Византийская тьма - Александр Говоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мануил усмехнулся, а придворные чутко уловили его благоволение к праведнику.
— Он ослеплен твоим величием! — стали уверять они царя в том, в чем он убежден был сам.
— Подойди ко мне, юноша, — подозвал царь Дениса. — Не бойся, подойди поближе и сядь вот сюда. Я хочу тебя рассмотреть получше. Какое у тебя открытое, честное лицо! Мне говорили, ты прибыл очень издалека. Интересно, где же есть царство идеальных подданных? Как счастливы там должны быть цари!
Слуги поспешили поднести Денису питье и сладости.
— Сейчас и во-первых! — громко заявил император. — Мы должны отблагодарить его достойным образом!
Повинуясь ему, из ряда подданных выделился рослый офицер — таксиарх схол. Приблизительно по-нашему это будет гвардии капитан. Сделал поворот у императорского ложа и щелкнул каблуками четко, будто часовой у московского Мавзолея.
Мануил сделал ему знак наклониться и снял у него с плеч массивную золотую цепь — знак его достоинства. Потом наклонил к себе Дениса и возложил цепь на него.
— Да здравствует новый таксиарх схол! — кричали все.
Таков был обычный обряд посвящения в гвардейские офицеры. Правда, там была еще выдача довольствия, и нарезание земельных угодий, и даже дружеская пирушка. Но главное, что сам священный повелитель возводил в сан. А дежурный таксиарх, у которого цепь бралась, на следующий же день получал новую в цейхгаузе.
Император подергал Дениса за цепочку и сказал доверительно:
— Эти крокодилы, среди которых я вынужден жить, ты думаешь, они нечаянно распродали моих врачей? Еще бы! До сих пор ведь не могут собрать их на рынках. Перекупщики как узнали, что распродаются императорские специалисты…
Он жадно пил слабое вино с водой. Пульсировали жилы на его старческой обвислой шее. Денису было по-человечески жаль его, хотя он отлично понимал, кто рядом с ним.
— Так вот, — продолжал Мануил, после того как ему обтерли губы, совсем как малому младенцу. — Врачи эти мне предсказали, что я буду жить еще четырнадцать лет!
Сказал свистящим шепотом на самое ухо Денису:
— Самое главное, врачи велели мне положить с собой в постель юную девушку, девственницу… Это омолодит меня и даст мне шанс царствовать еще крепко и долго. А мои-то крокодилы как раз этого не хотят… А вдруг я действительно рожу и это будет новый наследник империи? Одна только Мария, моя старшая дочь, она меня понимает. Даже купила у какого-то пирата мне, говорит, отличную девственницу!
У Дениса все вертелось в голове — его двусмысленное положение, пир во дворце, синее небо, синее море, какая-то там лечебная девственница — он и подумать не подумал, что это может быть та, которая на пиратской фелюге… Надо было как-то выкручиваться, царь явно ждал его мнения, и он, собрав в уме все свое не столь уж обширное знание греческого языка, ответил:
— Мегамакротон диспотас! Величайший из великих! Генефета ту фелема су! Да будет во всем воля твоя!
Мануил торжествующе откинулся в подушки и оглядел приближенных: видите, мол?
Затем он отпустил Дениса отдыхать, а сам стал готовиться к трудному ритуалу — праздничному обеду императора с представителями нищих столицы. Там шла тяжелая политическая борьба.
Придворные по рангу подходили к Денису, отошедшему в сторону, и поздравляли его кто льстиво, а кто и высокомерно.
Накануне, после чудотворного исцеления императора, все как-то упустили из виду главного виновника происшествия. Наш Денис, все еще вонючий, весь в коросте от грязи, в плащике с чужого плеча, прижался в сутолоке к мраморному пилону, не зная, что ему дальше делать.
— Пойдем, тебя уже ищут! — дернул его за полу Фармацевт, тот маленький врач, который ему помогал. И, поскольку Денис колебался, он аргументировал: — Неужели не понятно, что ты стал политической игрушкой?
И Денис ему доверился. Они пробежали по запутанным переходам Большого дворца, выбирая самые безлюдные. Фармацевт быстро отыскал ночлег, чистое белье, купанье, которое было необходимее всего, даже сам мыл его мочалкой. Принес ему ужин и сказал сожалительно:
— Я тебя покину. Поверишь ли, у меня есть два детеныша, два этаких Фармацевтика. Они сейчас уже спрашивают, наверное, а где наш папочка, чего он не идет.
