Четыре всадника - Юрий Бурносов

Именно на набережной, наблюдая при тусклом свете почти невидимого солнца за эволюциями военного корабля под широким брейд-вымпелом самого Тауберта, стоял сейчас отставной принципиал-ритор Базилиус Кнерц.

По исчезновении Хаиме Бофранка и его брата, известного, впрочем, старичку алхимику как фрате Гвиттон из Кольны, прочие гости субкомиссара пришли в великое недоумение. Рос Патс посетил Фиолетовый Дом, где разузнал, что хире Бофранк там не появлялся; еще раз навестили Проктора Жеаля, но и того не обнаружили дома, однако ж слуга поведал, что хозяин его не возвращался — с тех пор как ушел вместе с хире субкомиссаром и еще какими-то людьми. Посему молодой человек и старичок Кнерц пребывали в глубоком волнении, один лишь нюклиет, казалось, ни о чем не беспокоился, никуда не ходил, но лишь спал, ел и пил вино, увеличивая счет Бофранка перед хозяйкою.

Поскольку в гостинице «Белая курица» мест было предостаточно, Рос Патс счел нужным переселиться туда, сняв комнату и Бальдунгу. Сейчас молодой человек вновь пытался разыскать Бофранка при помощи обнаружившегося наконец Акселя Лооса. В то же самое время старичок-алхимик отправился на прогулку. Чумы он нисколько не опасался, ибо еще в стародавние времена вычитал в трактатах Юппа Люббе, что к омывшемуся в подземных водах чума не пристает, и тогда же поспешил искупаться в подземном озерце, что находится в пещере Модд-Скраа, ему же приписывают самые чудодейственные свойства, ибо в тех краях, как известно, обитал двадцать лет святой Скав, проповедуя слепым рыбам и иным тварям подземным неразумным.

Вокруг было пустынно, лишь одинокий господин с потерянным видом сидел на кнехте и смотрел в воду пустым взором. Вряд ли он увидал там нечто любопытное, ибо портовая вода была мутна, а на поверхности плавали дохлые рыбы и всякий сор.

Постукивая по мостовой тросточкою, Кнерц подошел к господину и осведомился:

— Не будете ли вы так любезны, хире, оповестить меня о том, как называется сей гордый корабль, из портов которого столь внушительно выглядывают пушечные жерла?

— Кто вы, незнакомец? — спросил тот, подняв взор свой от воды.

— Базилиус Кнерц, принципиал-ритор в отставке.

— Я — таможенный секутор Готард Шпиель, человек, который похоронил всю свою семью… А сей корабль называется «Святой Хризнульф».

Это был тот самый таможенный секутор, с коим Хаиме Бофранк беседовал не столь уж давно об упыре из Бараньей Бочки.

Продолжая прихотливую череду совпадений, корабль был тот же самый сорокапушечный «Святой Хризнульф», на котором Бофранк, грейсфрате Баффельт и покойный ныне славный малый — толкователь сновидений Альгиус Дивор плыли на остров Брос-де-Эльде, дабы предать огню впавших в ересь монахов Святого Стурла.

Понятное дело, Базилиус Кнерц о достославных этих событиях знать никак не мог; но, будучи человеком нрава добросердечного, он почитал своим долгом поддержать человека, впавшего в неизбывную печаль, хотя бы беседою и потому спросил:

— Вот как? Я вижу вдалеке еще несколько весьма грозных силуэтов — стало быть, это военный наш флот?

— Правильнее сказать, часть его, — отвечал таможенный секутор. — Если соседи с юга пойдут на нас войною, надежда наша — лишь на флот; да только я полагаю, никто на нас войною не пойдет, покуда мы сами не перемрем, а уж после, когда земля и воздух очистятся, они придут и заберут, что им надобно, да и воцарятся тут.

— Мысли ваши мрачные, однако ж не лишены известной логики, — признал Кнерц.

— То же самое сказал мне и почтенный хире Жеаль…

Старичок встрепенулся:

— Вот как?! Который же из них? Старый, как я слыхал от слуги, совсем слаб и немощен после ужасного происшествия на свадьбе…

— То-то что молодой. С час тому назад он стоял тут и смотрел на корабли, как только что вы; я хорошо знаком с его уважаемым отцом, посему справился о его здоровье, а такоже спросил, не коснулась ли его дома, упаси господь, чума. На что хире Жеаль ответствовал довольно загадочно…

— Каким же образом?

