Неистовый (ЛП) - Солсбери Дж. Б.

Хватаю расческу и расчесываю волосы, которые намного длиннее, чем мне хотелось бы. Делаю несколько глубоких вдохов, и даже с моим телом, все еще не контролирующим себя, я возвращаюсь вниз, чтобы покончить с этим дерьмом, чтобы я мог снова игнорировать ее.

Женщина вылила воду из таза и наполнила его свежей водой и уже сидит в кресле, сложив руки на животе, и ждет меня.

Что бы она ни увидела на моем лице, это заставляет ее быстро заговорить.

— Я могу сделать большую часть самостоятельно.

Она хватает пригоршню своих длинных волос и откидывается назад, чтобы как можно больше поместить в таз. Затем вслепую тянется к чашке, чтобы намочить остальное, но только акробатка смогла бы это сделать.

— Я сделаю. — Отбрасываю ее руку и собираю все ее волосы вместе. — Откинься назад.

Поместив большую часть волос в тазу, наполняю чашку, чтобы намочить остальные. При первом же наливании половина воды стекает ей на лицо.

— Черт, извини.

Женщина вытирается полотенцем.

— Все в порядке.

— Почти зажило. — Осторожно прикасаюсь к красной отметине на линии ее волос, которая кровоточила, когда я нашел ее.

Хватаю мыло, щедро наливаю его в руки, а затем втираю в ее волосы. Некоторые капли стекают по ее лбу, но она не жалуется, только вытирает их полотенцем. Женщина закрывает глаза, что, вероятно, к лучшему, учитывая, что повсюду мыло. Я никогда раньше не мыл волосы женщине, но думаю, что лучше всего начать с кожи головы, а затем работать по всей длине секциями.

Так я и поступаю, убедившись, что каждая прядь намылена, прежде чем положить все это обратно в таз.

Ее волосы даже мягче, чем кажутся. Цвет темного кленового дерева. Я никогда раньше не замечал, какие у нее длинные и темные ресницы и как они выделяются на фоне ее бледной кожи. Подбородок острый, а нос маленький и покрыт веснушками. Она определенно хорошенькая.

Кладу руку ей на лоб, чтобы убедиться, что вода и мыло не попадут ей в глаза, и ее розовые губы приоткрываются. Твердость в моих штанах замечает это, и я заставляю себя сосредоточиться на текущей задаче. Праздные руки — игровая площадка дьявола. Мои руки не бездействуют, но разум все же в аду.

Выжимая лишнюю воду, я убеждаюсь, что в ее волосах не осталось пены. Точно так же, как она делала со мной, я укутываю ее голову в полотенце, когда заканчиваю.

— Спасибо, — тихо говорит Джордан. — Я уже чувствую себя намного лучше.

Выливаю воду из таза на улицу, а когда возвращаюсь, она сидит перед печью, расчесывая пальцами спутанные волосы.

Обычно я был бы категорически против того, чтобы одалживать кому-либо свою расческу для волос. Но что-то в ней заставляет меня захотеть сделать это. Может быть, в благодарность за то, что вымыла мне голову? Как извинение за то, что возбудился? Или просто потому, что в глубине души я знаю, что это достойный поступок.

Хватаю расческу с кровати и когда протягиваю женщине, она, кажется, так же шокирована моим предложением, как и я сам.

Спотыкаясь, я возвращаюсь к стулу и вместо того, чтобы повернуть его обратно к столу, я сажусь лицом к ней, и наблюдаю, как Джордан изящно расчесывает волосы.

Огонь освещает ее лицо, и ее спокойная улыбка заставляет меня пожалеть, что я не художник. Если бы только у меня был фотоаппарат. Она напоминает мне редкую тропическую птицу, когда наклоняется и изгибается, чтобы провести расческой до самых кончиков волос.

— Уф. — Она поворачивается ко мне, и я вырываюсь из своих мыслей, но все еще наблюдаю за ней. — Можешь мне помочь? — Она встает и подходит ко мне. — У меня болят ребра, когда я пытаюсь поднять руку, чтобы достать сзади.

Беру расческу из ее рук, а женщина поворачивается и опускается вниз между моих ног. Если бы она повернулась, то оказалась бы на уровне глаз с болезненной пульсацией между моих бедер.

Я делаю все возможное, чтобы нежно расчесать завитки в ее мокрых волосах, не причиняя Джордан слишком большой боли. Когда заканчиваю, я не готов к тому, что она уйдет, поэтому продолжаю расчесывать ее волосы от корней до кончиков. Тихий стон срывается с ее губ, и женщина прислоняется к моей ноге. Мои руки все еще в ее волосах, мои мысли разбегаются в голове.

