Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917 - Альберт Каганович

В этих двух предложениях передано многое. И столетнее разочарование русского общества от встречи с ашкеназскими евреями, и желание видеть их благодарными русской власти. Но Каразин не учитывает, что «неблагодарными» ашкеназских евреев сделал столетний период репрессивных мер, предшествовавший его записям. А в начале встречи с колониальными властями ашкеназские евреи также выражали им свои симпатии. В 1810 году русский офицер Владимир Броневский отметил, находясь в Борисове (Минская губерния): «Жиды действительно искренно преданы России, любят государя и русских не променяют ни на каких других покровителей»[300].

Проявления лояльности со стороны бухарских евреев отмечали и другие авторы. В 1872 году анонимный автор в толстом журнале «Беседа» с удовлетворением писал: «…[туземные] евреи живо сблизились с [русскими] солдатами и у последних в слободке [еврейском квартале] имеется немало “тамырей” (приятелей), к которым они обыкновенно ходят в гости по праздникам»[301]. Лояльность к русской власти проявляли и евреи, остававшиеся в бухарском подданстве. Полковник Сергей Носович, в качестве главы русского посольства посетивший в 1870 году город Бухару, сторонниками России назвал в рапорте евреев, индусов и персов. А оказавшийся там спустя два года русский чиновник Николай Петровский отмечал, что встречные индусы и евреи кланялись, снимая шапки, только ему – и ни один из них не поклонился сопровождавшему его бухарскому чиновнику[302].

На основе полученных ответов управлявший туркестанской канцелярией Андрей Гомзин в августе 1876 года составил доклад, завершавшийся выводом о недопущении в край ашкеназских евреев[303]. Пытаясь предопределить решение данного вопроса желаемым образом, Гомзин даже пошел на обман, заявив, что Абрамов своего заключения не присылал (в действительности ответ начальника Зеравшанского округа был зарегистрирован канцелярией еще в феврале того же года). Итак, не найдя среди подчиненных сочувствия своей идее русификации края с помощью ашкеназских евреев, а отчасти – даже идее русификации с помощью бухарских евреев, Кауфман разрешил последним постоянно проживать в Сырдарьинской области и Зеравшанском округе. Ашкеназским же евреям он вообще запретил постоянное жительство в крае[304]. Рассылая резолюцию генерал-губернатора по министерствам и туркестанским ведомствам, довольный принятым решением Гомзин внес собственную ограничительную приписку – о том, что право постоянной оседлости предоставляется только туземным евреям, «жившим в этих местностях еще задолго до присоединения края к России»[305]. Эта приписка сыграла свою роковую роль в «бухарско-еврейском» российском законодательстве, к чему мы еще будем несколько раз возвращаться.

Не исключено, что от предоставления ашкеназским евреям права свободного проживания в крае Кауфман отказался не столько под влиянием своих подчиненных, сколько под давлением центральной власти. На это указывает докладная записка «Евреи в Туркестане» Абрама Кирснера. В этой записке, поданной в 1909 году в ревизионную комиссию графа Палена, говорится, что Кауфман хотел открыть Туркестанский край для проживания всех евреев, но, встретив в Петербурге непреодолимые препятствия, вынужден был от этого плана отказаться[306]. По всей видимости, Кауфман сразу оставил борьбу за ашкеназских евреев, чтобы добиться согласия на предоставление права свободного проживания в крае хотя бы для евреев туземных. Подтверждение этому мы встречаем в письме начальника Главного штаба за 1913 год. Согласно данному тексту, в 1876 году последовал запрос от Военного министерства о праве проживания евреев в крае и Кауфман ответил, что «меры, направленные против [ашкеназских] евреев внутренних губерний, не могли бы быть пока оправданы по отношению к туземным евреям»[307]. Как видно из такого ответа, за вопросом Военного министерства скрывалось предложение выселить всех евреев вообще.

