Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так Сидни оказалась поставленной перед простым выбором: вернуться в Баронскорт и выйти замуж за влюбленного в нее мужчину или по-хорошему расторгнуть помолвку, будучи при этом вполне уверенной, что сможет обеспечивать себя и дальше, оставаясь не замужем. Она была совершенно вольна выбирать, нужно ли и хочется ли ей вступать в брак. В итоге, при такой постановке вопроса ей долго думать не пришлось. Она выбрала Чарльза.
Ситуация у Сидни была, конечно, завидная. Однако вопреки тому, в чем нас пытаются убедить романисты, замужество не всегда было fait accompli [15] для аристократических дебютанток, примерами этого автору служили и некоторые постоянные гости приемов у леди Аберкорн. Мы как-то даже слишком охотно соглашаемся с предположением, что нужда в финансовой безопасности или родительское давление не оставляли девушкам иного выбора, однако в высших эшелонах общества у принадлежавших к ним по праву рождения юных дам ситуация в действительности не была настолько уж черно-белой.
Стимулов выйти замуж у женщин высшего сословия, определенно, имелось в достатке. Вступление в брак повсеместно почиталось за признак вступления во взрослую жизнь: оно в корне меняло их статус, высвобождало из-под власти родителей и, самое главное, из-под постоянного надзора компаньонок. Для среднестатистической благородной дамы, не привыкшей, в отличие от Сидни, к личностной свободе с раннего девичества, брак хотя бы сулил такую степень свободы, какая ей в бытность дебютанткой и не снилась. Замужние дамы могли знакомиться и дружить с теми, кого выберут, свободнее вести беседы, включая приватные, с представителями противоположного пола – и даже одеваться смелее. Замужество позволяло посвятить себя некоему предназначению, в то время как в родительском доме занять себя чем-то осмысленным бывало значительно труднее. В роли хозяйки большого дома, главы семейной благотворительности или верной спутницы видного политика и хозяйки устраиваемых им приемов замужняя дама могла получить стимул и личное удовлетворение, в коих остро нуждалась, в отличие, кстати, от Сидни, вполне реализовавшей себя на писательской стезе.
Брак, несомненно, выглядел привлекательной с финансовой точки зрения перспективой и в глазах рядовой дебютантки эпохи Регентства. В нем была ее главная надежда на воспроизведение привычного образа жизни и сохранение тех роскошеств, к которым она привыкла под родительским кровом. Оставшись одинокой, женщина рисковала столкнуться с неуклонным снижением уровня жизни вплоть до полного обнищания ближе к старости. Хотя родители обычно выделяли дочери равную с младшими сыновьями долю в состоянии, сумма эта шла в качестве приданого и никоим образом не предназначалась для обеспечения ей безбедного существования в гордом одиночестве, тем более что главным ее достоянием была все-таки принадлежность к благородной фамилии. Более того, доля эта обычно не выплачивалась ей до вступления в брак. Она могла рассчитывать разве что на проценты с этой суммы, да и то, скорее всего, лишь после смерти родителей, но и в этом случае с более чем внушительной суммы в 10 000 фунтов их набегало бы самое большее 400–500 фунтов в год, чего было никоим образом недостаточно для аренды дома в модной части города, содержания прислуги, частого обновления гардероба и оплаты разъездов.
Зарабатывать деньги самой в дополнение к доходу с унаследованного капитала юной знатной леди, привыкшей к роскоши, было куда труднее, чем смекалистой Сидни. Среди высших классов, сетовала писательница Присцилла Уэйкфилд, господствовало стойкое и «непреодолимое, как стена», предубеждение против того, чтобы женщина «тратила свое время и способности» на самообеспечение. Женщинам считались подобающими, да и то с натяжкой, лишь виды занятости «без угрозы их благонравию или манерам». Должность гувернантки или платной спутницы в этот ряд вписывались, но ни одна элитная семья не одобрила бы такого трудоустройства своей родственницы без крайней нужды, как это и вышло у Сидни и ее сестры, поскольку это так или иначе означало снижение статуса. Зато оплачиваемые должности при королевском дворе, а особенно при особах королевских кровей, считались идеально подходящими. Там и оклады были заманчивые – от 300 фунтов в год у простой фрейлины до 500 фунтов в год у леди спальни, – и статус незамужней дамы служба при дворе повышала неимоверно, являясь железным свидетельством значимости в обществе и безупречной репутации ее самой и ее семьи, а по социальной значимости роль придворной была сопоставима разве что с ролью жены и матери. Но придворные посты были выбором не из легких, в чем сполна успела убедиться леди Анна Гамильтон, незамужняя дочь герцога, за два срока службы фрейлиной при опальной жене принца-регента Каролине Брауншвейгской. Жесткий придворный протокол лишал фрейлин возможности вести независимую светскую жизнь, и при этом они вынуждены были молча сносить пренебрежительное отношение к себе подобно любым платным компаньонкам. За принцессой Уэльской замечали привычку регулярно глумиться над приданной ей в услужение «целомудренной девой» леди Анной, которую хозяйка окрестила «Жанной д’Арк» и угрожала выдать за первого встречного, чтобы только сбагрить ее с рук.
Оплачиваемая должность «леди-экономки» в одном из королевских дворцов, возможно, была более привлекательным вариантом. В Виндзорском замке ее с 1801 года занимала мисс Джорджиана Таунсенд, дочь виконта, а во дворце Хэмптон-Корт с 1813 года до самой своей смерти в 1825 году – леди Элизабет Сеймур-Конвей, дочь маркиза. Во втором случае, в интересующую нас эпоху, ей полагалось фиксированное жалование в размере 250 фунтов в год, но в реальности она имела в пределах от 650 до 800 фунтов в год за счет чаевых от посетителей, желавших совершить обзорный тур по дворцу. Отдельным бонусом шло бесплатное проживание во дворце, и за все эти щедроты от леди-экономки не требовалось никаких усилий, которые могли бы оскорбить чувства ее благородных родственников.
К превеликому сожалению, однако, денежные вакансии обоего рода открывались крайне редко, конкуренция между претендентками на них развертывалась острейшая, а потому подавляющему большинству незамужних женщин приходилось чем-то жертвовать ради выживания. Неспособность «содержать карету круглогодично», к примеру, была одной из самых удручающих тягот ее незамужней жизни в понимании леди Луизы Стюарт, дочери третьего графа Бьюта. Бюджет позволял ей жить на Глостер-плейс достаточно близко к центру Лондона, но дополнительных 300 фунтов в год на собственный экипаж ей было взять категорически негде. Это лишение сковывало ее свободу передвижения по
