В поисках апполона. - Юрий Аракчеев

Сколько мы знаем примеров, когда искусство — литература, живопись, музыка — вдохновляло людей на труд, на подвиги, на разумную, добрую жизнь! Но произведения природы, несущие в себе отзвук великой вселенской, не познанной до сих пор нами природной гармонии, — разве это не проявление высшего из искусств? Разве они не начало всего?

Разве самая удачная картина самого гениального из художников не есть лишь слепок, отзвук, отблеск, частичное отражение того, что видел, слышал, чувствовал ее творец, живой человек при соприкосновении все с тем же — с изначальной, извечной, неисчерпаемой и вездесущей природной гармонией, породившей и пронизывающей каждое живое и неживое материальное существо, каждый цвет и звук, каждое чувство? Рисунок на крыльях бабочки… Стоит только вглядеться в любой из них. Разве не гениально здесь сочетание красок, линий и пятен? Но что там рисунок! А само существование этого эфемерного, порхающего существа, сложность его превращений, запрограммированность и неоднозначность поведения, постоянное самовоспроизведение и так далее, и так далее — это ли не искусство? А лист растения? А цветок? А жизнь, например, ручья?

Сохраняя произведения Леонардо, Рембрандта, Рафаэля, других величайших художников, записывая и исполняя постоянно музыку композиторов, перепечатывая великие книги, тщательно оберегая скульптуры и здания, разумно ли небрежно и неуважительно относиться к тому, что послужило первоосновой всех наших духовных ценностей?

Даже бережно и тщательно охраняемая крона дерева не сохранится, если безжалостно и в высшей степени неосмотрительно перерубить корни. Но наоборот: поврежденная крона восстановит первоначальную красоту, если сохранены корни. А мы почему-то неосмотрительно относимся именно к корням.

Микрозаповедники — это, конечно, не панацея, но хороший ход, думал я. Бережно и уважительно относясь к крупицам, мы лучше узнаем и в гораздо большей степени сохраним целое. Мы убережем наши корни, заботясь о тончайших, но жизненно важных их отростках, которые и есть главное, начало начал дерева, его микроучастки соприкосновения с матерью-землей. Главное в дереве не ствол, не ветви, не толстые корни — все это лишь проводники и накопители живой энергии. Главное — листья и мочки корней. С них начинается. Без них дерево жить не будет. Именно через них, посредством их дерево входит в живительные взаимоотношения с окружающей его средой, с землей, воздухом и солнечным светом…

Итак, я возвратился из Таджикистана в Москву, так и не найдя Аполлона.

Дома опять началась круговерть обязанностей и дел — нужных мне и нужных кому-то. Я по-прежнему выступал с показом слайдов и рассказами о путешествиях в удивительный мир природы, окружающей нас со всех сторон.

И хоть я сфотографировал и белянку понтия глауконома, и голубянку фрейерию трохулюс, и много других таджикистанских бабочек в Вахшской долине, однако и не думал, конечно, расставаться с главной своей Мечтой.

Наоборот.

Она по-прежнему жила во мне, и на крыльях ее, светлых, полупрозрачных, по-прежнему виднелись алые и черные пятна. Это были крылья бабочки, которая «летает только в солнечную погоду».

Глава третья. Удача

«Встречаемся 28 Ташкенте срочно сообщай адресу Денау Сурхандарьинской ДСУ-5 Максимов».

Такую телеграмму я получил в начале мая следующего года.

Что говорить о том, как она меня порадовала! Ведь не забыл же Игорь, и вот… Как часто в последнее время сталкиваемся мы с необязательностью, в какой-то мере перестали придавать значение словам и чужим, и своим, кружилиха повседневной жизни захватывает нас, ослепляет, оглушает, дни мелькают, как пейзажи в окнах мчащегося поезда… Но стоп! Остановись, оглянись, человек. Останови поезд своей суеты, мчащийся неизвестно куда.

Как ни расписывался я в верности Мечте, а все же, честно говоря, не очень верил в то, что дождусь телеграммы. Да, Игорь понравился мне, и мы с ним слегка переписывались (раз в несколько месяцев). И была, конечно, мысль слетать в Ташкент в начале июня, чтобы поискать ту самую Поляну. Но ведь столько дел! Куда там…

И вот.

Тут уж никуда не деться, если ты хоть немного уважаешь себя. Надо бросать все и лететь. Я ответил Игорю:

«Согласен подробности письмом».

А потом взял авиабилет на ночной рейс. Чтобы быть в Ташкенте утром 28-го.

Осень, зима и весна были у меня, как и у многих, конечно, чрезвычайно трудными. Каждый взрослый человек знает, что такое дела и заботы, когда передохнуть некогда и времен года не замечаешь. И вот человеческий организм начинает мстить за невнимательное к себе отношение — телеграмму от Игоря я получил в состоянии крайнего ОРЗ, которое, то затухая, то разгораясь, продолжалось до самого отлета. В тот год была необычайно поздняя, гнилая весна в Москве. 19 мая даже выпал снег, который лежал под забором до полудня. Солнца мы почти и не видели. В такой обстановке приятно, конечно, думать, что улетаешь в Ташкент. Но человек воспринимает действительность по своему настроению, а потому не верилось даже, что где-то может быть тепло и светит солнце.

Утром 27-го позвонил Игорь из Ташкента.

— Летишь?

— Лечу.

Про ОРЗ я конечно же не сказал, а назвал рейс, Игорь обещал встретить. Набрал с собой кучу таблеток и капель помимо двух фотоаппаратов, телеобъектива, насадочных колец, трех десятков пленок, тетради для записей…

Если постараться описать, как чувствовала себя моя Мечта, то она ни в коей мере не была похожа в тот момент на Синюю птицу. Скорее всего, на курицу, а то и вовсе на цыпленка. Да, пожалуй, это был именно цыпленок. Мокрый и хилый. Я в сущности не за Аполлоном ехал. Ехал лечиться.

Но когда вечером шел в аэропорт с рюкзаком за плечами, цыпленок встрепенулся, и перышки его как будто обсохли. Сев в самолет, я забыл про свою простуду и даже пропустил вечерний прием лекарств. Пока летели, задремал, а проснувшись в непосредственной близости от Ташкента, почувствовал, как что-то во мне трепещет и радужные отблески чьих-то крыльев с трудом мерцают сквозь муть и туман медленно пробуждающегося сознания. Крылья были светлые, полупрозрачные, и на них виднелись алые и черные пятна…

Как же я мог забыть Мечту? Ведь сам же сколько раз говорил! И другим, и себе. Солнце сияло в ташкентском небе, и было так радостно вновь встретиться с ним. Словно началась другая действительность. Настоящая. А там, в Москве, был лишь мутный сон… И вот она, явь — солнечная и прекрасная.

Выходя из самолета, спускаясь по трапу на неоглядный, залитый солнцем простор летного поля, я машинально опустил руку в карман и нащупал там что-то непонятное — какой-то пузырек, какие-то сверточки, таблетки… Ба, неужели это мое? Тут и вспомнил про ОРЗ, которое терзало меня целый месяц. Конечно, было бы преувеличением сказать, что от него не осталось и следа. Следы кое-какие были, но они таяли на глазах.