Не исключено, что следствием намерения Кауфмана предоставить ашкеназским евреям право свободного проживания в крае и тем самым смягчить обострившийся в начале 1880-х годов еврейский вопрос было предложение министра внутренних дел графа Николая Игнатьева переселить евреев из черты оседлости в Туркестан. Оно было поддержано тогда несколькими еврейскими общественными деятелями[308]. Ясно, что для Военного министерства такое решение еврейского вопроса было неприемлемым. Дело в том, что Военное министерство, как мы увидим далее, относилось к евреям вообще и к бухарским евреям в частности хуже туркестанской администрации. Подобным же образом алжирские евреи испытывали худшее отношение к себе со стороны французского Военного министерства, чем со стороны местной алжирской администрации[309]. Толерантно относился к ашкеназским евреям и новый военный губернатор Сырдарьинской области Виталий Троцкий (занимавший эту должность в 1877–1883 годах), который прежде был начальником штаба Туркестанского военного округа. В мае 1878 года по поводу просьбы ашкеназских евреев Ташкента об утверждении казенного раввина он даже писал Кауфману, что «нет основательных причин к воспрещению [этим] евреям иметь здесь постоянное жительство, а затем и основать свое общество»[310].

Достигнутое благодаря последовательной и гибкой позиции Кауфмана право постоянного проживания бухарских евреев с туземным статусом в части Туркестана не распространялось вначале на образованную в 1876 году Ферганскую область. В сентябре 1878 года, спустя полтора года после своего назначения на должность военного губернатора этой области, Абрамов стал инициатором распространения права постоянного проживания туземных евреев и на нее. Кауфман охотно согласился с данным предложением. К тому времени туркестанскую канцелярию возглавил Платон Каблуков, в отличие от своего предшественника занимавший по отношению к евреям нейтральную позицию. Об этом свидетельствует его доклад от июля 1878 года о праве жительства евреев в крае[311].

Кроме Абрамова и Кауфмана, в 1870-х годах к бухарским евреям с симпатией относилось и большинство туркестанских чиновников. Многие из них любили сравнивать бухарских евреев с ашкеназскими в пользу первых. Будучи органом туркестанской администрации, газета «Туркестанские ведомости» сообщала в 1872 году: «Здешние евреи не похожи на европейских. Они опрятнее в одежде и в жизни, кротки и гостеприимны…Между ними замечателен их старший аксакал и калантар Моисей, личность честная и вообще достойная уважения по уму и влиянию на своих единоверцев…»[312]

Наиболее вредными для края русские чиновники считали проживавших в нем индусов[313]. Причина была в их открытом занятии ростовщичеством, ярко описанном Садриддином Айни[314]. В унисон с ним сообщает об увиденном и услышанном в Бухаре слывший антисемитом новеллист Всеволод Крестовский: «…задумчивые индусы из Шикапура… жесточайшие ростовщики, даже гораздо хуже евреев, хотя смотрят такими покорными тихонями… но не дай Бог никому попасть в когти этим смиренным вампирам»[315]. Несколько сибирских казаков, находившихся в кокандском плену в 1849–1852 годах, отметили после своего возвращения, что индусы большей частью занимаются ростовщичеством, а евреи – крашением[316]. Владимир Вельяминов-Зернов в 1856 году тоже отмечал, что в Коканде основным занятием индусов является отдача денег в рост[317]. Исследовавший экономику Ташкента сразу после его завоевания Василий Кузнецов также подчеркнул их занятие ростовщичеством[318]. А Верещагин тогда же отметил: «…индусы самые ужасные ростовщики в мире»[319].

Поэтому, несмотря на поддержку индусами русского завоевания, они не получили статуса туземцев. Более того, ссылаясь на выдачу ими ссуд под высокий процент – до 150 % годовых, Кауфман в октябре 1877 года добивался запрещения индусам владеть недвижимым имуществом свыше шести месяцев, т. е. свыше такого же срока, какой распространялся на евреев за пределами черты оседлости. Он также хотел ограничить их права кредиторов в отношении движимого имущества дехкан[320]. Но эти предложения не нашли поддержки в Петербурге, и тогда в том же году Кауфман собственной властью запретил индусам покупать землю, брать ее в залог, арендовать, забирать недвижимость за долги. С должников им разрешили взыскивать не более трети получаемого теми дохода[321]. Индусам удавалось обходить эти запреты, и поэтому в 1878 году Кауфман уже приказал выселить их за пределы края, дав годичный срок для ликвидации всех дел. Бо́льшая часть индусов были вынуждены покинуть Туркестан в 1879 году[322]. Те же, что остались в крае, продолжали заниматься выдачей ссуд под большие проценты[323]. Поскольку местные товары были малопривлекательны для Индии, в основном из-за большой транспортировочной стоимости, то вырученные в результате ссудных операций средства переводились туда через Москву с помощью давних коммерческих партнеров индусов – бухарских евреев. На эти средства в Индии закупались для Средней Азии индиго, опиум, шали и тонкая ткань – муслин[324].