Гувернантка с секретом - Анастасия Александровна Логинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пострелять? – тот недовольно отвлекся от карт. – Да пускай – что такого-то!.. Я бы и сам с удовольствием съездил за город.
Полесов явно напрашивался на приглашение, а граф Курбатов, который всегда был радушным хозяином, не замедлил это приглашение озвучить:
– А что – неплохая мысль. Покуда снег в лесу не сошел, вполне можно было бы съездить к нам в Березовое. Пусть даже и пострелять. В эту субботу – как вам?
Кажется, все было решено, и мнения гувернантки по этому поводу, разумеется, никто не спрашивал. Хотя я все же сочла нужным показать, что мне это не нравится, – вздохнула обреченно и отвернулась к пылающему в камине огню.
Глава одиннадцатая
– Подумать только – сорок убитых и раненых русских против шестисот убитых афганцев! Уверен, бой на Кушке обязательно войдет в анналы истории! – Графу Курбатову очень полюбилась эта строчка из заметки в «Московских ведомостях», и он повторял ее при любом удобном случае. Старшее поколение обсуждало за обедом последние вести с афганского фронта.
Меня вместе с детьми усадили на другом конце стола. Ильицкий же сидел наискось от меня, и разговор, как нарочно, крутился вокруг опасной темы – политики. Я не могла не вспоминать сейчас наши с Евгением словесные баталии весною прошлого года в доме Натали Эйвазовой – моей институтской подруги и его кузины.
Но все эти глупые споры в прошлом.
По крайней мере, сейчас я даже не слушала Курбатова, а, ловя время от времени на своем лице взгляд черных глаз, думала лишь о том, будет ли нынче возможность у Ильицкого поцеловать меня.
И Евгений, кажется, не слушал – до последней фразы Курбатова, по крайней мере. Только после нее он перевел свой тяжелый взгляд на графа и, не мигая, долго смотрел на него. Но так ничего и не сказал.
– Это, разумеется, так, Афанасий Никитич, – отозвался профессор Якимов со своей скользкой улыбочкой, – но, боюсь, действия генерала Комарова[16] будут иметь последствия, которые он едва ли мог предвидеть.
– Вы о войне с Британией? – уточнил граф, деловито отрезая кусок бифштекса. Говорил он так, будто война была уже делом решенным. – Да, войны не избежать, но, по моему мнению, русская армия вполне к ней готова.
И снова Ильицкий бросил взгляд на графа.
А Якимов, еле заметно улыбнувшись уголками губ, ответил:
– Вы так считаете? Любопытно, что думают по этому поводу сами военные. Евгений Иванович, не хотите присоединиться к нашей беседе?
– Я уже не военный, Лев Кириллович. Давно, – Ильицкий был непреклонен.
– Полно вам, Евгений Иванович, – снова заговорил Курбатов, – уж вам-то не знать, что военных бывших не бывает, – он рассмеялся. – Так вы согласны, что русская армия готова к войне?
Взгляды присутствующих обратились на Евгения, и тот, отложив нож с вилкой, в конце концов произнес:
– Хорошо, если вам угодно, я отвечу: со стороны англо-афганских войск была явная провокация с целью заставить Комарова начать бой. И Комаров на эту провокацию поддался. Я считаю, что это было роковой ошибкой.
За столом прошел шепоток, и кто-то даже вздохнул пораженно.
– Но позвольте… – прищурившись, продолжил Курбатов, – генерал Комаров не просто поддался на провокацию – ему не оставили выбора. Иначе мы бы потеряли Мерв, жители которого, заметьте, сами год назад изъявили желание принять подданство Российской империи.
– Но оазис Панджшех Мерву не принадлежит, – заговорил Ильицкий уже резче. – Это афганская территория. Генерал Комаров мало того что аннексировал оазис, так еще и унизил англичан, наголову разбив их. Англичане этого так не оставят и не сегодня-завтра объявят России войну. Вы понимаете, что это означает?! К Британии тотчас присоединится Франция, а за ней, разумеется, и Бисмарк подтянется, и Австро-Венгрия. Вы хотите повторения Крымской войны? К этому все идет, уверяю вас. Только сейчас не тысяча восемьсот пятьдесят третий год – вот-вот запатентуют автоматическое оружие, а немецкие ученые уже проводят опыты с оружием массового поражения – химическими соединениями в виде газа, уничтожающего все живое на огромной территории. Начнись сейчас война с Британией – жертв будет без счету. Если бы генерал Комаров был стратегом, а не военным, он понимал бы, что следует пожертвовать хоть Панджшехом, хоть всем Мервом, но не развязывать войну с англичанами.
Видимо, мало кто ожидал, что простая светская беседа о новостях выльется в настоящий спор с высказываниями столь радикальными. Немало была поражена и я, потому что Ильицкий, которого я помнила, был русофилом столь закоренелым, что это переходило границы разумного. Что сделалось с ним за этот год?
– Генерал Комаров не мог отдать Мерв хотя бы потому, – рассеянно произнесла я, – что тогда бы мы вскоре потеряли все наши завоевания в Средней Азии – уступи Комаров один раз, и англичане пошли бы дальше. А все это завоевывалось кровью наших солдат и офицеров, как же можно теперь это просто так отдать?
И только договорив, поняла, что гораздо правильнее было бы смолчать. Ильицкий же, бросив на меня короткий взгляд, отозвался почти спокойно:
– Меня весьма радуют ваши патриотические чувства, Лидия Гавриловна, – на слове «патриотические» он все-таки улыбнулся довольно пакостно, – но кроме них неплохо бы руководствоваться и здравым смыслом.
Я совершенно смешалась. Мне и спорить не хотелось, а главное – я все еще с трудом верила, что слышу это от него – от человека, который обычно оправдывал любую несправедливость, совершенную Российской империей.
– А я согласна с месье Ильицким! – звонко и не без пафоса в голосе оповестила всех в этот момент моя воспитанница. – Вы, Афанасий Никитич, так говорите об этой статье в газете, будто родным этих «сорока убитых и раненых русских» должно стать легче из-за того, что афганцев погибло больше. Войны и репрессии – это не метод решения проблем, генерал Комаров должен был уступить – я так считаю! А квасной патриотизм, что проповедуют некоторые собравшиеся за этим столом, – Мари бросила колючий взгляд в мою сторону, – это действительно неразумно и весьма по-мещански.
– Мари, деточка, – голос Елены Сергеевны задрожал от волнения, – что ты говоришь такое?! Извинись немедленно перед графом Курбатовым и Лидией Гавриловной!
– Бросьте-бросьте, Еленочка. – Граф вовсе не выглядел обиженным – он улыбался и, слегка кланяясь, отвечал Мари так: – Молодости простительно многое, тем более что в этом доме все имеют право на собственное мнение.
Я же, привыкшая и к более смелым высказываниям моей воспитанницы, тоже не обиделась – мне