Я хочу ее.

Иррациональная часть меня кричит, что я должен взять ее. Эта женщина уже моя. В конце концов, я спас ей жизнь. Теперь Джордан принадлежит мне, ведь если бы не я, то она была бы мертва. Я отбрасываю нездоровые мысли и страх, что переступил черту деструктивного мышления, от которого, возможно, никогда не оправлюсь.

— Я иду спать. — Глубина и грубость моего голоса пугают даже меня. Я говорю, как голодное животное, вынужденное уйти от свежей добычи.

Встаю и перешагиваю через нее, забирая расческу с собой. Я оставляю ее одну на полу хижины. Но забираю свои фантазии с собой в нечестивый склеп в своем сознании, чтобы разыграть их все и, в конце концов, заснуть.

ДЖОРДАН

Я не могу уснуть.

Поскольку большинство моих травм зажили, и мои дни в хижине проходят без происшествий, я нахожу, что ночи становятся длиннее. У Гризли, похоже, нет никаких проблем со сном каждую ночь, но он выходит на пару часов каждый день, делая то, что он там делает. Даже сейчас, когда я лежу на полу, мои влажные волосы скручены в клубок, я слышу, как он глубоко и ровно дышит надо мной.

Мне больше нечего делать, кроме как лежать со своими мыслями, и я обнаруживаю, что мой разум возвращаются к тому времени, когда его руки были на мне. Такие длинные сильные пальцы, которые двигались уверенно — как будто он касался меня миллион раз.

Он, казалось, знал, как обращаться с кожей головы женщины, где надавить, а где нежно прикасаться. Это заставляет меня задуматься, со сколькими женщинами у него были романтические отношения. Неделю назад я бы сказала, что, возможно, Гризли никогда раньше не был с женщиной — его грубое отношение и постоянный хмурый взгляд отпугнули бы любых заинтересованных женщин.

Теперь я уже не так уверена.

У меня отчетливое ощущение, что он был с женщинами. Может быть, ему когда-то разбили сердце, что объяснило бы, почему с ним трудно сблизиться. Одно можно сказать наверняка: он не такой неопытный, асексуальный мужчина, каким я его себе представляла.

Очевидная выпуклость под ширинкой его штанов, когда я мыла ему голову, была более чем достаточным доказательством. То, как он пытался это скрыть, еще больше убедило меня в том, что Гризли такой же горячий самец, как и все остальные.

Я не настолько глупа, чтобы думать, что его влечет направленно именно на меня. Прикосновение любой женщины, что-то столь же интимное, как мытье головы женщины, произвело бы возбуждающий эффект на любого мужчину, который был один Бог знает как долго один.

Тем не менее, я не могу сказать, что мне это не понравилось.

Наблюдая, как мужчина корчится, слыша, как учащается его дыхание… дело в том, что сексуальное возбуждение заразно. И даже спустя много времени после того, как Гризли лег спать, я ловлю себя на том, что хочу чего-то большего. Я чувствую боль в местах, в которых и представить не могла, что будет болеть, застряв в хижине с незнакомцем.

Он больше не незнакомец.

Хотя я почти ничего не знаю об этом мужчине, чувствую, что мы каким-то образом связаны.

Не видя конца своим блуждающим мыслям, я подбрасываю в огонь еще дров и пытаюсь читать. Рана на моем левом боку чертовски зудит, но я не решалась снять все повязки, чтобы проверить ее. Я изо всех сил стараюсь почесать ее, но, похоже, не могу получить достаточно контакта для облегчения.

К черту все это. Что еще мне делать?

Откладываю книгу, и мне требуется немного времени и маневров, чтобы снять свою термо рубашку. Подношу ее к носу и съеживаюсь.

— Пора помыться, — шепчу я. Чего бы я только не отдала за горячую ванну и дезодорант.

Осторожно разматываю бинты вокруг туловища, а затем поднимаю руку как можно выше, чтобы достать пластырь. В конце концов, я снимаю марлю и бросаю ее вместе с пластырем в огонь. С небольшим маневрированием грудью и акробатикой мне удается хорошо рассмотреть красно-фиолетовую рану на боку. Рана длиной примерно сантиметров семь все еще свежая, но, похоже, заживет. Засохшая кровь и мазь покрывают окружающую область, и думаю, что мне следует очистить ее, прежде чем снова забинтовать.