Трава зелёная - Александр Валерьевич Решетников

большим пиететом отозвался Ивана Данилович об э-э… протазане. Вроде так он назвал здоровенное копьё. Он что, решил убить меня этой штуковиной?..

— Защищайтесь, Леонид Иванович! — слова хозяина дома приводят меня в ужас.

Блин!!! Позавчера с дерева грохнулся, вчера — в бане! Я ещё не отошёл от этих последствий, а тут новые приключения… Испуганно шарахаюсь в сторону от выпада копьём, нацеленного в мою грудь. А довольный Белкин начинает новую атаку… Ну, кто тянул меня за язык? Ага, захотелось похвастать приёмами айкидо. И ведь не пил же! На трезвую голову выдал компромат против себя… А Белкин, словно насмехаясь, короткими тычковыми движениями загоняет меня в конюшню. В какой-то момент на его лице появляется глумливая ухмылка, от чего я прихожу в холодную ярость: «Чё, хромой Сильвер, поиграться вздумал? Ну, держись!»

Ловлю взглядом тот миг, когда остриё оружия заканчивает движение вперёд и начинает возвращаться. Резко сближаюсь, хватаю древко руками, и помогаю своему противнику завершить начатое движение. Белкин, не ожидавший от меня подобной прыти, дёргает со всей дури протазан на себя, пытаясь вырвать его из моих рук. Вектор наших общих усилий совпадает. В последнюю секунду я отпускаю древко. В результате хитромудрый барин теряет равновесие и шлёпается на собственный зад, а горячо любимый им протазан улетает в сторону.

— Ах ты, морда басурманская, барина бить?! — вдруг слышу сбоку яростный рёв и вижу, как на меня несётся Емельян.

Моё тело сработало чисто на рефлексах. Шаг в сторону с линии атаки, перехват руки атакующего и, используя инерцию его движения, раскручиваю мужичка вокруг своей оси, после чего отправляю полностью дезориентированное тело в свободный полёт. Емельян шмякнулся рядом с Белкиным, который смотрел на происходящее непонимающим взглядом. Тут из конюшни выскочил Прохор, сжимая в руке шило. Быстро сообразив, что «наших бьют», этот Маньячелло, злобно щерясь, двинулся на меня. Я ждать не стал. Удар «маваши гери» с правой ноги в челюсть отправил «маньяка» в нокаут.

— Кому добавки?! — похоже, вхожу в раж.

Добавка потребовалась Емельяну. Причём два раза. Действовал он по одному и тому же сценарию, поэтому летал по скотному двору, как фанера над Парижем. А Белкин, продолжая сидеть на снегу, с удовольствием наблюдал за этим зрелищем.

— Любо, Леонид Иванович, любо! — захлопал он в ладоши. — Лихо это у вас получается. Емельян, остепенись! Лучше помоги мне подняться.

Пока Емельян поднимал своего хозяина и лазил за улетевшим в сугроб протазаном, я приводил в чувство несчастного Прохора. Вчера зуб выдернули, сегодня снова надругались над челюстью. Хотя, сам виноват. На хрена попёр на меня с шилом? Ещё этот взгляд, как у маньяка… Во сне увидишь, кондрашка схватит.

— Леонид Иванович, я надеюсь, вы Прохора не убили? — слышу за спиной голос Белкина.

— Сам на это надеюсь! Кто меня тогда брить будет? Правда, после всего случившегося боязно подставлять ему свою шею, вдруг задумает недоброе…

— Ай, бросьте! Прохор мухи не обидит.

— Ага, а на меня с шилом бросился.

— Это он так пугал.

— Вот и допугался на свою голову. Прохор… — хлопаю мужичка по щекам, — ты меня слышишь?

— Слышу, барин, слышу… — разлепляет веки и водит по сторонам мутным взглядом. — Чем это вы меня так?

— А ты разве не видел?

— Нет. Помню, как вы сделали ко мне шаг, а дальше — темнота.

ГЛАВА 9

ВО МНОГИХ ЗНАНИЯХ МНОГИЕ ПЕЧАЛИ

Если женщина перестаёт верить в сказки, значит, она начинает стареть. А вот мужчины изначально воспринимают окружающий мир скептически. Это толкает их на разнообразные опыты, эксперименты… Иван Данилович Белкин тоже все мои «эпические» рассказы делил на три. Кто я? Немчура-схизматик, который приехал в Россию хрен знает, откуда и рассказывает всякие небылицы. Ну, как русскому человеку на это спокойно смотреть? Совершенно невозможно. Вот и решил устроить мне проверку.

Конечно, если бы я «сел в лужу», то работы не лишился. Муторное это дело — искать иностранного учителя. Зато мой авторитет упал бы ниже плинтуса. И как в таком случае выстраивать отношения? Если хозяин дома поглядывает на тебя с брезгливостью и пренебрежением, то дворня станет поступать аналогично. Правда, понимание всего этого пришло несколько позже, когда «разборки» на скотном дворе завершились и все «раненные» вернулись в строй. И тут на меня накатило… Боевой кураж пропал, зато начало трясти, как в ознобе. А Белкин, скотина такая, вдруг решил ознакомить меня со своим хозяйством. Ну, а чё? Раз «принят в стаю», то пусть поглядит, как мы живём.

Обход начали с конюшни, при которой находилась небольшая мастерская. Кузня — не кузня, плотницкая — не плотницкая… В общем, нечто универсальное. Потом пошли коровник, курятник, свинарник… Короче, хозяйство приличное. Подворье занимает не меньше тридцати соток. Ходим по нему, ходим… А я в сценических туфлях и плаще. Не догадался надеть валенки с шубой. Плюс отходняк даёт о себе знать…

— Леонид Иванович, да вы никак зубами стучите? — заметил моё состояние Белкин.

— Да вот, знаете ли, что-то замёрз, — пытаюсь бравировать.

— Нее, такое дело никуда не годится. Пойдёмте в дом, — говорит уверенно.

Пошли в дом… А в доме, прямо, как в храме: всё торжественно и величаво. В общей зале за столом сидит отец Лазарь и распевно читает какой-то церковный учебник. Рядом расположились Мария Васильевна и оба её сына. Пацаны откровенно зевают, зато женщина однозначно впала в религиозный экстаз. Глаза поблёскивают, на лице играет румянец… «Хорошо ей, — думаю про себя. — А меня что-то трясёт, как грушу. Блин, так и окочурится недолго. Угу, как раз в тему выйдет. Для отпевания всё готово: батюшка, безутешная вдова, дети-сироты, а вон и плакальщицы из-за печки нарисовались…» Марфа и Прасковья выглянули на шум, вызванный нашим приходом. И тут Белкин меня удивил:

— Марфа, быстро доставай пшеничное вино!

— Зачем, барин?

— Леонида Ивановича растереть надо! Замёрз, сердешный, а я не доглядел… Чего стоишь? Живо!

И начался в доме переполох. Женщины принялись причитать и мельтешить, отец Лазарь вздохнул, отложил в сторону книгу и прикрыл глаза, у мальчишек пропала сонливость, но вспыхнуло любопытство… А меня отвели в комнату, раздели, натёрли хлебным вином, заодно заставили выпить граммов сто, а после укутали, словно младенца. Ага, осталось только соску в рот сунуть. Вскоре народ рассосался, предоставив мне наслаждаться одиночеством. Хорошо, что лучину зажгли, а то бы лежал сейчас в потёмках, нюхая сивушный запах, исходящий от собственного тела. Но, как не странно, ничем особым не воняло. К тому же накатила усталость, и я незаметно уснул…

— Мужчина, не желаете уединиться в