Пир у золотого линя - Владас Юозович Даутартас

сетью. Когда стали гнать из воды коров, рыба испугалась да как пошла воду молотить, а сама так и ринулась в глубину. Не почуяла, бесовка, что в засаде. Тянем мы сеть, сажень тянем, другую. Только вдруг как саданет в мою сторону, даже сеть вырвало из рук. Только разве я отпущу? Уже, кажется, и до берега недалеко, да вода вдруг как вспенится, как закипит, словно котел на огне; хвост, широченный, как лопата, наружу показался — и все… Вытаращились мы на рваную сеть, а в ней дыра размером с лодочное днище. Тут-то меня и осенило, кто коров выдаивал. Сеть вся в слизи была — значит, сом это. И до чего хитер, а? Коровы в полдень к воде, а он — к ним. Пастуху и невдомек, что этакий вор повадился…

— Пес столько не набрешет, сколько ты, Юшка, языком намелешь… — спросонок сердито ворчит Пранайтис. После своего возвращения с моря он не упускал случая задеть кого попало.

— Да, бывала рыбка, бывала, — не осадив Пранайтиса, продолжает свое Юшка. — Однажды, помнится…

— Юшка, эй, Юшка! — раздается со стороны реки. Это рыбак, чья очередь закидывать перед нами. Когда никто не отзывается и не выходит из шалаша, тот ворчит: — Дьявол, а не дед. Разве что из пушки стрелять над ухом, только тогда проснется.

Но Юшка не торопится. Он ощупывает мою грудь, лицо, затем, сдавив мне жесткими пальцами нос, бормочет:

— Ну, довольно сопеть. Вставай, наш черед.

Я притворяюсь крепко спящим. До смерти неохота выходить наружу, в промозглую осеннюю ночь. За стенкой слышны шаги. Кто-то подбрасывает в костер тяжелые поленья.

— А не можешь, лучше не ввязывайся, да еще с мальцом.

— Не серчай, Антанас, — вылезая из шалаша, говорит Юшка и тут же спрашивает: — Неужто поймал чего, раз так спешишь?

— Две коряги — вон, шипят на огне, — раздраженно отвечает рыбак, потом, немного подержав руки над огнем, скрывается в шалаше.

До чего хорошо у костра! Мокрые дрова, правда, шипят, но зато их так много, что они поневоле горят, а от них идет тепло. Зато как страшно, когда отступаешь хотя бы на шаг от огня и из светлого круга попадаешь сразу в слепящую тьму. Ступать надо осторожно, потому что не видать, где кончается берег и начинается вода. Наощупь находим мы нашу лодку, весла, сеть. Мне страшно даже руки вперед протянуть. В тяжелой от недосыпа голове путаются Юшкины рассказы. Вот сейчас, кажется, из черной воды возникнет страшный сом, ударит своим могучим хвостом по лодке, и мы — на дне. Или в сеть вцепится скрюченными пальцами синий разбухший утопленник, вроде того, которого Юшка когда-то вытащил. Обмирая от ужаса, я быстро гребу, стремясь добраться до буя, а Юшка стоит где-то рядом со мной, невидимый в темноте, и закидывает сеть. Постукивает подбор, и слышно, как похлопывает озябшими руками Юшка. Когда сеть закинута, можно глядеть по сторонам. Но куда смотреть, на что? По всей реке светятся, уходя за бухту, буи. На берегу пылает, взметая искры, костер. Ветра нет. Но это только к лучшему, а то было бы вдвое холодней. А теперь, пока я гребу, мне тепло, и только руки коченеют, стынут. Неподалеку от лодки раздается какой-то плеск. Я снова замираю от ужаса.

— Крупная рыба играет. Сразу видать, не маленькая, ишь, словно польку пляшет, — слышу я голос Юшки и облегченно вздыхаю. — Йонас, похлопай-ка руками. Сунь в воду, а потом похлопай. Сразу тепло станет, — учит он и сам снова шлепает себя по бокам, даже звон стоит.

«Болтай, сколько хочешь, а я в ледяную воду не стану руки окунать», — думаю я, засовывая руки в рукава ватника.

Лодка скользит по течению ровно и только изредка вздрагивает, дергается, когда сеть задевает за какую-нибудь мелкую корягу. Я чувствую, как меня укачивает. Голова так и падает на грудь… В глазах мелькают светящиеся круги, дрожат огни буйков, и я скольжу, падаю вниз…

— Йонас! Да чтоб ты пропал! Греби давай. Не видишь, что ли, течение сеть заваливает! — кричит Юшка.

Я открываю глаза и вначале ничего не соображаю. По привычке хватаю весла и поворачиваю лодку.

— Правее бери, правее! Ослеп, что ли? Ведь с моего, а не с твоего конца вперед занесло!

Я стараюсь изо всех сил, но теперь не так-то легко выправить. Сна как не бывало, я тружусь покряхтывая.

— То-то, вот это дело, — подгоняет меня Юшка и радостно бормочет: — Подумать только, пошла рыбка-то… Ага, и налим затесался… Это уж к зиме, Йонас, к самой зимушке…

Наконец сеть в лодке. Присев над ней, мы руками нашариваем добычу. Юшка без труда находит запутавшуюся в сети рыбу, а мне не везет. Осторожно ощупываю сеть и всякий раз вздрагиваю, когда под рукой вскидывается щука или бьет хвостом рыбец. Юшка недоволен, что я так вожусь.

— Мелкую ты прямо через ячейки тащи. А то до утра прокопаешься.

Так, конечно, удобнее. Ухватив рыбку за голову, я выдираю ее из сети прямо через ячейку, так, что та скрипит. Если рыба не пролезает, я потихоньку освобождаю ячейку, и рыба на воле. Вдруг пальцы попадают во что-то липкое, длинное, я вскрикиваю и дрожу всем телом.

— Орешь, как будто тебя режут, — засмеялся Юшка. — Что там у тебя?

— Не знаю, рыба какая-то…

Юшка подползает ко мне и водит руками по дну лодки.

— Налим! — весело выкрикивает он. — Ну и здоровенный, гад, а? — держа обеими руками скользкого налима, Юшка относит его на нос. — Напугался? — спрашивает он, возвращаясь на свое место.

Я молчу, будто не слыхал вопроса.

— Птенец ты, — похлопывает он меня рукой по шапке. — Раз такие дела, гони лодку к шалашу. Сам выберу рыбу.

Вдоль