Лесовик и Метелица - Владимир Голубев

Глава 7

В лагере их ждали лошадки и такая родная телега. Было решено выдвигаться в обратный путь.

– Милые Муся, Болотник и Гмыз, – торжественно произнесла Поленика. – Мы с Китоврасом приглашаем вас в гости! Вы поживёте у нас: отдохнёте и наберётесь новых сил.

– Дык, меня, того, на хуторе ждут, – первым отказался Гмыз.

Следом дружно стали откланиваться Болотник и лесовик.

– Тогда мы вас проводим хотя бы до переправы! – решительно сообщила спасённая. – И не вздумайте отказываться. Ничего не хочу слушать!

Компания из малоросликов и полканов с каждым часом удалялась всё дальше и дальше от места, где было столько пережито. Гмыз подвязал к дуге колокольчик и несколько бубенчиков. Медь запела, под мелодичный перезвон они выехали на знакомую дорожку и, задевая за кусты, пни и кочки, покатили назад, подальше от Лысой горы.

Привольная пойма встретила путников высокой травой, раскрашенной разноцветными колокольчиками и вьюнками. Широкая лазурная река петляла на перекатах, пахло рыбой и водорослями. Над водой кружили серые белогрудые чайки. Полканы то плелись за телегой, отставая на полверсты, то, наоборот, торопились вперёд и после поджидали малоросликов где-нибудь на пригорке, в зарослях жёлтого молочая.

На ночёвку опять остановились на лужайке среди старых ив. Утомленные дорогой колеса перестали поскрипывать на кочках, и уже через несколько минут заполыхал кос тёр, а следом зашумел чайник. Близился походный ужин. Гмыз терпеливо перемешивал в горшке фыркавшую кашу. Муся раскладывал на траве серебряные тарелки и приборы из змеиного логова.

Друзья долго не расходились от костра: болтали, смеялись, нет-нет – и припоминали битву со Змеем Горынычем. Лишь к утру, когда с реки потянулся туман, коротышки, Китоврас и Поленика отправились спать. Гмыз спал на соломе рядом с телегой, укрывшись золотой парчой. Болотник спустился в реку, где с лягушками храпел до утра. Лесовик дремал на телеге, изредка приоткрывая глаза и осматривая поляну.

Обратная дорога всегда короче. Боровик не отводил глаз от лугового разнотравья, ведь когда ещё выберешься из дремучего леса? Зацветала таволга, незнакомый аромат миндаля изумил Мусю, дышишь-дышишь, а всё не надышишься.

– Гмыз, а почему в сосновом бору нет таких трав и цветов? – спрашивал лесовик.

– Дык, известно почему, – отвечал полевик.

– Так почему? – переспрашивал Муся.

– Дык, в полях трава-мурава, а в лесах дерева…

– Всё с тобой ясно. В огороде бузина, а в Киеве дядька… Боровик замолкал и опять смотрел по сторонам. Путников всё время сопровождали нежные звуки серебряного колокольчика: «День-динь, день-динь!» – это лесовик после победы не снимал свой зеленый колпачок.

По ярко-синему небу плыли тёмные тучи, напоминая, что лето не вечно и снова нас ожидают снежные сугробы. Среди старых сосен пел крапивник. Лето было в самом разгаре.

Подоспело время расставаться. На лужайке, полной цветов, они обнялись и поклялись помогать друг другу всю жизнь. Полкан набивался друзьям со своими драгоценностями, хотя бы в память о походе, но все отказались, даже Гмыз:

– Я кое-чего прихватил в пещере-то, мне сгодится. Куда больше-то?

– Болотник, помнится, ты просил приворожить одну русалку? – справился на прощание Китоврас.

– Теперь обойдусь! – твёрдо ответил Болотник. – После того, что приключилось у Лысой Горы, я управлюсь сам! Мне сваты с копытами не нужны – что подумает невеста?

– Но если что, я к твоим услугам!

На том и порешили. Китоврас и Поленика остались в родном Заречье. Гмыз развернул телегу, дёрнул вожжи и устремился домой, напрямик через жёлтые заросли сурепки, прямо в раздольные степи.

Болотник на бревне перевёз Мусю на левый берег. Лесовик спрыгнул на песок, дом теперь рядом! Настало время товарищам прощаться.

– Я погощу у своих водяных, а потом двинусь в родную старицу, на Бурое болото, – проговорил болотный житель и заключил в объятия упирающегося Мусю.

– Терпеть не могу всякие нежности! – вырвавшись из перепончатых лап, завопил лесовик. – Болотный дух у тебя неистребим! Фу!

– А чем, по-твоему, должен пахнуть Болотник? Ёлкой, как ты?

– Ладно, не обижайся, лучше прощай, Болотник. Ежели что, заходи в гости, дорогу-то, надеюсь, ныне запомнил? Только давай теперь без всяких похождений, а то в лесу столько забот!

