Путешествие на "Кон-Тики" - Тор Хейердал

Тем временем Эрик и Бенгт, не торопясь, спускались к набережной с охапкой газет и журналов и разными мелочами в руках. Навстречу им шла толпа людей, расходившихся по домам; наконец у полицейской заставы их остановил какой-то любезный чин, который сообщил им, что смотреть больше не на что. Бенгт, грациозно размахивая сигарой, возразил полицейскому, что они пришли не в качестве зрителей; они сами должны отправиться на плоту.

—   Это бесполезно, — снисходительно сказал полицейский. — «Кон-Тики» отплыл час тому назад.

—   Этого не может быть, — произнес Эрик, доставая один из пакетов, — у меня здесь фонарь!

—   А это вот штурман, — добавил Бенгт, — а я судовой эконом.

Они прорвались сквозь цепи, но плота действительно не было. Они в отчаянии шагали взад и вперед по молу, где и встретились с остальными участниками экспедиции, которые также нетерпеливо разыскивали исчезнувший плот. Тут они увидели подходивший катер, и вскоре мы все шестеро, наконец, соединились, и вода вокруг плота запенилась, когда «Гуардиан Риос» повел нас на буксире к открытому океану.

Было уже далеко за полдень, когда мы тронулись в путь, и «Гуардиан Риос» предстояло буксировать нас до утра, пока мы не выйдем за пределы береговых вод. Как только мы миновали мол, навстречу нам покатились крупные волны, и все остальные лодки, которые сопровождали нас, одна за другой повернули назад. Только несколько больших яхт дошли вместе с нами до выхода из бухты, чтобы посмотреть, как пойдут наши дела дальше.

«Кон-Тики» следовал за буксиром, как сердитый козел, которого тащат на веревке, и бодал носом встречные волны так, что вода заливала палубу. Это не сулило ничего хорошего — волнение на море было очень незначительным по сравнению с тем, какое могло нас ожидать в будущем. Посреди бухты буксирный канат лопнул, и наш конец его мирно опустился на дно, между тем как «Гуардиан Риос» продолжал идти вперед.

Мы бросились к борту плота, чтобы выудить конец каната, а яхты помчались дальше, пытаясь остановить пароход. Жгучие медузы величиной с лохань поднимались и опускались вместе с волнами вдоль плота и покрыли все веревки скользким слоем обжигающей  студенистой массы. Когда плот накренялся на одну сторону, мы, лежа плашмя, перегибались через борт и старались дотянуться рукой до поверхности воды, но наши пальцы лишь задевали скользкий канат. Затем плот снова накренялся в другую сторону и наши головы погружались в волну, а соленая вода и огромные медузы перекатывались через наши спины. Мы плевались, ругались, вытаскивали из волос клейкие частички медуз, но когда буксир вернулся, конец каната был вытащен и подготовлен к соединению.

Мы собрались забросить его на борт буксира, как вдруг нас внезапно понесло под выступающую корму парохода, и плоту угрожала опасность быть прижатым волнам к корме и раздавленным. Позабыв обо всем, мы схватили бамбуковые жерди и весла и старались, пока не поздно, оттолкнуться. Но это нам никак не удавалось: когда плот находился во впадине между двумя волнами, мы не могли дотянуться до нависшей над нами кормы, а когда плот поднимался на волне, вся корма «Гуардиан Риос» опускалась в воду и расплющила бы нас в лепешку, если бы нас затянуло под нее. Наверху, на палубе буксира, люди метались и кричали; наконец винт заработал у самого борта плота, и в последнюю минуту поднятая винтом волна отбросила нас в сторону. Нос плота получил несколько сильных ударов и слегка изменил свою форму, но затем постепенно выровнялся.

—   Когда дело начинается так отвратительно, оно должно окончиться хорошо, — сказал Герман. — Поскорей прекратилась бы эта канитель: от тряски плот скоро развалится.

«Гуардиан Риос» буксировал нас всю ночь; мы двигались медленно и почти без помех. Яхты давно распрощались с нами, последние береговые огни исчезли у нас за кормой. Изредка в темноте проплывали огни кораблей, пересекавших наш путь. Мы разбили ночь на вахты, чтобы посматривать за буксирным канатом, и всем удалось неплохо выспаться. На следующее утро, когда стало рассветать, густой туман висел над берегом Перу, между тем как перед нами на западе было совершенно чистое голубое небо. По океану шли длинные спокойные волны с небольшими гребнями; наша одежда, бревна и все, за что мы ни брались, намокло от росы. Было прохладно, и зеленая вода вокруг нас была удивительно холодной для 12° южной широты. Мы находились в течении Гумбольдта, которое несло холодные массы воды из Антарктики на север вдоль берегов Перу, а затем поворачивало на запад и пересекало океан, идя под самым экватором. Именно в этих водах Писарро25, Сарате26 и другие древние испанцы впервые встретили большие парусные плоты индейцев-инков, которые уплывали обычно на 50—60 миль от берега для ловли тунцов в золотой макрели в самом течении Гумбольдта. Весь день здесь дул ветер с берега, но к вечеру он начинал дуть в обратную сторону и помогал рыбакам вернуться домой, если они этого хотели.

