Юнга (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— А тут эти бандиты на машине с Пантелеймоном Митрофанычем подкатили и внутрь прямиком зашли, даже мотор не глушили! А потом Март ножик у торговки взял и за ними следом. А мне сказал: «Сиди, не дергайся». Я и встать со стула не смог, словно приморозило! — Витька перевел взгляд на друга, передавая эстафету повествования.

Мартемьян пожал плечами:

— Началась пальба. Эти двое всех положили. А потом я их.

— Как же ты сумел? — ахнул священник, испытующе глядя на глазастого, тонкого шестнадцатилетнего подростка.

— Они стали лавку грабить. Отвлеклись. Ну, и головы им задурил малость. А так ничего, ловкие черти.

— Не чертыхайся, — привычно одернул отец Василий.

— Хорошо, не буду, — покладисто согласился Март.

— Вот значит как, — вздохнул священник, выслушав импровизированную исповедь. — Лихо вам пришлось. Однако, чем это ты им «головы дурил»?

— Силой, святой отец, — без тени эмоций спокойно ответил новоявленный одаренный.

— Поня-я-тно, — задумчиво протянул отец Василий. — Вот оно значит как… Одаренный в нашем приюте вырос, а мы ни сном, ни духом… охтиж мне…

— Но теперь-то с нами все будет хорошо? — с надеждой в голосе спросила Фимка.

— С тобой-то, конечно, — отозвался батюшка. — А вот …

— Отец Василий, — перебил Март пространные рассуждения иеромонаха, — мы что, так и будем стоять посреди дороги, как три тополя на Плющихе?

К чести священника надо сказать, что соображал тот всегда быстро.

— А что ты предлагаешь?

— Садимся в пикап и валим в сторону приюта, пока ветер без сучков. По пути еще успеем поговорить. А сейчас надо отсюда убираться поскорее. Я в поселке появляться не стану, сойду раньше. А Фимку вы, батюшка, лучше отправьте, от греха, куда подальше на время. Если приедут сыщики, а без них, помяните мое слово, не обойдется, то ее не найдут, значит, она и проболтаться не сможет.

Девочка только фыркнула возмущенно, ничего не возразив. Свои сидоры они закинули в кузов пикапа. В последний момент Витька, хлопнув себя по лбу, подскочил к форду и сдернул с заднего сидения плотный плед, которым могли укрываться в пути пассажиры ландо. Свернул и запихал к себе в мешок, который сразу раздулся до солидных размеров.

— Пригодится! Чего оставлять? — пояснил он свои действия, первым забираясь в кабину.

Они быстро загрузились в автомобиль, на широком диване хватило места не только для священника, но и для всей троицы худосочных подростков. Март уселся с краю, у двери, чтобы при всяком варианте иметь возможность действовать. Заворчав мотором, машина медленно тронулась с места.

— Витю тоже укрыть надобно? — задал очередной вопрос священник.

— Я Марта не брошу! — решительно заявил Ким. — И вообще, он теперь одаренный. Ему все дороги открыты.

— Это верно, — хмыкнул отец Василий. — И его на всех этих путях добрые люди с револьверами ждать будут. Ты хоть понимаешь, как опасно даже просто рядом с ним находиться, отрок неразумный?

— Он же их убил? — удивилось чистое помыслами дитя русско-корейской любви.

— Верно. А вот те, кто их послал, остались, — спокойно, как о чем-то обыденном, заметил Вахрамеев.

— Все равно, — уперто возразил Виктор. — Я с тобой пойду!

— И разговоров быть не может, ты, чадо, вместе со мной поедешь в приют! — строго и весомо заявил священник.

— Вы, батюшка, зря на Витю давите, с вами его оставлять никак нельзя. Подыщу безопасное место и там устрою. В приюте он первый кандидат на потрошение. В смысле, на допрос с пристрастием…

— Почему?!

— Это очевидно, — терпеливо пояснил он. — Если за мной наемных убийц послали, значит, кому-то я очень мешаю. Большие деньги не платят за безымянных сирот…

— Глубоко и несуетно мыслишь, по-взрослому, — отец Василий бросил на Марта задумчиво-удивленный взгляд. — Прежде я в тебе такой разумности не замечал.

— Сила дает знание, батюшка, — спокойно ответил Вахрамеев.

— Тут ничего не скажу. Сам я неодаренный. И что вы там видите и думаете, не ведаю. Припомни-ка, Мартемьян, документов от злодеев никаких не осталось?

