Терпень-трава - Владислав Вишневский

Я умиротворённо и расслабленно закрыл глаза, прислонился спиной к волнистым брёвнам дома, прислушался… Дом, брёвна, излучали глубокое и спокойное тепло. Было тихо. Солнце, заметно усиливая, припекало, грело лицо и руки. Где-то прямо надо мной, над головой, вверху, под навесом крыши нервно чирикали в гнезде чьи-то, очень голодные видимо, птенцы… Там же, вверху, время от времени, вдруг, слышалось мелкое, сильное и короткое тарахтение крыльев – фррр – как при торможении, как при посадке. Чувик-цувик! – за этим, перебивая друг-друга, радостно реагировали птенцы, и слышалась суета. Кормление длилось не долго, пара мгновений. И вновь слышалось резкое – фррр, и движение воздуха за этим, как вентилятор дохнул… Родители спешили за новой порцией пищи. А в гнезде вновь возникал вначале осторожный, постепенно, затем, усиливающийся голодный ор… Бедные родители, – подумалось, – целый день, порхая, добывать пищу… Адский труд. Конечно, адский. Хуже не бывает. Но благодарный!.. Так и должно быть. Везде так… И в природе так, хоть и по-разному… И у людей так же… Тоже, кстати, по разному. Порой, даже кажется, что у людей это хуже получается, чем у… Не важно, у кого именно. Важно, что – хуже. Особенно теперь, в это время. Огорчённо вздохнул…

В голове едва заметно кружилось… Это, наверное, от очищенного природой воздуха голова кружится, с удивлением отмечаю, только от него. Лесной, деревенский, настоящий природный воздух! Вновь с удовольствием тяну его носом, пью… Он свежий, чистый… Уже торопясь, наслаждаясь, раз за разом, глубоко, с задержкой, смакуя, вдыхаю, вбираю в себя… Чувствую, как легко и радостно проникает его приятная живительная свежесть в лёгкие, во все, кажется, уголки моего большого, уставшего тела. Прислушиваюсь к ощущениям… Богатая гамма приятных компонентов оказывается в нём, в воздухе! И влажной росой пахнет, и яркой зелёной травой… и мёдом… и земляникой, и метёлкой ковыля, и… Сладостный воздух, – я и забыл! И как же здесь хорошо дома! И восторженно, до внутренней согревающей дрожи, и спокойно. Не в том смысле, что забот нет, а что раздольно здесь. В этом и спокойствие. Нет привычного тягостного шума большого города, угнетающего психику; нет тяжёлого – уже привычного – серо-дымного суррогатного воздуха… С густыми примесями отработавших, вредных, в таком количестве, человечеству и природе компонентов – двуокиси азота, углерода, и других… Почему-то, не смотря на всеобщее понимание, щедро и беспечно, всё увеличиваясь в объёмах, вылетающих в атмосферу из выхлопных труб разных автомашин, ТЭЦ, метрополитена, и прочих тяжело дышащих «больных» производственных предприятий и объектов. И преющий жаркий асфальт к тому же, и строительный накалённый бетон, и всевозможные химические реагенты от красителей, до моющих, в конце концов попадающих конечно же и в воду, и в землю… Всё городское и пригородное окружающее человека пространство заполняет «больной» воздух, «больная» вода, больная фауна, больная флора… А здесь!!

Ну – здесь! Здесь, ещё, слава Богу, не то. Здесь, пока, – то, что надо!

И это приятно.

Прищуриваю глаза, пытаюсь в ветвях большого раскидистого дерева, совсем неподалёку, их там несколько таких, целое семейство, во главе с самым большим, красавцем, увидеть, различить, уж если не сам штаб, то хотя бы смелых и доблестных разведчиков: Мишеля с Гошкой. Но нет, их скрывает густая крона. Только внизу, смешной закорючкой, беззвучно – из-за расстояния, суматошно скачет Шарик. Прыгает, вставая на задние лапы, упираясь передними о ствол. Потеряв равновесие, заваливается на спину, вновь подскакивает, разворачиваясь носом к дереву, высоко вприпрыжку, как мячик, скачет к нему, задрав голову… Смешной пёс, весёлый, забавный! Взобраться пытается. Не понимает, бедолага! Друзья забрались, а он нет. Конечно, обидно, конечно, досадно… Ай, ты, бедняжка, гляди, опять упал!

Одна только эта деревенская картинка многого стоит, чтобы настроение поднять… Делаю успокаивающий вывод: если собака там, значит и мальчишки тоже, и вновь задумываюсь над главным. Ладно, так что же?

Могли ли меня проследить? – задаю вопрос, и немедленно же отвечаю, да кто – проследить? Кто? Я никого не видел, никого не засёк. Да и не миф ли это, с угрозами Мишкиной семье и Мишке? Если откровенно, именно до этого момента, я вообще не воспринимал возможную опасность. Какая там опасность? Мишкины папа с мамой напугались, а я им просто подыграл, и всё. Ну, может, чуточку подыграл. Самую малость. Под шерифа так: ночь, погоня, стрельба, лассо… А что? Если она и есть – опасность, нас-то уже нет в поле зрения. Далеко уже мы. Так я и сделал. Если б не эта диверсия против машины.

