Тайны Елисейского дворца - Жюльетта Бенцони

– Кто, например?

– Меттерних! Я знаю, что вы с ним знакомы. Он никогда вам не говорил? Каким-нибудь намеком? Обиняком?

Де Нарбонн снова рассмеялся.

Талейран готов был всерьез обидеться.

– Послушайте, де Нарбонн! Я и не предполагал, что сыплю шутками!

– Не сердитесь! Вы тоже со мной посмеетесь. Всякий раз, как я встречаю Меттерниха, он только и говорит, что о мадам Жюно. Все уши прожужжал. Думаю, он влюблен без памяти.

– А она об этом знает? Мне кажется, половина дам императорского двора мечтают о красивом австрийце… И несносная Каролина в том числе!

Де Нарбонн поднялся с кресла.

– Вот то, чего мне не хватало! Дорогой мой князь, благодарность моя беспредельна. Быть может, мне удастся снова научить улыбаться Лауру. Когда она смирится со своей виной перед мужем, она станет более снисходительной к его приключению. Я уверен, оно мимолетно. Но должен сказать, что великая герцогиня Берга умеет пробудить желание. Лаура должна понять, что не стоит заставлять мужчину излишне голодать.

– Однако будьте осторожны, де Нарбонн. Как все любители женщин, Жюно, должно быть, страшно ревнив по отношению к собственной жене. Способен на все, вплоть до жестокости, недаром солдаты прозвали его Бурей. Мы не хотим, чтобы обворожительная женщина пострадала.

– Достаточно будет, если он встревожится. Каролине труднее будет его удерживать. Спасибо за совет, милый князь. Попробую маневрировать и привести наш план в исполнение. Увы, только попробую.

– Вы видите препятствие?

– Да, и очень большое. Мадам Жюно искренне любит своего мужа.

– И что тут особенного? В семье не она одна будет вести двойную жизнь! Неужели у нее недостанет воображения получить от всего этого хоть какое-то удовольствие?

Де Нарбонн уселся в свою карету – Талейран жил тогда на улице де Варенн, в особняке Матиньон – и вновь отправился в Ренси. На этот раз он спешил, ему не терпелось начать применять лекарство, которое прописал он сам, но при содействии Хромого Дьявола, обретшее особую силу.

Увидев в окно кареты чудесный замок, де Нарбонн подумал, что прежде всего нужно увезти из него Лауру. Она живет здесь уединенно, с детьми, с армией слуг, пользуясь иной раз его обществом. Но дело идет к осени, начнутся охоты, будет приезжать множество гостей, и она как заботливая хозяйка дома будет ими заниматься, зато Жюно и Каролина получат возможность постоянно находить места для интимных встреч – недаром пословица гласит: только на людях мы одни. Сколько унижений ждет Лауру! Сколько реверансов перед ее императорским высочеством! И как Лаура должна ненавидеть это высочество, которое с таким бесстыдством и бессовестностью пользуется своим положением, добытым гением брата и отвагой мужа! Нет! Допускать этого нельзя! Может пролиться кровь! Так что необходимо увезти ее в Париж, и как можно скорее. Любой ценой!

Де Нарбонн нашел Лауру на первом этаже в маленькой гостиной, обтянутой золотистым шелком, которую она так любила и в которой чувствовала себя особенно уютно. По стенам висели картинки Кармонтеля[22], в углу мерцала золотом арфа. За арфой и сидела, задумавшись, Лаура, положив руку на пока еще немые струны. Она наклонилась, словно несла на хрупких плечах невыносимую тяжесть. В черном бархатном платье с мерцающей ниткой жемчуга, стекающей с лебединой шеи, с жемчужинами, светящимися в темных волосах, и в жемчужных браслетах на тонких руках, она казалась царственной и трогательной. Лаура протянула де Нарбонну руку, и на ее безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо с бриллиантом, он поцеловал ее и задержал в своей.

– Я так ждала, когда вы вернетесь, – вздохнула она. – Несмотря на толпу слуг, замок мне кажется таким пустым, что я попросила зажечь мне камин. Когда смотришь на огонь, чувствуешь себя не так одиноко.

– Согласен, если огонь пылает только в камине, а иначе…

– Не напоминайте мне об ужасах! Я о них, слава богу, не думала! Вы выпьете перед обедом аперитив?

– С вами вместе с большим удовольствием. Не умею пить один.

– Многие из наших знакомых охотно последовали бы вашему примеру, – улыбнулась Лаура.

Она протянула руку к звонку и замерла, услышав во дворе конский топот, а потом мужской голос, привыкший перекрикивать грохот битвы.

– Жюно? – прошептала она. – Вот уже две недели, как он не приезжал сюда. Что вы на это скажете?

