Такой нежный покойник - Тамара Кандала

– Похоже, ты вспомнила об этом только сейчас, – не удержался Лёша.

– Это неправда! – Веру колотила дрожь, она была близка к истерике. – Тебе самому так было удобнее. Ты ведь не хотел делить Тиму ни с кем! И к Леночке ты практически равнодушен! – Вера была так жалка и некрасива в тот момент, что в Лёше проснулась вдруг острая жалость к этой женщине, которая была его женой уже почти пятнадцать лет. У неё были свои причины чувствовать себя несчастной – её больше не любили, любили другую. Значит, предали. – И вообще, дело не в Тиме! – Голос срывался на визг. – Дело в этой стерве, которая повисла у тебя на шее, принимает дорогие подарки и при этом пытается выглядеть святой. Я уже давно обо всём знаю. Все знают! Весь город! Подлая тварь! Под предлогом занятий с ребёнком… – И она разрыдалась в голос. – Не отпущу!! Не отпущу! – забилась она в истерике. – И сына не отдам! Ни за что! Слышишь?! И чтобы ноги больше этой ведьмы не было в нашем доме. С учительницами у Тимы проблем не будет – за ту цену, которую ты платишь этой сучке, можно нанять полдюжины…

Коре об этом разговоре он решил не рассказывать. Сказал только, что развод в данный момент невозможен. Обо всём остальном она догадалась сама.

– Он ей не нужен, Тима. Тебя шантажируют ребёнком.

– Возможно, это и так. Но результат тот же самый – сына мне не отдадут ни за что. И никакой суд мне не поможет.

– Я так полагаю, что моё присутствие в этом доме отныне нежелательно. Не трудись отвечать – не позорься. Сама всё понимаю. Тиму Галя может привозить мне в группу дважды в неделю.

– А мы? Что будет с нами? – Это прозвучало так жалко и беспомощно, что у Коры задрожали веки. Она поняла, какой ужас он испытывал в эту минуту перед словами, готовыми сорваться с её губ. – Тебе меня не жалко?

А вот это было уже слишком.

– Мне? Тебя? Это я тебя должна пожалеть? Ты что, убогий? Калека? Обделённый жизнью? – Она сама чуть не плакала, держалась из последних сил.

– Хуже. Я перед выбором, который сделать не могу. И не сделать тоже не могу.

– Так не бывает. Говорят, даже у съеденного есть два выхода. Не сделать выбор – уже выбор. Я тебе сочувствую – невозможно одновременно слизывать с ладони и держать гордое выражение лица.

– Но если ты такая сильная… и любишь меня… Пусть останется всё как было. На какое-то время. Ведь тот, кто любит, должен разделить участь того, кого любит.

– Это только в романах. А как было, уже не будет. И ты это знаешь. Твоя жена сделает всё, что в её силах, чтобы нас разлучить. И ты зависишь от неё больше, чем от меня.

– Это неправда. Без тебя я умру.

– Возможно. Но от неё не уйдёшь. – Кора собрала все свои силы Лёша видел, как у неё побледнели губы и сузились глаза. – Значит, придётся уйти мне. Пока все ещё, слава богу, живы.

О, женщины, жестоковыйное племя, хрупкость ваша сравнима только с вашей же целеустремлённостью. Нас, мужиков-простаков, развесивших свои уши и члены, всё норовите поставить вровень с собой. Как только не гнушаетесь якшаться с нами, придурками!

Так они расстались в первый раз.

А за окном подмигивал уже второй год нового века. Впервые в истории этой страны сам, без всяко го принуждения ушёл первый президент России.

Начался новый, постсоветский период. Из советского, казалось, оставили только гимн и несколько полуистлевших символов.

Но даже если на бордель водрузить крест, дом свиданий от того не станет домом молитвы.

Новенький, как пятак, президент вынырнул из ниоткуда. Вернее, из российского навоза, откуда его вытащили как репку. Тащили всей семейкой, во главе с «Дедушкой» и прикормленным этой же «семейкой» домашним мефистофелишкой на букву Б, прицепившимся мышкой в самом хвосте.

Пока тащили, взрывались дома в Москве и Волгодонске, прошли «учения» в Рязани, началась Вторая Чеченская. Вытащили по пьяной лавочке хорошо «взявшего на грудь» некоего генерала, решившего пострелять, утонула атомная подлодка вместе с задохнувшимся экипажем, который можно было спасти. Реакция нового главы государства на это событие была незатейлива: на вопрос иностранного корреспондента: «Что случилось с субмариной?» – он ответил не моргнув глазом, иезуитски поигрывая уголками улыбчивых губ: «Она утонула…» Мир охнул. А «нашему» хоть бы что. А потом он назвал безутешных вдов погибших моряков дешёвыми проститутками, которым заплатили, чтобы они рыдали в камеры иностранных журналистов.