— Договор на аренду форда, — четко ответил Март.

— А с убиенных тобой ничего не взял? — спросил поп. — Ни оружия, ни бумажников?

— Нет, — помотал головой парень, не став на всякий случай упоминать про браунинг. — Только деньги.

— Много ли?

— Не считал, батюшка. Но пачка большая.

— Значит, на первое время хватит, — удовлетворенно кивнул иеромонах. — Поехать-то есть куда?

— Разберусь. Вы уж простите, но и вам лучше ничего не знать.

— Тоже верно. Многие знания — многие печали. У вас самих хоть какие-то документы имеются?

— Метрики и аттестаты нам Воронин выдал.

— С чего это он так расщедрился… А, понимаю. Ты же нынче одаренным стал… Покажи-ка мне бумаги.

Друзья продемонстрировали заверенные подписью директора и печатью бланки.

— Ну, так я и думал, — покачал головой, окинув бумаги беглым взглядом, отец Василий. — Они же не действительные!

— Как это?

— Нужны подписи других учителей, а на метрике — священника, то есть моя, раба Божьего Василия. Ну, это не страшно. Сейчас встанем вон у того лесочка, и я подпишу всё. Будет полный порядок.

— Спасибо, отче.

— Это что… — лишь отмахнулся священник, сворачивая с грунтовки на небольшую петляющую среди деревьев колею. Отъехав еще на пару сотен метров от трассы, поп остановилпикап и заглушил двигатель. Внезапная тишина обрушилась на друзей. В ней сразу стали слышны голоса птиц, шелест листвы под порывами ветра.

— Вот здесь, чада мои, и расстанемся, — решительно заявил батюшка. — Долго ли коротко наша разлука продлится, одному Господу ведомо.

— А почему здесь? — немного испуганно спросила Фимка.

— Надо так, — тишком шепнул ей на ушко Витька, всю дорогу радовавшийся, что сидит с ней рядом.

— Дозволь на крест посмотреть, — попросил вышедший тем временем из-за руля отец Василий. — Да ты не опасайся, не отниму, чай не Воронин…

И все же Мартемьян не стал передавать распятие в чужие руки, просто вынул из-под рубахи и показал.

— Любопытно. А ведомо ли тебе, отрок, что сие не просто крест, а энколпион, что означает — ковчежец? Ну-ка, попробуй его открыть.

Март некоторое время то так, то эдак рассматривал чудесный артефакт, но так и не отыскал тайной задвижки или кнопки. Сосредоточившись, он посмотрел на предмет в своих руках с помощью силы. И сразу возникла яркая точка, одного прикосновения к которой оказалось достаточно, чтобы створки раскрылись.

— Квот эрот демонстрантум[21], как говорили древние латиняне, — кивнул священник.

— Что это? — ахнул Март, как зачарованный глядя на три переливающихся драгоценных камня, вмурованных в пластину из червонного золота.

— Это, чада мои, величайшая ценность нашего времени — «звездчатые адаманты». За границей их называют «стелларами», а вы, старообрядцы, еще кличете их «одолень-камнем» или «самосветами».

— А что это?

— Ты, верно, чуешь, как он тебя зовет? — с грустной усмешкой пояснил священник. — А еще сам себя и других со стороны видеть можешь и воздействовать на тех, кого видишь или чувствуешь. Вот от него вся эта сила и исходит.

— Как?!

— Господи, чему вас только учат! — вздохнул отец Василий. — Ведь элементарных вещей не ведаете. Решили, небось, зачем вам, простецам, знать сие? Ну, ладно, слушайте. Началось это в царствование, блаженной памяти, государя императора Николая Павловича. В одна тысяча восемьсот пятьдесят третьем году.

— В год великого знамения? — воскликнула отличница Фимка.

— Ну, хоть это запомнили, — хмыкнул батюшка и продолжил.

— Ученые потом пришли к выводу, что на землю упал не то метеоритный дождь, не то три кометы разом, не то еще какая напасть приключилась.

— Не разобрались что ли ученые? — удивился Март.

— А у них завсегда так, — развел руками священник. — Ничего толком не знают, а скажи им про Божий промысел, так засмеют, суеверия, дескать! Ну, да Бог им судья. И вот, значит, после того знамения сначала неурожай был, потом мор прошел, война началась, а затем все как-то наладилось само собой. Только в местах падений этих тел небесных стали люди находить эти самые адаманты. Вот тогда-то все и началось.