Остров живого золота - Анатолий Филиппович Полянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те материалы, что собрал за тридцать с лишним лет и продолжаю собирать сейчас, обязательно кому-нибудь пригодятся. Искренние, правдивые свидетельства современника помогут воссоздать картины далеких грозовых лет. И этот кто-то наверняка сумеет лучше меня рассказать, какими мы были, во имя чего шли на смерть. Ведь не так-то просто идти с одной войны на другую; выжить в страшном аду, чтобы снова отправиться в пекло. Для этого одного мужества мало. Нужна вера. Вера железная и неколебимая. Я бы назвал ее – без громкого слова не обойтись – святой…
Машина петляла между сопок. Лежащие в кузове трубы на ухабах гремели, с остервенением перекатываясь с места на место. Бегичев поглядывал на них с опаской и на всякий случай поджимал ноги. Хорошо хоть Лозинскую удалось устроить в кабину.
Вскоре пейзаж изменился. Вместо лысых сопок выступили округлые вершины с зарослями пихтарника, постепенно переходящего в густую тайгу. Дорога сузилась, зажатая могучими елями, вплотную подступающими к кювету. Машина сделала поворот, и теперь сплошная зеленая стена застила горизонт. Так проехали два часа.
Дни в начале июля длинные – солнце долго висит над горами. Наконец тайга расступилась, и перед глазами, не отступая и не приближаясь, замаячили высоченные сопки. На ближайшей безлесной вершине Бегичев приметил сосну, повисшую над обрывом. Она стояла открытая всем ветрам и, купаясь в косых солнечных лучах, казалась серебристой.
Бегичев вдруг остро почувствовал одиночество. Так с ним иногда случалось и прежде. Кругом люди – ходят, смеются, спорят, а он внезапно будто оглохнет, уйдет в себя, задумается…
Война! Скольких она обожгла своим ветром! Разметала семьи, изуродовала землю, искалечила людей… Посчастливится ли уцелеть снова? Ведь пуля не выбирает, снаряды не падают дважды в одно место. Конечно, разведчик привык рисковать. Для него слова «жизнь принадлежит Родине» не расхожая фраза, а суть, смысл жизни. И все же хотелось бы еще раз выиграть в лотерее, зовущейся военным счастьем, и успеть сделать на земле хоть что-нибудь доброе и полезное. «Война – тяжкая работа, – часто повторял капитан Свят, – но результаты ее разрушительны. Человек же, родившись, должен с пеленок усвоить, что он созидатель…» Мудрый человек Иван Федорович. Жаль, разошлись их военные дорожки…
Полуторка выскочила на перевал. На горизонте обозначилась прибрежная полоска воды. Кто мог предположить, что судьба забросит так далеко. Охотское море, Великий, или Тихий, океан – край России!
Перед отъездом на Сахалин Бегичев забежал в разведотдел. Следом за ним вошел высокий немолодой майор. Остановившись у рельефной карты Дальнего Востока, занимавшей всю стену, он, ни к кому специально не обращаясь, тихо сказал:
– Есть любопытное сообщение…
– Не император ли Хирохито преставился? – шутливо спросил подполковник, только что с интересом расспрашивавший Бегичева о последних боях в Берлине.
Майор пропустил реплику мимо ушей.
– Двадцать седьмого июня американская эскадра в составе двух старых знакомцев – крейсеров «Ричмонд», «Конкорд» и нескольких эсминцев вошла в Охотское море.
– Ну и что? – возразил подполковник. – Возле Парамушира находятся японские военные суда. Наши союзники направляются именно туда. Это же ясно как божий день!
– Не совсем, – сухо поправил майор. – Основная часть эскадры пошла действительно вдоль Курильской гряды, а вот эсминец «Джервик» направился почему-то к восточным берегам Сахалина. Военно-морских сил у Японии здесь не было и нет. Это известно как нам, так и американцам. – Он помолчал, обвел присутствующих строгим взглядом и, сняв очки, спросил: – Что же нужно «Джервику» в этой части Охотского моря?
Вопрос повис в тишине.
Сейчас, глядя на далекую полоску воды, Бегичев вновь испытал тревогу. А вдруг этот «Джервик» на самом деле болтается где-то здесь, близко?
Нортон Колклаф быстро, по привычке, усвоенной еще в Аннаполисе[2], шел вдоль причальной стенки. Тонкие губы коммодора[3] кривила усмешка. Широко посаженные глаза недобро щурились. Встречающиеся с ним офицеры торопились как можно тщательнее отдать честь; матросы же, издали завидев Колклафа, разбегались кто куда. В закрытом гарнизоне, каким была база «Симс», вести распространяются мгновенно, и все уже знали, что коммодор с утра не в духе. Под горячую руку он мог взгреть за малейшую оплошность, даже за косой взгляд. Побывав сейчас в учебном корпусе, командир базы учинил там жестокий разнос.
Колклаф возвращался в штаб, как обычно, пешком. Джип в почтительном отдалении катил следом. Движение, считал коммодор, сохраняет фигуру и поддерживает здоровье. Этим в его возрасте пренебрегать не следует. Кроме того, Колклаф любил обозревать свое хозяйство лично. Доклады подчиненных субъективны. Чтобы произвести хорошее впечатление, иные любят выдать желаемое за истинное положение вещей, приумножив тем самым свои заслуги. К сожалению, таких на флоте становится все больше.
Впрочем, сегодня Колклаф предпочел бы ехать в машине. Раскаленное солнце, черт бы его побрал, вот уже месяц висело над островом. Ни дождя, ни ветерка. Гюйсы на кораблях болтаются как тряпки. Духотища, москиты… Плавится не только асфальт на пирсе, но и мозги, что гораздо хуже. Даже офицеры перестают понимать элементарные вещи.
Какой болван новый начальник учебного центра! Кто только присвоил ему звание лейтенант-командера?[4] Парни, видите ли, устали. Пожалеть решил, спасти от теплового удара! Будь его, Колклафа, воля, он такого слюнтяя максимум в капралы определил и никогда не доверил бы подготовку рекрутов. Какие же из них выйдут матросы? Размазни, хлюпики, ни в коей мере не способные тягаться с «макаками». Японцам надо отдать должное: умеют воевать. Их солдаты не боятся лезть в пекло к дьяволу. Офицеры, черт возьми, сумели вбить им в голову, что, обрекая себя на смерть, они выполняют божественную миссию… Ловко!
Чем хуже живет народ, тем лучше, злее его солдаты. Даже у них, в Штатах, два полка с Восточного побережья не стоят и полка южан, особенно если там чернокожие. Северные парни слишком изнежены. Америка, вопят они, самая богатая, самая демократичная страна. Чепуха! Эту дурь надо выбить из башки матроса. Чтобы он забыл о своих правах, теплом клозете и огромных преимуществах, данных ему великой демократией.
Нет, Колклаф не жесток и не сторонник крайностей. Просто он знает, что война беспощадна; надо подготовить матроса к бою, а значит, и к возможной смерти. Следует внушить: да, тебе не повезло. Придется совать голову в петлю. Жаль, конечно, но что поделаешь. И уж коли выпала такая доля, для тебя же лучше научиться воевать. Это единственный шанс уцелеть. Поэтому будь добр, бегай до потери сознания, рой землю зубами и учись попадать в цель, чтобы не