Между тем, как по заказу, взлетели мировые цены на нефть. И опять(??) появилась надежда, связанная на этот раз с новым гарантом. Последний к этому факту никакого отношения не имел, однако воспользоваться таким подарком судьбы сумел очень даже оперативно – на новые, свалившиеся с неба деньги можно было приобрести себе новую команду и повязать её этим «баблом» по рукам и ногам. Ну, и кровушкой, конечно, замазать, как учили в той организации, из которой он вышел.

Так из «тёмной лошадки», о которой никто ничего толком не знал, выковывался нацлидер.

Комментарий журналиста того времени:

«– Кто же он, наш гарант? Наше всё?

– Пройдоха из питерской подворотни, шпана дворовая с пустым фантиком, зажатым в потном кулачке. Закомплексованный пацан, которому показали только один мускул в мозгу – как сделать, чтобы тебя боялись? Взять в заложники всю страну и при этом заставить эту же страну тебя обожать…»

Народ и правда был в восторге – «молодой, непьющий, из доблестных разведчиков», щас он всем им покажет! Кому «им» и что покажет, было не важно – население в эйфории.

Целая страна «ходоков» по особому пути.

Господи! Что за народ! Жалкий, добрый и нагло агрессивный одновременно.

Как же он умеет истошно обожать – преданно, нежно, вассально. Восхищаться до немоты. Радостно отдавать себя в руки Большому Белому Отцу, жертвовать для него своими и чужими жизнями! И чувствовать себя самым счастливым и самым несчастным одновременно.

Золотые слова писателя эпохи о том, что против России действительно существует заговор, но «только в заговоре этом участвует весь российский народ», с каждым годом становились всё актуальней.

А Лёшка, следуя славной русской традиции, не нашёл ничего лучше, чем запить. Запить с горя – это на Руси святое. Никто не осуждает – все жалеют. И даже не важно, какое горе, главное, что оно подразумевается.

Вера переехала в город, оставив Леночку со своими родителями. Она нянчилась с мужем, как с больным ребёнком. Её терпению и заботе дивилась даже Галя, на которую легли все заботы о Тиме.

Мальчик притих, вёл себя спокойно, маму старался не раздражать, а на папину «болезнь» реагировал по-своему, подолгу стоя перед зеркалом, покачиваясь и бессмысленно улыбаясь. Потом вдруг начинал корчиться и трястись, как заправский клоун, изображающий пьяного, считая, видимо, что отец придумал какую-то новую игру специально для них двоих.

Лёшка пил месяц. С ненавистью к себе и омерзением к водке, он вливал в себя насильно эту отраву, заставляя свой организм корчиться и содрогаться от отвращения. Зато вывороченной душе было не так больно. И на жене можно было срываться – какой с пьяного спрос. И о сыне забыть на какое-то время.

Только Кору никак не удавалось выкорчевать из себя – не помогали никакие творимые с собой безобразия. Он выплывал из небытия, с пьяным, затёкшим сознанием, с головой, насаженной на кол, с тяжёлыми ржавыми веками над тухлыми глазами, только затем, чтобы услышать в самом себе её смех, звенящий от счастья, как серебряные колокольцы, упиться её словами о любви и – в который раз! – выблевать отвращение к самому себе.

Через месяц его увезли в больницу с микроинфарктом.

Подлечили. Провели дезинтоксикацию и отправили в подмосковный санаторий на месяц.

Вера вернулась в Жуковку – санаторий находился недалеко от дачи.

Там-то его и навестил тесть.

– Ну что?! Решил уйти, не попрощавшись? У нас так не делается, – начал он, как всегда, цитатой из какого-то фильма про бандитов.

За эти годы Вадим Михалыч нажил брюшко, потерял две трети волос, а последнюю треть отрастил на зачёс через оба полушария. Одевался он теперь в английские пиджаки в мелкую клетку и вельветовые брюки, а над губой щетинились короткие жёсткие усишки – видимо, это соответствовало образу какого-нибудь очередного «крёстного папы».

– Вообще-то, я бы тебя отпустил на все четыре стороны – работник ты паршивенький, никакого авторитета среди подчинённых. Хватки жизненной у тебя нет. Муж из тебя тоже никудышный.

– Ну вот и отпустите, – устало усмехнулся Лёша.

– Не могу – ты отец моих внуков. И Верка, похоже, тебя любит, дурака. Да и знаешь ты теперь слишком много о моих делах. У нас, сам теперь знаешь, правило одно: вход рубль, выход хуй. Так что…