Полковник Ф.Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг.: история и мемуары - Ник Барон

Тем временем мне пришлось оставить Ухту, чтобы как можно быстрее добраться до Кеми, где я должен был взять командование над войсками. Уезжал я с легким сердцем, так как ничто не могло помешать полной победе и изгнанию с карельской земли всех захватчиков до единого. Была организована сильная пограничная охрана и тщательно укреплены все стратегически важные пункты. Хитон остался в Юшкозере, чтобы заведовать транспортом и подвозом припасов с помощью портативной радиостанции (карелы проявили поразительную изобретательность, сумев поднять 200-футовую мачту без каких-либо механизмов).

Поскольку опасности со стороны врага больше не было, путешествие вниз по реке показалось несколько скучным — впрочем, это отчасти компенсировалось волнением, с которым приходилось нестись вниз по порогам, а также возросшей скоростью лодок. Местность вокруг изменила свой облик и оделась в осенние цвета. Дикие птицы — лебеди, гуси и утки — собирались в стаи перед отлетом на юг. За очередным поворотом реки больше нельзя было обнаружить два-три утиных выводка, бесшумно уступающих дорогу лодкам: вместо этого очередной плес был либо пуст, либо покрыт сотнями уток; к концу же путешествия мы встречали стаи из тысяч птиц. Гуси вели себя более скромно, чем обычно, и попадались на реке довольно редко, предпочитая озера, более отдаленные от маршрутов людей. Мы хотели подстрелить гуся из стаи, собравшейся на большом озере Панозеро, однако их часовые были настороже и всполошили остальных. В следующее мгновенье туманный воздух наполнился беспорядочными криками птиц и хлопаньем тысяч крыльев, после чего птицы скрылись в предрассветной темноте.

Перед самой Кемью нам посчастливилось увидеть поразительное зрелище — начало массового исхода. В течение последних двух недель во всей Карелии дикие птицы объединялись для отлета на юг, используя военную метафору, сначала в роты, потом в батальоны и бригады, а сейчас слились в огромные армии и поднимались в небо, занимая каждая свою высоту. Воздух был наполнен хлопаньем миллионов — без преувеличения — крыльев. Их стаи шириной в полмили тянулись по небосводу от горизонта до горизонта, на все тридцать верст, что мы могли охватить взглядом, и им не было конца. Глубину этого огромного скопления птиц было трудно оценить: казалось, что лебеди и гуси предпочитали лететь выше, чем утки, поднимаясь на 1000 футов. Обычно они минут пятнадцать маневрировали, чтобы занять нужную позицию, затем, словно услышав какой-то безмолвный сигнал, все разом начинали лететь на юг, соблюдая абсолютную гармонию. Южный край этой огромной массы птиц выстраивался в четкую и прямую, как стрела, линию, на острие которой летели вожаки, за ними стройный порядок постепенно нарушался, и в конце стаи царила полная неразбериха, в которой отстающие птицы торопились занять свои места. Понемногу издаваемый ими шум стихал, и на небе становилось светлее, когда очередная стая исчезала за южной стороной горизонта, оставляя за собой полную тишину и чувство потери, напоминавшее о скором наступлении полярной зимы.

Лишь однажды, когда расстояние между деревнями было слишком большим, чтобы преодолеть его за один день, нам пришлось разбить лагерь на берегу реки. Комары, разбуженные от спячки теплом костров, были очень рады нашему визиту, и к тому же нам уделили самое пристальное внимание крошечные древесные мошки, слишком маленькие, чтобы от них помогала противомоскитная сетка. Карелы рассказали, что эти маленькие бестии не умеют видеть и ориентируются по запаху; казалось, они состоят из одного носа, который крайне любят совать в чужие дела, и это отчетливо отражалось на наших лицах на следующий день.

Условия для ночлега во всех деревнях были одинаковыми — одноэтажные бревенчатые избы с чердаком, где хранилось сено и инструменты, и подполом. Одна половина дома была жилой, во второй держали лошадей или коров. Выступающая веранда[28] защищала дверь от непогоды, щели во внешней двери затыкались изнутри одеялами, шкурами или брезентом. Внутренняя дверь вела из маленькой прихожей, где оставляли верхнюю одежду, в большую квадратную гостиную с натертыми, без единого пятнышка полами. В одной стене обычно было два маленьких окошка с двойными стеклами, все стыки между которыми были проклеены бумагой или законопачены ватой. Четверть площади комнаты занимала огромная кирпичная печь высотой примерно пять футов. На ее верху было устроено спальное место для семьи, которым пользовались зимой, а также летом в те дни, когда не пекли хлеб. В углу стояли неизбежные иконы, под которыми обычно горела маленькая красная лампадка с ароматизированным маслом. Деревянные стены были пустыми, лишь иногда на них висели рождественские картинки из финских или шведских, реже русских журналов. Мебель обычно состояла из белого отполированного стола, двух скамеек без спинок, и иногда двух кресел в виндзорском стиле, стоявших в противоположных углах комнаты. В любое время дня и ночи был готов кипящий самовар. Дом вентилировался с помощью трехдюймовой трубки, идущей сквозь стену; когда требовалось, ее внутренний конец затыкали круглой пробкой.

В России в избах был особый запах, скорее приятный, чем наоборот, несколько похожий на тот, что можно почувствовать в деревенских домиках в Ирландии, отапливаемых торфом — смесь из запахов кожи, сигарет, древесного угля и клопов. Впрочем, в одном эти запахи сильно различались: здесь присутствовал очень необычный мускусный аромат, который легко узнавал любой знающий человек. Этот маленький зверек живет в мхе, который прокладывают между бревнами во время строительства дома, и русские очень трепетно относятся к этим домашним питомцам, особенно когда они появляются в самый несвоевременный момент. Однажды после обеда в русском доме я завоевал антипатию хозяев, застрелив прекрасный экземпляр из маленького карманного пистолета. Мне казалось, что выстрел получился исключительно удачным, поскольку он настиг маленькую и проворную цель на расстоянии четырех футов, но хозяин дома его совершенно не оценил. Есть в местных домах и другой жилец, пригретый теплом русской печи, которая служит ему и инкубатором, и штабом, — таракан. Его длина нередко достигает двух дюймов от усов до хвоста, питается он крошками, которые буквально сметает с пола и других мест. Он не нападает на людей, однако издает раздражающие звуки, щелкая и шурша долгими душными ночами. Если его потревожить во время этих ночных операций, он развивает удивительную скорость и с шумом скрывается в укрытии. Когда тараканов становится слишком много, русские зимой оставляют дом на несколько дней, чтобы остыла печь, и открывают все двери и окна. Арктический мороз избавляет их от этой проблемы.