку» (тут я смутно вспомнила статьи в журналах «Сайентифик Америкен», «Сайенс ньюс» и «Аналог»); при этом на одно мгновение ваши размеры становятся равными нулю, а затем, снова расширяясь до своих прежних габаритов, вы заполняете соответствующий объем в точке назначения, вытесняя из него всю материю. Скажем, молекулы воздуха. Луис установил, что небольшие твердые предметы тоже отодвигаются в сторону. В случае более крупных тел этот аппарат вместе с вами оказывается рядышком с тем местом, куда вы нацелились. Здесь, наверное, происходит взаимное смещение. Действие равно противодействию. Все сходится, сэр Исаак?

Но не все так просто. Что если Кастелар допустит грубый просчет, и мы врежемся в стену? Она несомненно рухнет. Во все стороны, словно шрапнель, полетят кирпичи, куски штукатурки, заклепки, болты… Они изрешетят меня. А потом — падение на этой тяжелой машине с высоты в десять или двенадцать футов…

— Святой Иаков, — слышу я молитву Кастелара, — не оставь нас…

Я чувствую его движения. Бум-с!

Мы на месте, зависли в нескольких дюймах над полом. Он сажает машину. Прибыли.

Сквозь оконные стекла с улицы проникает неяркий свет. Слезаем. Колени подгибаются. Хочу сделать шаг, но Кастелар, словно клещами, сжимает мою руку.

— Ни с места! — приказывает он.

— Я просто хочу сделать так, чтобы стало светлее.

— Я должен убедиться, что вы делаете именно это, миледи.

Он идет за мной. Когда я щелкаю выключателем и яркий свет заливает комнату, он от неожиданности застывает на месте. Его пальцы снова впиваются мне в руку.

— О-о!

Он отпускает меня и начинает осматриваться.

Электрические лампочки он мог видеть на острове Санта-Крус. Но Пуэрто-Айора — бедная деревушка, а в дома персонала станции он вряд ли заглядывал. Нужно попытаться взглянуть на окружающее его глазами. Сложно. Для меня все это привычно. А что видит здесь он, человек из другой эпохи?

Машина занимает большую часть ковра. Она загораживает мой стол, тахту, буфет и стеллаж с книгами. Опрокинуты два стула. Дальше — четвертая стена с дверью в прихожую. Слева — ванная комната и кладовка, справа — спальня и стенной шкаф. В самом конце — кухня. Эти двери закрыты. Каморка! И все же я готова поспорить, что в шестнадцатом столетии в таких условиях жили только богатые купцы.

— Так много книг? — сразу удивляется он. — Вы же не можете быть духовным лицом.

А между тем у меня их, наверное, не больше сотни, включая учебники. А ведь Гутенберг жил до Колумба.

— Какие безобразные переплеты!

Кажется, это помогло испанцу снова обрести уверенность. Думаю, что в его время книги все еще были редкостью и стоили дорого. И не существовало книг в мягкой обложке.

Увидев стопку журналов, он качает головой. Должно быть, эти обложки кажутся ему слишком яркими.

— Покажи мне свои комнаты, — не слишком вежливо просит он.

Я так и поступаю, стараясь получше объяснить, что к чему. Водопроводные краны и туалеты со сливом он уже видел в Пуэрто-Айоре.

— Ах, как хочется принять ванну! — вздыхаю я.

Дайте мне возможность встать под горячий душ и надеть чистое белье, дон Луис, и после этого можете оставить себе свой рай!

— Пожалуйста, хоть сейчас. Но я должен это видеть, как и все остальное, что вы делаете.

— Что? Даже… э-э-э… это?

Он смущен, но по-прежнему полон решимости.

— Сожалею, миледи. Я отвернусь, но буду стоять рядом, чтобы вы не подстроили какую-нибудь ловушку. Я знаю, что вы отважны и у вас здесь наверняка есть неизвестные мне секреты и приспособления.

Ха! Если бы в ящике с нижним бельем у меня был припрятан кольт 45-го калибра! А вместо этого мне приходится убеждать его, что ручной пылесос с вертикальной рукояткой — не пушка. Он заставляет тащить его в гостиную и там демонстрировать. Улыбка смягчает суровое выражение его лица.

— Живая уборщица лучше, — замечает он. — Она не воет, как бешеный волк.

Оставляем пылесос в гостиной и возвращаемся вниз, в холл. В кухне ему приглянулась газовая плита с автоматическим воспламенителем.

Я говорю:

— Хочу сэндвич — это еда — и пива. А вам? Теплую воду и полусырое черепашье мясо, как обычно?

— Вы предлагаете мне свое гостеприимство?

В его голосе звучит удивление.

— Назовем это так.