Дело не в тебе, дело во мне (ЛП) - Джонсон Джули

Его улыбка становится ленивой, но она не касается его глаз. На мой вкус, они всё ещё слишком напряжённые.

— Картины, Джемма. Какие картины у тебя есть для меня?

— Ох, — говорю я снова. Да, ты идиотка. — Верно. Картины.

Его губы дёргаются.

Я отрываю портфолио от груди впервые с тех пор, как вошла в его кабинет, запоздало осознавая, что использовала его как щит. Я наклоняю голову, чтобы он не видел, как румянец заливает мои щеки, и начинаю листать страницы, как будто от этого зависит моя жизнь.

— Может быть, что-то абстрактное, чтобы сочеталось с чистыми линиями пространства и мебели. Но не слишком абстрактное, не безумно абстрактное, просто вполне абстрактного, чтобы обеспечить небольшой баланс, — я бормочу что-то себе под нос, перелистывая страницы в поисках конкретного фрагмента, который я видела в папке несколько недель назад. — Очевидно, что это должно быть по-мужски. Смелые мазки, сильная палитра. Может быть, Морелле6, но что-нибудь от Сулажа7, вероятно, подошло бы лучше…

— Джемма.

Его голос низкий и звучит ближе. Я чувствую, как волосы встают дыбом у меня на затылке, когда я понимаю, что он больше не находится на безопасном расстоянии, в другом конце комнаты, прислонившись к своему столу. Он каким-то образом переместился, а я этого не заметила. Клянусь, я почти чувствую твёрдую стену тепла, которую его тело источает через оставшееся между нами пространство. У меня пересыхает во рту, слова мгновенно испаряются, но я не отрываю глаз от каталога в руках, которые внезапно начинают дрожать.

— Да, — говорю я с придыханием, даже не пытаясь убедить саму себя, что на меня не влияет его близость.

— Джемма, — повторяет он, его голос становится ещё тише.

Он ждёт, пока я неохотно подниму глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Мне требуется всё моё самообладание, чтобы не отступить назад, когда я вижу, как близко его лицо, его глаза в миллиметрах от моих, два озера ледяных, непроницаемых эмоций. Я не могу смотреть в них, это чересчур, поэтому вместо этого мой взгляд опускается на его рот, думая, что на нём будет легче сосредоточиться.

Я ошибаюсь.

Он слишком чертовски красив.

Это нарушает все мои правила.

Видите ли, у меня есть теория, что люди — это просто живые, дышащие, говорящие формы искусства, каждая из которых создана в разной технике и вырезана из разных материалов. Каждый красив по-своему. И конечно, красота в глазах смотрящего, она полностью субъективна и меняется в зависимости от ваших обстоятельств, обычное бла-бла-бла… но в большинстве случаев довольно легко классифицировать людей.

Типа, хорошо, вы знаешь тех женщин, которые великолепны и никогда не знают об этом? Или мужчины, которые спокойно проходят по жизни, красивые и незамеченные, никогда не требующие внимания и не требующие признания?

Это твои акварели.

А громкие, жизнерадостные, великолепные и знающие себе цену создания с яркой помадой и шкафами, полными ярких цветов и нарядов, которые они никогда не надевают дважды?

Акриловая краска.

Грациозные, элегантные, стареющие красавицы, которых ты выбираешь в толпе или в другом конце кафе, морщины на их лицах рассказывают историю, которую ты точно знаешь, что хотела бы услышать, с таким количеством слоёв и пятен, поворотов и разворотов, что ты даже не уверена, с чего она начинается?

Угольный карандаш.

Тогда у тебя есть общая картина — красивые люди с набором интересных черт, которые вместе создают красивое лицо. Это ваши картины маслом, лучше всего они смотрятся с расстояния десяти футов и, в конце концов, выглядят довольно забавно, если склониться поближе и проанализировать все их элементы по отдельности.

Но я быстро понимаю, что Чейз Крофт не подходит ни под одну из моих категорий. Он — не мазок кисти на холсте, не неровные слои краски на палитре или неровные линии, нацарапанные в альбоме для рисования. Его черты лица не просто великолепны в целом, он один из тех раздражающе привлекательных людей, каждая черта которых одинаково ошеломляюща.