Вот именно, если б…

Это нарушало спокойствие и требовало ответа: что это? Вернее, кто это сделал, и зачем? И что мне нужно теперь делать. Кто скажет?

Или это хулиганство. Приехал дядя из столицы, а тут ему… Стоп, а кто сказал, что я из Москвы? Да номера на машине московские, и люди за столом были, Мишка ещё. По нему сразу видно: из Москвы пацан, из столицы. Значит, об этом знают все или многие, не тайна. И что тогда? Почему – машина? Вот если б её вскрыли, значит, украсть что-то хотели… Приёмник там, аптечку, запаску. А тут нет, только колёса прокололи. Значит, вопрос, зачем прокололи? А чтоб не ездил, наверное. Чтоб машина стояла, не двигалась. Вроде проясняется. Нормальная версия: чтоб я остался, чтоб в город не ездил… Или за покупками или вообще. Чтоб машиной не пользовался… Похоже, совсем «тепло», радуюсь я, тут разгадка где-то кроется, тут. Ай, да я – Шерлок Холмс, ай, да – Агата Кристи! Вот что такое дедуктивный метод, вот она – наука! Не просто тепло, жарко стало…

Совсем жарко.

Солнце припекает, замечаю, оглядывая выбеленное жарой небо. Одну четверть дороги только прошло, что же тогда будет в полдень! Я вспотел, то ли от солнца, то ли от размышлений. От солнца, конечно. Лето…

– Нашёл! Вот он где от людей прячется! – перебивает мои размышления чей-то радостный хрипловатый мужской голос. – Кости он тут свои старые на завалинке греет! Здорово были, земеля! Не рано ли, Палыч, греться собрался, а? – Василий Митронов, выглянув из-за угла дома в огород, увидев меня, кому-то машет за своей спиной. – Здесь он. Нашёлся. На солнышке греется. – За ним показался Матвей Звягинцев. Оба заметно озабочены, или раздосадованы, не понять пока.

Поздоровались за руку. Присели рядом.

– Обиделся, да? – спрашивает Кузьмич, прикуривая сигарету. Поясняет. – За колёса, в смысле.

Понятно.

– А чего обижаться? – пожимаю плечами. – Может сам и проткнул где. Бывает.

– Ну, уж! – не согласился Василий Кузьмич. – И палка, случается, стреляет, это да. А что б все четыре колеса сразу – такого я не знаю, не слыхал. А ты, Василии?

– И я не слыхал, нет. А уж я-то бы… – Поддакивает Матвей Звягинцев, и наклоняется к Кузьмичу со своей незажжённой сигаретой. – Дайка-сь присмолить.

Мизинцем стряхнув с сигареты пепел, Кузьмич подставляет сигарету товарищу.

– Вот, значит, не бывает, – проследив процесс раскуривания, Василий Кузьмич разводит руками, сунув сигарету в рот, успокаивает меня. – Но ты не переживай, земеля, не расстраивайся, мы разберёмся. Тут все свои, тут не скроешь. Посёлок-то маленький – один колодец, два двора – найдём. – Выдохнув сигаретный дым в сторону, кося при этом лицо и щуря глаз, перешёл к делу. – Мы что к тебе-то. Мы подсобить тебе пришли, вот. Надо же, думаем, помочь земляку… По машину твою пришли… пока не так жарко. Ишь, как печёт. – Кивнул вверх, на небо. Похлопал себя по голове, рассмеялся. – К обеду последние мозги расплавиться могут, ага. – Оборвал шутку. – На кладбище ведь сегодня, помнится, ты собирался… порядок там навести и прочее.

– Да, собирался. Это обязательно, – киваю, действительно становится жарко. Машину нужно быстренько восстановить и к родителям. К родителям – это святое. Всё остальное – потом. Поднимаюсь с завалинки. – Мише-эль! – Громко кричу в сторону лесного штаба. – Го-ошка! – Призывно машу в ту сторону рукой. – Идите сюда, дело есть. – Из кроны немедленно вывалились две груши. Сначала одна – побольше, это Мишка, затем, в половину меньше – Гошка. Шарик вначале отскочил от них в испуге, исчез в траве, но разобравшись, с утроенной энергией весело принялся скакать вокруг них. Потом вновь скачками, отставая, кубарем, клюя большой головой и зарываясь в траву, пустился за мальчишками вдогонку: лапы ещё маленькие у щенка, короткие… Смешной. – Спасибо, земляки. – Обнимаю мужиков за плечи. Один худой, тощий, подвижный, другой большой, широкоплечий, крепкий, красавец мужик, Илья Муромец. – Пошли.

С машиной провозились часа четыре. С непривычки. То одного нет, то другого. У меня-то в багажнике – голяк, пусто. Домкрат реечный оказался испорченным. Продавец, гад, в тёмную подсунул, как и несколько ненужных ключей в ремонтной сумочке. И запаска еле живая, сильно ношенная. Но мужики нашли – кто где – по избам, пару старых мотоциклетных аптечек, вулканизатор древний, со струбциной и подогревом от горящего бензина… два ручных насоса, рашпили… Но намаялись, это уж точно. Колёса ведь не только снять, разобрать, и всё такое прочее, их же ещё и накачать потом нужно – в такую-то жару!..