— Он сказал, что чума сия унесет худших, лучшие же пребудут в новом мире, очищенном и светлом. Слова эти больно ранили меня, ибо моя покойная супруга и обе дочери были словно ангелы, кто же возьмется говорить, что они были худшие? Но я сокрыл возмущение, и мы еще немного побеседовали о кораблях и возможной войне, после чего хире Жеаль удалился прочь, а я остался здесь…

— Ах, незадача! — сокрушенно вздохнул старичок-алхимик. — А я ищу хире Жеаля по неотложным делам, и надо ж такому случиться, что я всего на миг и опоздал. Что ж, не печальтесь, хире Шпиель! Вы, как я вижу, человек еще молодой, потому и жизнь лежит перед вами во всей красоте и приятности, чего не скажешь обо мне, стареньком и убогом. Советую вам: идите домой и не бродите попусту среди чумной заразы, а как беда минует, все у вас сложится хорошо.

Но несчастный Готард Шпиель, казалось, не слышал старичка; как только отставной принципиал-ритор удалился, постукивая своей тросточкой, на достаточное расстояние, он поднялся с кнехта и, не проронив ни звука, шагнул в грязную воду гавани.

Волны с чуть слышным плеском сомкнулись над ним, и таможенного секутора не стало, как не стало в эти дни многих и многих тысяч горожан.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,

в которой Хаиме Бофранк никак не может покинуть монастырь Святого Адорна, где у него случается довольно странная встреча

Клобук не делает монаха:Пусть траурный на мне наряд,Слеза не застит ясный взглядИ сердце прыгает, как птаха.

Монастырь Святого Адорна находился на окраине столицы, там, где в море впадала неширокая, но быстрая река Депро.

Обитель сия ничем не напоминала храм Святого Бертольда, виденный и посещенный Бофранком в поселке, с которого началась сия ужасная история. Собственно, то был даже и не монастырь, а небольшой храм, при котором жили монахи, справлявшие необходимые службы и окормляющие духовно местное население. Монастырь же Святого Адорна выстроен был во времена весьма далекие из дикого камня, каковой доставляли сюда водным путем: вначале морем, а затем по реке, на берегу коей обитель и располагалась. Надобно добавить, что река служила исправно нуждам братии: помещались тут и живорыбные садки, и мельница; вода Депро поступала на монастырскую кухню, а также очищала довольно сложную систему удаления всевозможных отбросов и испражнений, имевшуюся в монастыре.

В общем, монастырь был довольно красив, а главное, выстроен с умом и не так, как говорится в стихах:

Есть зодчие: так и сякНалепят арок, зубцов,Бойниц — и замок готов:Камни, песок, известняк;К тому же они и гурманы;Там ли искать красоту,Где вместо прямой — зигзаг?

Как и большинство старых монастырей, обитель Святого Адорна во многом напоминала крепость, и в первую очередь толстою высокою стеною, на которой ныне и стоял Хаиме Бофранк, глядя на город, освещаемый слабой зарей, занимавшейся на востоке. Солнце так и не взошло, но даже это тщедушное свечение радовало глаз.

— Ворота монастыря затворились раз и навсегда — до той поры, покамест чумное поветрие не оставит город, — говорил субкомиссару настоятель, фрате Бернарт. Как и послушники, он был чрезвычайно уродлив — уродство сие происходило от рождения; лик фрате Бернарта был перекошен, один глаз закрыт безобразной опухолью, вторая, еще большая, бугрилась над правым ухом, оттопыривая его вбок и книзу совершенно отвратным образом, а нижняя губа настоятеля отвисала едва ли не ниже подбородка. Однако ж фрате Бернарт был, несомненно, мудр, как мудры бывают многие скорбные внешностью и оставившие вследствие того все земные радости. Это был священник из тех, о которых сам святой Адорн сказал как-то: «Они первые, но не для того, чтобы первенствовать, а для того, чтобы служить».

— Но мне необходимо выйти наружу, фрате Бернарт.

— Я понимаю вас, но не могу нарушать веками хранимые правила. В хворь и мор ворота монастыря закрываются, и нельзя войти снаружи, и нельзя выйти изнутри… Слышите, как звонят там и тут колокола? Это собирают мертвецов. Я слыхал, что грейскомиссар Фолькон велел выпустить из тюрем и расковать с галер самых отъявленных преступников, дабы они исполняли сей опаснейший труд, в обмен на свободу и отпущение всех грехов. Еще я слышал, что с начала поветрия умерло уже более пяти тысяч человек… К тому же пущен клич, что главными распространителями чумы являются неизлечимые больные, инвалиды, уроды и другие немощные люди, страдающие разного рода недугами. Утвердившееся мнение настолько овладело людьми, что на несчастных — большей частью бездомных бродяг — обратился лютый, не знающий пощады гнев. Их изгоняют прочь, не дают им пищи, а то и убивают, не имея страха господня. У нас есть резон опасаться, ибо послушники-адорниты скорбны обликом; ну как толпа решит ворваться в монастырь и в безумии своем уничтожит насельников обители сей?