Он — скульптура.

Кропотливо доводимый до совершенства в течение многих лет, пока не появились арии об его бровях, скулах, причудливой форме ноздрей.

А я?

Ну, а я, вероятно, рисунок пальцами.

Выполненный трёхлетним ребёнком.

Без присмотра.

В любом случае, я хочу сказать, что, когда мой взгляд опускается на его рот, я раздражаюсь, в какой-то судорожной, затаившей дыхание манере, обнаружив, что он даже более привлекателен, чем эти глаза. И, ну, поскольку его рот так близко к моему, и поскольку я глубоко ущербный человек, не контролирующий своё либидо, я ничего не могу с собой поделать, мои веки немного опускаются, а язык высовывается и облизывает сухие губы, моя сдержанность и чувство приличия улетучиваются, в такой непосредственной близости от него.

Он замечает.

ГЛАВА 11

ОТВЛЕЧЕНИЕ

Зловещий звук вырывается из его горла, и мои глаза возвращаются к его, которые, кажется, темнеют, пока я смотрю. Он бросает быстрый взгляд на мои губы, и на одно безумное мгновение мне кажется, что он собирается поцеловать меня снова.

— Чёрт, — внезапно бормочет он, целеустремленно отступая от меня и возвращаясь к своему столу, сжав одну руку в кулак, а другой массируя напряжение на затылке.

Я чувствую его отступление, оно подобно удару в живот — категорический отказ, сильно ударяющий меня и высасывающий воздух из моих лёгких.

Джемма, ты идиотка. Он уже сказал тебе, что не ходит на свидания. Он предупреждал тебя, и не раз. Прошлая ночь была счастливой случайностью. Такие мужчины не целуют таких девушек, как ты. Он, вероятно, пригласил тебя сюда только для того, чтобы убедиться, что ты не будешь говорить о нём с прессой или не доведешь эту историю до ещё большего безумия в средствах массовой информации.

Внезапно я злюсь — в основном на себя, за то, что на меня так повлиял этот мужчина, которого я даже не знаю, просто потому, что он привлекателен.

Неужели я действительно так слаба?

Я не слишком усердно ищу ответ на свой собственный вопрос.

Вместо этого я делаю глубокий вдох, смотрю на него прищуренными глазами и говорю себе перестать.

— Зачем я здесь?

Его глаза тоже сужаются, чувствуя резкую перемену в моём настроении.

— Я уже говорил тебе. Мне нужно немного картин… услуга, которую, если я не ошибаюсь, вы и оказываете.

Я вздрагиваю от холодности его тона, и насмешка срывается с моих губ, прежде чем я успеваю остановить её.

— Чушь собачья.

Выражение его лица выравнивается, а глаза начинают блестеть от сдерживаемого гнева. У меня сразу возникает ощущение, что у него нет большого опыта общения с людьми, бросающими ему вызов.

— Прошу прощения? — рычит он.

— Ты слышал меня, — огрызаюсь я, чувствуя себя — глупой и храброй. — Мы оба знаем, что ты вызвал меня сюда не для того, чтобы торговать произведениями современного французского искусства. Так почему бы вам просто не перейти к делу, мистер Крофт?

Я признаю, что добавляю последнюю часть, просто чтобы разозлить его.

Не сводя глаз с моих губ, он непроизвольно наклоняется ко мне, делая два шага от своего стола, прежде чем успевает остановиться, готовый пересечь комнату и либо убить меня, либо заткнуть поцелуем — я не уверена, что именно. Я наблюдаю, нервы крутятся у меня в животе, когда он замирает, понимая, что он сделал.

Ни один из нас не двигается, когда он делает глубокий вдох через нос, его кулаки так сильно сжимаются по бокам, что вены выскакивают на его загорелых предплечьях. Проходит несколько коротких секунд, и он прислоняется к краю стола, снова контролируя ситуацию.

Он откашливается.

— Я предпочёл бы вчерашнее прозвище.

Я смотрю в эти самые зелёные глаза и вздёргиваю подбородок немного выше, не потрудившись ответить.