Тут Денис, который до сего времени был занят своей исключительной судьбой, став сытым и спокойным, обратил внимание, что этот его внезапный помощник отнюдь не мальчик и не лилипут, а старичок в хитоне, похожем на мухоморчик, и шляпочке шестигранником. К поясу были привязаны знаки его медицинского ремесла — ланцет, клещи, огромных размеров клизма.
— Сиди здесь спокойно, — назидал Фармацевт, — не высовывай носа. Тебе сейчас больше всего нужен крепкий сон. Ты находишься на территории кесариссы Марухи, тебя охраняют, за тобою, когда надо, придут.
И действительно, утром его разбудили и, еле дав одеться, представили пред очи высочайшего пациента.
Теперь же в хоре поздравлений, среди теснящейся толпы, он различил знакомый пронзительный голос:
— Прими и мои поздравления, о господин Археолог! Ты не забыл тот эргастирий в Бореаде, где ты впервые явился на наш свет? И меня, бедного слугу Костаки, которого вместе с тобой похитили разбойники?
Действительно, это был лукавый пафлагонец Костаки.
— Пойдем со мною, — звал он настойчиво, просто зудел в ухо. — Если у тебя нет других предложений. Одна дама желает тебя иметь. Просто спит и видит, чтобы ты пришел к ней в гости. Можешь не сомневаться, там тебе будет рай, а мне тоже отломится какая-нибудь монетка!
Предложение безумное, конечно, но ведь опять никто Денису не высказывал конкретных приглашений. Все, очевидно, считали праведника из Львиного рва этаким абстрактным чудотворцем, один Костаки хитроумный понял, что он тоже человек.
И он отвел Дениса в цейхгауз, где, предъявив царскую цепь, тот получил полную форму таксиарха схол, довольно приличное и даже красивое одеяние.
После такой услуги просто нельзя было не следовать за Костаки.
На целых три римских мили протянулась линия императорских дворцов, от самого укрепленного — Вуколеона, «страны львов», чьи башни вырастают будто из волн пролива. Затем по переходам сквозь самый роскошный — Юстиниану, через Пятикупольный, Порфировый, Магнавру с главной тронной залой и так далее. Только чтобы назвать их, потребовалась бы целая страница.
Пока они шли с Костаки, почти бежали, Денис поражался пестроте, даже некоторой аляповатости помещений, излишествам в позолоте и вместе с тем запущенности, ветхости многих строений. Великое множество зал, заликов, вестибюлей, переходов, галерей, лестниц и лестничек — настоящий муравейник, который кишел людьми. Некоторые делали вид, что заняты, страшно спешат, другие же откровенно скучали.
У основания большой лестницы Юстинианы, куда уверенно вел Костаки, они увидели большое бронзовое зеркало. Византия не знала и так и не узнала производства стеклянных зеркал. Зеркала были преимуществом ее вечного конкурента — Венеции, а на берегах Босфора удовлетворялись полированной поверхностью бронзовых щитов.
Невольно взглянув в зеркало, Денис в тусклом его пространстве увидел себя самого. На него глядел некто в нелепом балахоне, бесформенном колпаке, не то в юбке, не то в бахилах — и это гвардейский офицер? Там, в покинутом мире подумали бы: сбежал из больницы Кащенко… Но жизнь брала свое. Оставалась, конечно, тревога и жуткая неопределенность. Однако сыт, одет, как-то устроен — что еще надо человеку?
Выбрались на самый верх, где между каменными истуканами с пронзительным свистом носились стрижи. Денис перегнулся через парапет и у него захватило дух. Далеко внизу, будто в пропасти, между массивными контрфорсами дворца мальчишки гоняли мяч. Один за другим громоздились кубы, на них купола различной формы, а в промежутках темнели купы рощ.
— Византия у ног моих! — хотелось озорно крикнуть Денису.
— Вперед, вперед, повелитель щедрот! — торопил его Костаки. — Клянусь сорока мучениками, ты не раскаешься!
Вот обширный мраморный коридор, который Костаки объявил последним, но на пороге его им повстречался странный человек — воинственные усы его и хохолок на лбу топорщились, а сам он трясся от нервного возбуждения.
— Господин магистр! — воскликнул он, завидев цепь на груди Дениса, — так обращались обычно к правительственным чиновникам. — Всемилостивейший магистр! Не дайте свершиться несправедливости! Вот эту девушку, свободнорожденную, дочь свободного человека, ручаюсь честью, незаконным образом обращают в рабство!
И он указал на десяток здоровенных молодцов, судя по всему, челядинцев какого-нибудь вельможи, которые вели или, точнее, волокли кого-то закутанного в белый покров. Чудак с усиками и хохолком пытался их остановить, но они не обращали на него ни малейшего внимания, лишь ускоряли шаг.