Бездна. Девушка. Мост из паутины. Книга первая - Алиса Гаал

На пятый день Веру повели на допрос. Она была настолько обессилена, что говорила с трудом. Человек в форме заподозрил: не понимая с первого раза заданные вопросы, допрашиваемая насмехается, и усилил давление. Крики, угрозы, запугивания слились в бесконечный словесный поток, он нарастал, затем отступил, и Веру на несколько секунд укрыла тишина. Следователь воззрился на нее почти с удивлением – потеря сознания у него на глазах послужила достаточным доказательством не притворства. Ее грубо привели в чувства, облив холодной водой, и продолжили допрос.

– Я не могу есть, – глядя в глаза следователю, сказала она, игнорируя вопрос, на который отвечала сотни раз, – вы понимаете, какие могут быть последствия?

– Вас не кормят? – вопрос звучал риторически.

– Кормят, – кивнула Вера, – как всех. Но, как видите, результат плачевный. Мне нужен врач.

– Который будет вас кормить? – издевательски поинтересовался следователь.

– Если вы собираетесь продолжать в том же духе, не боитесь, что я не дотяну до суда? – с грустью отозвалась она. – Я не ною, мне, действительно, плохо. Я не ем и почти не пью.

– Это ваши проблемы. Вы получаете еду и воду наравне с остальными. У вас нет привилегий.

– Вам до меня, естественно, нет дела, у вас очень специфическое отношение к заключенным, но вынуждена напомнить: у меня гражданство другой страны! – Вера ринулась в бой. – Моим состоянием интересуются и продолжают интересоваться. Видите ли, я живу в маленькой стране, в которой ежедневно выходят несколько газет и их нужно заполнять. Не сомневайтесь: моя история получит широкую огласку, если еще не получила. Как будет выглядеть ваша судебная система, если до суда вы «наградите» меня серьезными проблемами со здоровьем? Я ведь не собираюсь ничего скрывать.

– Очень неразумно с вашей стороны запугивать нас, – ей удалось в считанные минуты вывести его из себя, и он отметил, что, защищаясь, она испытывает прилив сил. Ничего, как только поймет, что тратит силы впустую, сдуется, как воздушный шарик, и, взяв себя в руки, он холодно проговорил: – Мне кажется, вы до сих пор не поняли: вы совершили преступление в этой стране и понесете наказание здесь в соответствии с местными законами, на которые не может и не имеет права влиять ни ваше консульство, ни тем более ваша пресса. Вам ясно?

– Есть еще организации защиты прав человека! – напомнила Вера.

– Вы думаете, нам есть до них дело? – усмехнулся он и, посмотрев ей в глаза, добавил: – Преступление, в котором вы обвиняетесь, в любой стране мира карается соответственно.

– Смертной казнью? Пожизненным заключением? Где??? – ее голос резко упал.

– В Таиланде, Лаосе, Сингапуре, Китае… Продолжать?

– Послушайте… – Вера вздохнула, – речь не об этом. Не забывайте, что мою вину необходимо доказать. Вы не имеете права так со мной обращаться! Если меня осудят… В любом случае, даже осужденный имеет права на медицинскую помощь, или я ошибаюсь?

– В вашем случае в этом нет необходимости. Вы избалованны, подавлены. Может, пригласить к вам психолога? – он откровенно издевался.

– Ладно, – Вера смотрела в холодные змеиные глаза, – в ближайшее время со мной что-то случится, и вы будете отвечать за мое здоровье перед своим начальством. И не говорите, что им нет дела, – она поспешила опередить его. – До меня, разумеется, нет, а вот скандалу с доказательствами ваших изуверств они вряд ли обрадуются. Так и вижу заголовки газет: «подозреваемая искалечена во вьетнамской тюрьме», или «ее невиновность доказана, но она покидает тюрьму инвалидом…» Какая прелесть! Ваше имя я не забуду, память вы мне не отшибете, уважаемый!

– Хватит! – он ударил рукой по столу. – У вас еще хватает наглости играть роль жертвы! У наркокурьера, провозившей героин черт знает в какой раз!

– Я не наркокурьер! – сердце бешено колотилось. – Меня подставили!

– Вас взяли с поличным! 960 грамм! – следователь, не мигая, смотрел на нее. – Если расскажите правду, значительно улучшите свое положение. Откуда у вас наркотик? С кем вы работаете?

– Меня подставили! – с отчаянием в голосе произнесла она. – Я ни разу не видела героин до…

– Кто вас подставил? – устало спросил он. – Кого подозреваете, какие факты готовы предъявить?

– Не знаю, – она бессильно покачала головой. – Это мог быть любой из членов экипажа. Я ничего подозрительного не заметила.

– Ничего подозрительного… – повторил он. – Где ваши члены экипажа?