– Мне тоже что-то совсем неохота оставлять своё болото. Старым я, наверно, стал и за вами, молодёжью, не угонюсь. Пора мне жениться – время пришло. Но ты-то, чую я, долго дома не засидишься…

– Типун тебе на язык, болотный, – грустно ответил Муся и потупил глаза. – Пойду к своим соснам и ёлкам: заждались, испереживались. Хотя на мой век ещё хватит странствий и приключений…

На том и расстались. Кругом была тишь и благодать.

Кстати, совсем запамятовал: крошечный Змей Горыныч с кольцом на шее остался под присмотром Китовраса в надёжной кованой клетке. Пускай, как ни тужится, ни пыхтит жаром и дымом, в жизни не выкарабкается на белый свет, дабы заново не стращать и не грабить окрестные земли.

Два снеговика

Зимняя сказка

Эта история началась прошлой зимой, в те самые дни, когда Сашка по прозвищу Рыжий отморозил свой конопатый нос и уши. Но перед этим он успел разбить окно в квартире на первом этаже и слепить двух снеговиков. Знать это очень важно, потому что наш рассказ именно о снежных друзьях, а не о разбитом стекле, за которое Рыжего целую неделю не пускали гулять.

Вот так и появились в нашем дворе два самых обычных снеговика с глазами-угольками, холодные и большие. Тот, который всегда важничал да задирал кверху морковку вместо носа, звался Васей, а тот, что с метлой, был Басей. Днем с ними играла детвора со всего двора. А ночи напролет Вася и Бася вели между собой неторопливые беседы, стараясь делать это потише, чтобы не слышали назойливые автомобили, заполнявшие на ночь весь двор.

– Я! Я старше тебя! Меня слепили первым, а только потом уж тебя, бедолагу! – торжественно говорил Вася, при этом его глазки-угольки блестели то ли от радости, то ли от света фонаря. – Я больше прожил и больше видел, чем ты, поэтому я так умно говорю, а ты только мычишь. Я самый умный из нас двоих! Ты обязан меня слушаться! Понятно?

– Лучше не смеши меня, а то я рассыплюсь от смеха и тебя некому будет слушать, – отвечал Бася. – Если бы ты был умный, то не говорил бы вслух такие глупости!

– Ничего смешного в моих словах нет! – невозмутимо бурчал Вася. – Все так и было, как я говорю!

– Пусть ты старше меня, зато у меня новая метла и большая морковка! – отвечал юный Бася, стараясь при этом достать метлой до соседа. Но Рыжий слепил их на достаточном расстоянии друг от друга, и снеговики обменивались только словесными колкостями.

– Что такое мороженая морковка и драная метла по сравнению с целым днем, который я счастливо прожил без тебя! – продолжал настаивать на своем превосходстве Вася. – Я был уже взрослый и самостоятельный снеговик, когда Александр стал тебя лепить! Ведь я видел твое рождение, юнец!

– Ладно, я перестану хвалиться метлой и морковкой, – устав спорить, добродушно говорил Бася. – Только ты перестань задаваться! Тем более, метла у меня действительно неудачная: ни собаку отогнать, ни ворону попугать!

– Я ничуть не задаюсь. Я только констатирую факты.

– Что, что ты кон… сс… тьфу, что делаешь?

– Я кон-ста-ти-рую факты!

– Откуда ты берешь такие слова, Вася? Наверно, в снег, из которого тебе слепил голову Рыжий, что-то хитрое добавили?

– Не забывай, что я живу около окон самого мэра. Частенько до меня долетают такие словечки, что даже я не знаю, как их понимать. Вот сегодня во время обеда он так ругался с какими-то неведомыми избирателями, что его супруга раз восемь краснела и бледнела, прося мужа не выражаться в присутствии детей. Что это за создания такие – избиратели? Хорошо бы нам с ними не встречаться. Если они насолили самому мэру, то от нас, если случайно забредут во двор, они оставят только мокрое место…

Вася был вынужден прервать свой рассказ о страшных избирателях, так как заскрипела дверь четвертого подъезда и на улицу вырвался ирландский сеттер по кличке Чак: ну, кошки, держитесь!

Так они и жили – то ругались, то дружили.

Пока на земле хозяйничала матушка-зима, опасаться друзьям было нечего, ведь на улице стояли лютые морозы, а вьюги пели свои древние заунывные песни. Будущее казалось снеговикам холодным и оттого счастливым.

За февралем-ветродуем незаметно пришел март-бокогрей, и матушке-зиме пришлось собираться в обратный путь – далеко-далеко на север, туда, где вечный холод и лед. Солнышко стало припекать снеговиков, и от этого – о ужас! – подтаивал снег, из которого их слепил в морозном декабре Саня Рыжий. С каждым днем солнце, облизываясь, все настойчивее и настойчивее поглядывало в сторону снежных друзей, словно мечтая растопить бедняжек.