Буксир стоял совсем рядом, и мы старательно удерживали плот подальше от его носа, пока спускали на воду маленькую надувную резиновую лодку. Она плавала на волнах, как футбольный мяч, и, танцуя, приблизилась к «Гуардиан Риос»; Эрик, Бенгт и я ухватились за веревочный трап и взобрались на борт.

При посредстве Бенгта в качестве переводчика нам показали на нашей карте точное положение плота. Мы находились за 50 морских миль от берега к северо-западу от Кальяо; для того чтобы нас не потопили каботажные суда, мы должны будем в течение первых нескольких ночей зажигать огни. Дальше мы не встретим ни одного судна, так как в этой части Тихого океана не проходит ни одной пароходной линии.

Мы торжественно попрощались со всеми, кто был на борту буксира; каким-то странным взглядом провожали нас, когда мы спускались на нашу лодочку и, качаясь на волнах, поплыли обратно к «Кон-Тики». Затем буксирный канат был отдан, и плот оказался предоставлен самому себе. Тридцать пять человек на борту «Гуардиан Риос» выстроились вдоль борта и махали нам до тех пор, пока мы не перестали различать их очертания. А шесть человек сидели на ящиках на плоту и провожали буксир взглядом, пока он не скрылся вдали. Лишь после того, как черный столб дыма рассеялся и исчез за горизонтом, мы покачали головой и взглянули друг на друга.

—   До свидания, до свидания, — сказал Торстейн. — Теперь, ребята, пора запускать нашу машину.

Мы рассмеялись и, послюнявив пальцы, принялись определять направление ветра. Дул довольно легкий бриз, переходивший от южного к юго-восточному. Мы подняли бамбуковую рею с большим прямоугольным парусом. Он расслабленно свисал, и это придавало лицу Кон-Тики сморщенный, недовольный вид.

—   Старику не нравится, — произнес Эрик, — когда он был молод, дули ветры посильнее.

—   Да, здорово мы мчимся, — сказал Герман и бросил кусок бальсового дерева в воду у носа плота.

—   Один, два три… тридцать девять, сорок, сорок один.

Кусок дерева все еще спокойно лежал в воде рядом с плотом; он не прошел и половины пути вдоль борта.

—   Чудесно! — сказал Торстейн. — Пожалуй, эта щепка будет сопровождать нас всю дорогу.

—   Надеюсь, что вечерним бризом нас не отнесет назад, — сказал Бенгт. — Прощание с Кальяо было очень забавным, но я не хотел бы, чтобы нас приветствовали там с таким быстрым возвращением.

Но вот кусок дерева миновал конец плота. Мы прокричали «ура» и принялись укладывать и закреплять все, что было сброшено на палубу в последнюю минуту. Бенгт разжег примус внутри пустого ящика, и вскоре мы наслаждались горячим какао с галетами и проделывали дырки в свежих кокосовых орехах. Бананы оказались еще не совсем спелыми.

—   В этом отношении теперь все в порядке, — с довольным смехом произнес Эрик. В широких штанах из овечьей шкуры, в высокой индейской шапке на голове, с попугаем на плече, он расхаживал по палубе.

—   Одно мне не нравится, — добавил он, — если мы будем и дальше неподвижно торчать здесь, то все эти малоизученные встречные течения могут снести нас как раз к прибрежным скалам.

Мы поговорили о том, не взяться ли нам за весла, но решили подождать ветра.

И ветер поднялся. Он задул с юго-востока ровно и упорно. Вскоре наш парус наполнился и выгнулся вперед, подобно вздымающейся груди, и лицо Кон-Тики вспыхнуло задором. И «Кон-Тики» начал двигаться.

—   Эгей! — радостно закричали мы, повернувшись в сторону запада, и стали подтягивать штаги и ванты. Рулевое весло было опущено в воду, и расписание вахт вступило в силу. Мы бросали бумажные шарики и щепки за борт у носа и перебегали на корму, отсчитывая с часами в руках:

—   Раз, два, три… восемнадцать, девятнадцать — есть!

Бумажки и щепки проплывали мимо рулевого весла и вскоре выстраивались, как нанизанные на нитку бусы, покачиваясь вверх и вниз среди волн за кормой. Мы шли вперед метр за метрам. «Кон-Тики» не разрезал воду, как остроносые гоночные яхты. Неуклюжий и широкий, тяжелый и громоздкий, он степенно двигался вперед, переваливаясь с волны на волну. Он не спешил, но, тронувшись с места, уже продолжал двигаться с непоколебимым упорством.