Тайны русского слова - Ирзабеков Василий Давыдович

Но разве не бывает среди людей так, что отец и сын перестают быть близкими людьми, не дружат меж собой? Увы, часто. Нас же, устами святого апостола Иоанна, называет Своими друзьями Сам Бог. Только послушайте: «Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15,14-16). Разве такое может даже присниться? Всем нам есть за что неизбывно благодарить Христа!

«Николаевское время»

Одно из воспоминаний детства связано с бабушкой, мамой моего отца, рано заменившей мне мать. Бывшая рабфаковка, она была учительницей начальных классов, единственная в нашей большой семье получившая высшее образование на азербайджанском языке. Вспоминая «бывшую жизнь», дочь купца первой гильдии, разоренного большевиками, и жена революционера, она вздыхала украдкой, повторяя чуть слышно: «Язых Николай! Язых Николай!» Какого такого Николая жалеет она, недоумевал я тогда, ведь «язых» значит несчастный. Да не было в нашей родне и среди близких никакого Николая, это я знал точно! Оказалось — был. Так моя покойная бабушка Бадам-ханум сокрушалась, жалея казненного русского Царя. Моя жизнь незаметно для меня была связана с государем. Я родился и жил в николаевском доме, гонял велик по Николаевской. Старые бакинцы по сию пору дореволюционное время называют не иначе как николаевским.

Давно это было. А вспомнилось сейчас, когда забежала как-то к нам соседка с нижнего этажа, моя ровесница, попросила помочь внуку Саше: в школе, говорит, задали написать доклад про Николашку.

А пишу я сейчас об этом потому, что был у всех нас еще один отец — воистину отец всем народам некогда великой и славной империи, любимый и любящий. Многое, очень многое вкладывал русский человек в это название — Царь-батюшка. Многое несчастливо изменилось в Отечестве нашем и судьбах наших с его гибелью, многое померкло, а то и попросту исчезло, как строчка в вечернем молитвенном правиле: «Императору споборствуй» перед «путешествующим спутешествуй». Только и слышишь ныне сетования: «А будет ли у нас снова Царь? Нужен он России, тяжко без него». И что ответить на это? Ну, был у нас государь. И что мы с ним сделали? Как поступили с его женой, детьми, близкими? Что сотворили со всей державою нашей? Восстановимо ли все порушенное? На данном этапе нужно, наверное, прежде обрести царя в голове. А там, глядишь ...

В одном я не прав. Когда сказал, что Царь наш — был. Он есть и поныне, и пребудет с народом своим, покуда теплится в нас вера во Христа и Богородицу, пока молим мы о предстательстве угодников Божиих и в их блистательном сонме святых Царственных страстотерпцев: императора Николая, императрицу Александру, царевича Алексия, великих княжон Ольгу, Татиану, Марию и Анастасию, преподобномученицу великую княгиню Елисавету...

В свое время в Москве с большой помпой прошел антифашистский съезд, о чем не преминула сообщить пресса. Причем начался он, как было упомянуто в газетных статьях, с кинопоказа галереи самых известных фашистов двадцатого века, где среди извергов рода человеческого, которых здесь и упоминать-то не хочется, оказался... последний русский Царь, уже прославленный к тому времени нашей Церковью. Но мы и это проглотили. Или попросту не заметили? Как не заметили когда-то страшного злодеяния, совершенного в ночь на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге, в подвале дома купца Ипатьева.

Феномен русскости

Язык народа — лучший, никогда не увядающий и вечно вновь распускающийся цвет всей его духовной жизни.

Если общество и власть не отринут чисто коммерческий поход к культуре, не заявят о борьбе за торжество высших ценностей, нас ждет всеобщее культурное обнищание, невежество, бедность духа, наша культура не будет способна рожать не только гениев, но и просто талантливых людей с широким взглядом на мир, людей, способных открывать новые горизонты, людей нравственных.

1937 год. Лубянка. Лейтенант Лацис допрашивает профессора медицины, а также архиепископа Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого, будущего святого нашей Церкви. Это был не первый и, увы, не последний его допрос. Политзаключенному было предъявлено обвинение в шпионаже в пользу Ватикана. В ответ на это нелепое обвинение следователь услышал: «Я всегда был русским». И хотя формально владыка ответил не на поставленный вопрос (ведь его спрашивали вовсе не о национальной принадлежности), ответ его прозвучал на редкость убедительно.

Поясню свою мысль. Представьте, что похожее обвинение предъявляется мне самому. В шпионаже, ну, скажем, в пользу Уругвая (Китая, США — да чего угодно). Я же в ответ гневно восклицаю: «Да вы что? Я всегда был азербайджанцем!» По-моему, не только не убедительно, но даже и, согласитесь, смешно и нелепо. Почему же тогда не возникает такого ощущения в предыдущем случае? Ответ может быть только один. Для святителя Луки, как и для подавляющего большинства русского населения России того времени (какой удар для нынешних либералов!), попросту не могло быть разночтений между понятиями русский и православный. И коль так, то о каком таком Ватикане вообще могла идти речь?! А потому краткий ответ владыки так ёмок и убедителен, так органичен и правдив.

— Кто ты? — Русский.

Из века в век, называя себя, обозначая свою национальную принадлежность, русские люди — в отличие от всех иных народов — отвечают, по сути, не на привычный вопрос кто ты, а на вопрос какой. Тем самым, даже не отдавая в этом отчета, избирают не примитивно-биологическую, а иную качественную доминанту. И именно русскость, как явление высшего порядка, по сей день продолжает оставаться непостижимым феноменом всех времен и народов, вызывающим различные, подчас взаимоисключающие суждения и толки. Именно об этом явлении так удивительно и прозорливо, как умел делать это только он, писал Федор Достоевский, называя русских всечеловеками, вселенскими людьми.

И как же обедняют собственную страну, ее культуру и науку, литературу и искусство те, кто и поныне с прискорбным упорством обосновывают понятие русскости, исходя в основном из биологической составляющей. Если ее взять за мерило русскости, то сотни светочей отечественной культуры, истории, науки и религии: тот же Достоевский, а также Пушкин, Лермонтов, Даль, Куприн, Мандельштам, Шостакович, Суворов, Барклай-де-Толли, Багратион, Чапаев, Ахмадуллина, Ким, Окуджава, Левитан, Рихтер, Вахтангов, Симонов, Светлов, Хуциев, Данелия и многие-многие иные (этот список можно продолжать до бесконечности) — как «не чисто русские» должны быть попросту сброшены с борта Русского Корабля. При «биологической» постановке вопроса в этот же «черный список» наверняка будут вписаны многие и многие имена последней российской царствующей династии, а также — страшно даже помыслить — венчающие Собор новомучеников и исповедников российских святые Царственные страстотерпцы, среди которых — великая княгиня Елизавета Федоровна, заживо погребенная большевиками в шахте. В «нерусские» придется зачислить и чудотворца всея Руси преподобного Александра Свирского и Пафнутия Боровского, и архиепископа Крымского Луку (Войно-Ясенецкого) — словом, сотни и сотни имен русских святых...

Да только здесь, в России, могли и, слава Богу, могут рождаться и проживать свою неповторимую жизнь русские немцы, русские евреи, русские корейцы, русские татары... Автору этих строк приходится все чаще и чаще встречать даже русских азербайджанцев, окруженных любовью и почитанием православных пастырей. Как замечательно это высочайшее родство, когда «крови неродной, а души одной».