Рыжеволосая бестия - Мэг Хатчинсон

Он и не думал, что когда-нибудь ему снова захочется о ком-то заботиться. Заводить с кем-либо дружбу тоже не входило в его намерения. Иосиф Ричардсон сидел у себя дома в Холл-энд-коттедже и смотрел в окно. Но если бы у него спросили, что он в ту секунду видел, Иосиф не ответил бы, ибо взгляд его был устремлен в никуда. Он даже не замечал, что поле, раскинувшееся от его дома аж до самой церкви, утопает в цветах, а старинная церковь в лучах вечернего летнего солнца из черной вдруг превратилась в огненную. Каждый камень, из которого были сложены стены храма, стал источать собственный мягкий красноватый свет. Именно в этот момент Иосиф очнулся.

Красный цвет… цвет крови… их крови!

Сжав пальцы в кулаки, стиснув зубы, Иосиф пытался побороть боль, вызванную воспоминаниями, но эта боль стальными клешнями впилась в горло.

Темное пятно на серой глинистой земле.

Дыхание стало прерывистым. Боль оказалась сильнее духа.

Пятно было похоже на расстеленную шаль, а многочисленные ручейки, разбегавшиеся от него в разные стороны, напоминали бахрому. Земля с жадностью впитывала кровавую влагу… Капли крови тех, кого он любил больше всех на свете!

Иосиф вспомнил, как Руфь начала спорить, когда он сказал, что ей не стоит идти в Дарластон. Но жена настаивала, говоря, что Адаму нравится отдыхать на природе и играть с кузинами, нравится, что бабушка так переживает за него. Да и вообще, им всем будет полезно прогуляться.

Зачем он поддался уговорам, зачем разрешил ей идти?

Он сумел сдержать слезы, но дыхание затрепетало в груди, как крылья пойманной птицы.

Весь тот день Иосиф не находил себе места от волнения, отчего разговаривал с теми, кто работал вместе с ним в Банкрофт-холле, излишне резко. И волнение это значительно усилилось, когда, вернувшись с работы, он обнаружил, что дом опустел. Что случилось? Может быть, у Руфь началось раньше, чем они ожидали? Но она говорила, что их ребенок появится на свет только через пару недель… Хотя откуда ей было знать точно? Когда Руфь объявила ему, что ждет второго ребенка, она сама сказала, что природа всегда решает по-своему. Но природа может и отвернуться от тебя в любую секунду: преждевременные роды — штука не такая уж редкая.

А может быть, дело в Адаме? Может, он захворал?

От неизвестности на душе стало еще тяжелее. Холодный страх уже впился острыми когтями в сердце. Иосиф вышел из дома. Никто не резвился на пустыре, не бросился ему навстречу с радостным криком.

Не обращая внимания на тихие звуки в комнате, Иосиф углубился в воспоминания. Сначала он увидел пустырь, на который уже скатившееся к горизонту солнце накинуло лилово-розовую вуаль, потом вновь почувствовал, как напряглись до предела нервы, услышал призыв сгущающихся теней, ощутил, как по лицу прошелся ветер, словно поторапливал его.

Что заставило его свернуть с тропинки, протоптанной по полю? Что подтолкнуло уклониться от обычного пути?

— О Боже… О Боже!

Короткие слова мучительным стоном сорвались с губ, боль, причиненная нахлынувшими воспоминаниями, заставила запрокинуть голову и зажмуриться, но перед глазами возникали все новые и новые видения из прошлого.

Он пробирался через густые заросли травы, быстро, сам не зная куда, словно чья-то невидимая рука тащила его за собой. Потом он увидел их. Руфь и Адама, свою жену и своего ребенка… Они лежали вместе, тело Руфь наполовину прикрывало тело мальчика.

Кальсоновы дыры! Две глубокие узкие воронки, заброшенные с тех пор, как под этим клочком земли вопреки ожиданиям так и не был обнаружен уголь. Это место получило свое название в честь мистера Кальсона, который выкопал их, невзирая на то, что местные жители сразу сказали ему, что ничего он там не найдет.

Какой-то миг Иосиф стоял на краю обрыва и смотрел на скрюченные фигуры на дне, потом, издав отчаянный крик, бросился вниз и покатился по отвесному склону.

Схватив их и прижав к груди, он просидел с ними всю ночь на дне скважины, разговаривая с женой и сыном шепотом, чтобы не сойти с ума. Лишь наутро люди, которые шли на работу через поле, нашли Иосифа и помогли перенести его родных в дом. Руфь он нес сам. Складки платья, красные от крови не успевшего родиться ребенка, липли к ее окоченевшим ногам. Он никому не позволил помочь себе. Ему хотелось быть с ней как можно дольше, хотелось прижимать ее к себе, как тогда, когда она еще была жива, нежно и ласково, хотелось прочувствовать, чтобы навсегда запомнить эти последние мгновения, проведенные рядом с любимой.

По телу Иосифа прокатилась волна дрожи, отчего воспоминания растаяли и он понял, что сидит у окна и смотрит на церковь Святого Варфоломея, упирающуюся своей колокольней в небо.

Теперь они лежат там. Его жена, сын, рожденный их любовью, и ребенок, так и не увидевший белый свет… Его мир, его жизнь, его сердце лежат там же, неподалеку от церкви, которая была свидетелем их венчания, крещения их сына. Теперь рядом с ними покоится мальчик, который даже не знал лица той женщины, которая любила его не меньше, чем Руфь любила их сына.

— Я попросил, чтобы его положили рядом с тобой, моя любимая… — тихий шепот мужчины, почти обезумевшего от горя, нарушил царившую в комнате тишину. — Я же знаю, что ты не отказалась бы пожалеть ребенка. Я знаю, ты возьмешь его к себе на небо, где мы с тобой, Бог даст, встретимся. Я тебя люблю, милая моя. Я люблю тебя…

От слез сдавило горло. Он снова посмотрел на церковь и потянулся за курткой. Нужно было выполнить еще одно дело.

— Ты собираешься идти в Банкрофт-холл вместе с матерью?

Возвращаясь по широкой аллее, обсаженной с обеих сторон березами, листья которых, шевелясь на ветру, поблескивали серебром, Алиса думала, что нужно будет поблагодарить Иосифа за то, что он отговорил ее идти в Банкрофт-холл с матерью.

Она не хотела обременять его заботами об Анне. Чем дольше они оставались в его доме, тем большей опасности подвергали самого Иосифа. С этой мыслью Алиса вывела Анну на улицу, но та, не пройдя и десяти ярдов, чуть не упала.

Всего десять ярдов! Алиса заволновалась. Как же вести мать в другой город, если у нее едва хватило сил сделать несколько шагов?

— Оставь ее дома… — настойчиво произнес Иосиф. — Пусть она полежит, отдохнет. Все равно ведь один день ничего не решит.

Один день! Иосиф не мог знать, что для нее значил этот лишний день в его доме. Но надо было признать, что мать была не в состоянии ходить.

К тому времени Анна почти полностью утратила связь с реальным миром. Алиса прибавила шагу, ей хотелось как можно скорее оказаться рядом с матерью. Почти весь день Анна разговаривала сначала с мужем, потом с сыновьями.