Она собиралась сказать что-то еще, но не успела – Жюно уже вошел в гостиную. Он кипел от ярости, не подумал ни поздороваться, ни объяснить свое бурное и внезапное вторжение. Посмотрел на жену, потом на графа. Де Нарбонн подумал, уж не пьян ли он. Жюно подошел к Лауре.

– Я привез вам новости, – объявил он раздраженно. – Они приведут вас в восторг!

– Чего, похоже, не скажешь о вас, – отважился заметить де Нарбонн, почувствовав острое беспокойство, поскольку Жюно, как он успел удостовериться, был трезв.

– Почему же? Я тоже! Полюбуйтесь, добрые люди! Перед вами новый командующий Жирондским корпусом.

Жюно плюхнулся на канапе и отчаянно расхохотался. Сердце Лауры болезненно сжалось. Она налила в стакан воды и подошла к нему, а его сотрясал все тот же ненормальный смех, похожий больше на истерику.

– Выпей немного воды, тебе будет легче, а я сейчас попрошу принести портвейн.

Но Нарбонну пришлось подойти и держать Жюно голову, чтобы Лаура смогла влить ему в рот хоть несколько капель воды. Жюно продолжал хохотать, поперхнулся, закашлялся, выплюнул все в платок, который вложила ему в руки Лаура, и наконец-то его нервный смех замолк.

Лаура, сдвинув брови, взглянула на Нарбонна:

– Что это еще за Жирондский корпус, о котором никто не слышал?

– В гостиных не слышали безусловно. А между тем он реально существует. Император набрал войска в Бордо и в Байонне.

– Для чего? Насколько я знаю, мы ни с кем не воюем.

– Воюем, моя дорогая. Мы воюем с Англией, против которой Наполеон установил континентальную блокаду. Испания, а главное, Португалия существенные базы снабжения. И король Англии не стоял на плоту в Тильзите. Разумеется, речь идет не о том, чтобы притеснять эти страны, но желательно им внушить вести себя поскромнее, если они не хотят неприятностей. Впрочем, похоже, кое-какие уже у них есть…

– Ланн! – произнес Жюно замогильным голосом. – Я назначен на место Ланна.

– Стало быть, это не ссылка. Ланн занимает почетное место, прославившись своей храбростью. И женат он на родовитой дворянке мадемуазель Геэнёк, отец которой был пэром Франции[23], а сама она просто обворожительна. Так что о немилости не может быть и речи, – заключил граф, доставая из кармана табакерку и беря понюшку табаку. – Император нуждается в вас. Мне кажется, вам это должно быть понятно.

– И все-таки это немилость! – упорствовал Жюно. – Он сам сказал мне об этом! Когда я стал жаловаться, что он отсылает меня так далеко, только что вернувшись в Париж, и прибавил, что, соверши я серьезное преступление, не было бы наказания хуже. Он мне ответил: «Ты совершил не преступление, но серьезную ошибку». Можно подумать, вся империя смотрит на Елисейский дворец, интересуясь, что там происходит ночью.

– На вашем месте я не стал бы здесь говорить об этом, – тихо проговорил де Нарбонн, взглянув на Лауру и почувствовав, что в ней снова вспыхнул гнев. – Вам не кажется, что настало время попросить прощения? Впрочем, я оставлю вас и пойду немного поразмять ноги.

Граф де Нарбонн оставил супругов наедине выяснять свои отношения. В гостиной воцарилась тишина. Наконец Жюно осторожно спросил:

– Ты ведь не очень на меня сердишься, правда?

– Поставь себя на мое место. Ты нашел оригинальный способ поблагодарить меня за то, что я подарила тебе сына! Но… Но если ты ее любишь…

– Да как ты могла подумать?! – воскликнул он, задумавшись на секунду. – Никто не может занять твое место в моем сердце! Она… Это совсем другое. Она … заворожила меня. Возможно, потому что «его» сестра…

– А она? Неужели выйдет сухой из воды?

– А что он может ей сделать?

– Она спесива донельзя. Он мог бы поставить ее на место.

– Не выйдет. Она и его вполне может послать куда подальше. Другое дело, если бы узнал Мюрат…

– Мне бы надо было научиться владеть шпагой… или саблей! Как подумаю, что постоянно должна кланяться и прибавлять к каждой фразе «ваше императорское высочество» по отношению к женщине, которую я видела за корытом и которая теперь откровенно надо мной издевается!

Лаура направилась к двери, но Александр остановил ее, обнял и прижал к себе.

– Прости меня, мое сердечко! Умоляю! Ты поверишь, если я скажу, что только стыд удерживал меня в Париже последние дни! И вот-вот я тебя снова потеряю, потому что через две недели должен отправляться в Бордо! Как ни дико тебе покажется, но не сомневайся в моей любви, Лоретта! Каролина значит для меня не больше, чем «сестренки», над которыми ты смеешься!