De Personae / О Личностях. Том I - Андрей Ильич Фурсов

Справедливости ради стоит отметить, что данная тема стала центральной для «мифологической школы» уже в XIX в. Если пренебречь предысторией, то её подлинным основателем в качестве научной школы, её доныне не превзойдённым классиком остаётся Давид Фридрих Штраус (1808-1874). В 1835-1836 гг. вышел в свет его эпохальный двухтомный труд «Жизнь Иисуса». В первом томе Штраус отмечал: «Автору данного произведения, чей первый том предлагается вниманию публики, показалось своевременным поставить на место устаревшего супранатуралистического и натуралистического способа рассмотрения истории Иисуса нечто новое… Новая точка зрения, которая заменяет вышеозначенную старую, — это мифическая точка зрения. Эта книга не является первой попыткой приложить мифическую точку зрения к евангельской истории. Уже давным–давно она была применена к отдельным частям последней, но только теперь предстоит провести её на всём протяжении евангельской истории. Это никоим образом не означает, что вся история Иисуса будет выдаваться за мифическую; просто всё в ней будет критически рассмотрено под тем углом, нет ли в нём чего–то мифического. Если старая церковная экзегеза исходила из двух предпосылок, а именно, что, во–первых, в Евангелиях содержится история и, во–вторых, — сверхъестественная история, если потом рационализм отбросил вторую из этих предпосылок, чтобы ещё крепче ухватиться за первую, согласно которой в этих книгах наличествует славная, хотя и естественная, история, то сегодня надо признать, что наука не может остановиться на полпути, а должна свалить и другую предпосылку и всерьёз исследовать то, стоят ли вообще Евангелия на исторической почве, и если стоят, то в какой мере»[54].

Штраус был чужд иллюзионизму наиболее горячих ревнителей мифологического подхода, объявлявших всё и вся в Новом Завете выдумкой и ложью: «Внутреннее ядро христианской веры, — полагает автор, — нисколько не затрагивается его критическими исследованиями. Сверхъестественное рождение Христа, его чудеса, его воскресение из мёртвых и вознесение на небеса–всё это остаётся вечными истинами, под какое бы сомнение ни ставилась их реальность в качестве исторических фактов». Штраус на дух не переносит, например, объяснений совершённых Иисусом чудес так называемыми естественными причинами: «Коль скоро, сообразно естественному объяснению (в эпизоде Преображения. — С. З.), сияние вокруг Иисуса является случайным оптическим феноменом, а явившиеся на горе Моисей и Илия суть сновидения или незнакомые люди, то встаёт вопрос: в чём состоит значение события? По какой причине такой бессмысленный, бессодержательный, основанный на обыкновенном заблуждении и суеверии анекдот был включён в Евангелия? Напротив, даже если я, сообразуясь с мифической концепцией, не нахожу в евангельском сообщении отражения действительного события, я при этом сохраняю смысл и содержание рассказа; я знаю, о чём думала первохристианская община, когда рассказывала его, и почему авторы Евангелий отвели ему столь важное место в своих памятных записках»[55].

Этот ход мысли Давида Фридриха Штрауса был подхвачен и обогащён новыми идеями Рудольфа Бультманна, в частности, в сборнике его лекций, читанных в США, под названием «Иисус Христос и мифология. Новый Завет в свете библейской критики», где изложена его нашумевшая теория «демифологизации» Священного Писания. Бультманн выступает против расхожего мнения, будто «демифологизация» равносильна рационализации христианского послания, что она разрушает тайну Бога. «Ничего подобного! Напротив, демифологизация впервые делает отчётливым истинное значение тайны Бога. Непостижимость Бога находится не на уровне рационального мышления, а на уровне личного существования. Тайна, которой интересуется вера, — это не то, чем является Бог сам по себе, а то, как он обходится с человеком»[56].

Но вернёмся к анализу произведений, входящих в Новый Завет. При ближайшем рассмотрении, заставляет желать много лучшего биографическая продуктивность и других текстов Нового Завета, помимо Евангелий: т. е. «Деяний апостолов», апостольских посланий, Апокалипсиса. В сравнении с тем, что о личности, жизненном пути и учении Христа сообщают Евангелия, Деяния не только ничего не прибавляют, но дают значительно меньше. Впрочем, за одним исключением: они содержат одно изречение Иисуса, которого нет в Евангелиях. Павел ссылается на то, что Христос сказал: «Блаженнее давать, нежели принимать». Послания апостольские ещё скупее деяний в сведениях о Христе. Они много раз подчёркивают его божественное достоинство, его происхождение от Бога Отца, его высочайшее место в иерархии сверхъестественных существ. Но если учесть, что авторами Посланий считаются апостолы Христа, т. е. люди, которые были его спутниками и соратниками, то поневоле приходится задуматься о том, почему они буквально ничего не говорят о жизни и личности богочеловека, которого они имели счастье знать, слышать, сопровождать в его путешествиях, кто провёл с ним последние дни его жизни.

По тщательным подсчётам И. Крывелёва, «только три элемента составляют всё содержание того, что говорят об Иисусе в своих посланиях апостолы: во–первых, это — божество, сошедшее с неба на землю и воплотившееся в человеческом образе; во–вторых, в своём человеческом облике божество умерло на кресте; в-третьих, оно воскресло. Ничего более определённого о жизни Иисуса–человека в Посланиях апостолов нет»[57]. То есть фактически в письмах ближайших учеников Иисуса воспроизводится павловско–гностический миф о Христе. Если вспомнить те разногласия, если не вражду, которые разделяли Петра и Павла (Пётр о Павле в третьей главе второго послания, стихи 15-16: «И долготерпение Господа нашего почитайте спасением, как и возлюбленный брат наш Павел, по данной ему премудрости, написал вам, как оно говорит об этом и во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное. что невежды и неутверждённые, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания» (выделено мной. — С. З.; «превращают» = «извращают»)) в Апостольский век, то гипотеза о гностической фазе формирования христианства уже не кажется столь неправдоподобной: апостольские послания до включения в Новый Завет были явным образом отредактированы в духе паулинизма и мифа о Христе.

Когда в Посланиях речь заходит об учении Иисуса, о «заповедях господних», то обыкновенно делается косвенная ссылка на откровение, но нет ни одной цитаты из высказываний «исторического» Иисуса, сохранённых Иерусалимской церковью и иудеохристианской традицией, как нет таких ссылок и на его притчи, логии, проповеди. Ещё меньше сведений об Иисусе даёт Апокалипсис. Его земной биографии он по существу не знает. Само имя Иисуса упоминается в Апокалипсисе всего три раза, причём речь идёт не о человеке, а о боге или, по меньшей мере, о некоем таинственном и абстрактном существе, не воплощённом в чертах реального человеческого образа[58].

Иными словами, если судить по текстам Нового Завета, то задача биографического воссоздания земной жизни Иисуса отнюдь не была изначальной и наиважнейшей для первоначального христианства; фактически она была осознана им как нечто важное только в середине II в. Можно даже определить