– Не знаю… – Вера начинала понимать ход его мыслей, и все ее существо сжалось от ужаса.

– А вы здесь! – он опять поймал ее взгляд. – Вы здесь! И потом, у нас не было оснований кого-либо задерживать, кроме вас.

Возвращаясь в камеру, Вера чувствовала, как железная леденящая рука страха, дотрагиваясь до горла, сжимает его. Та самая рука, прикосновение которой она впервые ощутила во время ареста, и не смогла вымолвить ни слова. Теперь страх стал другим: осознанным, всепоглощающим, он подступал к ней медленно, и она начинала узнавать его шаги. Вера и страх становились хорошими знакомыми. Рядом со страхом нередко появлялся его верный спутник – ужас, и вместе эта парочка способна была парализовать в считаные минуты. Она знала: у них есть еще один верный друг, он выходит на сцену, когда Страх и Ужас завершают свою работу, и, появляясь в роли триумфатора, овладевает парализованным человеком без остатка, он, вернее оно, – Отчаяние. Она познакомилась с ним, когда впервые войдя в камеру и едва переступив порог, бессильно сползала по стене. Ей чудом удалось прогнать его. Отчаяния Вера боялась больше всего, оно кружило где-то рядом, не приближаясь, терпеливо выжидая, превращаясь в ее главного врага. Она понимала: нельзя подпускать его близко, ни за что, никогда. Сейчас, казалось ей, это вопрос жизни и смерти.

«Где ваши члены экипажа? – слова следователя продолжали звучать в камере. – А вы здесь!»

– Я здесь, – тихо произнесла Вера, – но отвечать за других не стану.

«Вот в чем дело, – размышляла она, – им необходимо найти виновного. К чему попытки разобраться, если все стрелки указывают на меня, а до остальных им не добраться? Остаюсь я».

Со дня ареста она без конца возвращалась к проведенным в Ханое двум с половиной дням, перебирая каждую деталь, вспоминая каждое слово, каждый жест. Один за другим в полумраке камеры перед ней проходили коллеги или, скорее всего, бывшие коллеги… их лица во время ареста, одни лица, отделенные от тел, в бесконечном хороводе проносились в ее лихорадочных снах. Вера анализировала поведение каждого из них и нехотя признавала, что не видит, не находит ни одной подозрительной детали, способной помочь ей доказать свою невиновность. Чем больше она рассуждала о случившемся, тем сильнее недоумевала. Да, многие из них были ей неприятны: Таль, Моран, Лия… Ирит она затруднялась характеризовать, женщина оставалась для нее темной лошадкой. Но, справедливости ради, ее несовместимость с этими людьми не делает их преступниками. Шели она симпатизировала и, откровенно говоря, не видела в тихой и мягкой девушке необходимых черт для совершения подобного. Ноам? Нет. Вера очень тонко чувствовала людей и не сомневалась: его отношение к ней было искренним, он бы не подставил ее столь жестко и беспринципно. По правде говоря, ей казалось, что Ноам не смог бы подставить никого и никогда. Тогда кто остается? В очередной раз спрашивала она себя. Прежде всего они – лицемеры, стукачи, интриганы… Таль, Лия, Моран, Ирит? Одни вопросы и никакой зацепки. Вера закрыла глаза. В такие минуты в голову лезли неконтролируемые мысли – не принося пользы, они причиняли боль, отнимали последние силы. Бессмысленные мысли-вопросы овладевали ее сознанием: зачем я оставила статуэтку на комоде? Возможно, именно она привлекла внимание, сыграв роль идеального тайника. Кто знает, если бы ее никто не увидел, быть может, не меня бы выбрали на эту роль? Стоило, послушав внутренний голос, совершить, на первый взгляд, безумие и пропустить полет. Ведь я не хотела возвращаться, словно ангел-хранитель нашептывал о нависшей опасности. Скорее всего, увидев, что меня нет, «кто-то», не желая рисковать, вынул бы «сокровище» из чемодана. Или нет? И наконец, почему я не завалила тот экзамен и полетела в Ханой? Почему не обменяла полет, будучи простуженной? Что это? Неужели то были знаки, отказавшись прочесть которые, я выбрала иной путь, путь по которому отныне предстоит идти?

Судьба всегда представлялась ей перекрестком дорог, открывающим несколько вариантов пути. Она вспомнила так любимые ею в детстве русские народные сказки: «Налево пойдешь – смерть найдешь, направо пойдешь – коня потеряешь, прямо пойдешь – счастье найдешь». Неужели она, не заметив указателя, выбрала не тот вариант судьбы, и, пройдя мимо «счастье найдешь», пошла по тропинке «жизнь потеряешь»? Судьба… играет людьми, как марионетками, или оставляет выбор? Выбирала она, или все было предрешено?