Чужая - Владимир Нестеренко

Но это не все. Пока не знаю, с кем эта мерзкая тварь связалась, у самой духу бы не хватило. Может, со зверями, а может, и с мусорами. Только бомбанули они общачок наш.

Возгласы неодобрения.

Да, братва… На святое протянули свои грязные лапы. Лапы, по локоть в крови наших пацанов, наших братьев! На святое. Все, что мы от себя отрывали, от своих близких, – выгребли. Человека, у которого общак был, – пытали полночи, жену с детьми положили, связали, напугали всех до смерти. Он тоже, блядь, хуйло, сдал тайник, но приполз, признал. Я, блядь, посмотрел на его ноги, по ноге хуярили – сука, до кости мясо размозжили. Так не исполнишь, он не при чем. Ну не выдержал, хуесосина, сдал. Будет отдавать, да только нет у него такого лавэ. Короче, братья! Грев нашим, что сидят по лагерям, эти крохи, сигареты, чай – все ушло. Лавэ – грязь, мы найдем, чем помочь босоте. Но – наказать надо. Так что – подымайте всех своих, пусть спрашивают у других пацанов, ищут. Суку эту, Шустрого этого, если получится, – выхватить, нет – на месте делать. А Чужую – выхватить по-любому! Ответят за все, за Малыша, за Туза, блядь, ебучего, за общее. Пока – никакого движения, никаких делов. Мусора только и ждут, как бы нам лапти сплести, сети накинуть! Но хуя, братва! И не таких мы раком ставили, в этом городе нас все знают, мы заставили себя уважать – и дальше будем заставлять. Вот и все. Короче – все ищут где да что. Я поеду, перетру с Хмурым, с Рахматом – они тоже дороги не дадут этой сучке. Ищите и обрящете, как написано в мудрой книге. Все, разбиваем понт, пацаны, меня уже ждут.

Рашпиль прощается с каждым и выходит через запасной выход, Охранник идет за ним.

Проходной двор, старые дома, дореволюционной постройки. В нише в стене стоит Шустрый. Он нервничает, немного суетится, засовывает руки в карманы, поправляет одежду. Одет он в камуфляжную форму, под ней – обычная одежда, на голове черная вязаная шапочка. Так ходили охранники магазинов, рынков и тому подобная публика.

В слабо освещенном проходе появляются две фигуры, это Рашпиль и Охранник.

У Охранника одна рука занята телефоном, который он несет за рукоятку, как ядерный чемоданчик.

РАШПИЛЬ: Иди сюда, что ты там плетешься?

Охранник, не отвечая, идет чуть быстрее. Из ниши очень быстро выходит, но не выскакивает, а скорее выскальзывает, Шустрый с пистолетом в руке. Не говоря ни слова, он стреляет в Рашпиля несколько раз, потом перемещается приставным шагом к лежащему на земле Рашпилю, целится в Охранника, тот бросает телефон и пригибается к земле, сразу став в два раза меньше, но не пытается достать оружие. Шустрый стреляет в Охранника и попадает, тот валится на землю, навзничь, пули слегка отбрасывают его. Шустрый поворачивается к Рашпилю и стреляет ему в голову, после чего подскакивает к Охраннику.

Побледневший, раненный в грудь и плечо (пальто намокло от крови), Охранник прямо через пальто, из кармана, стреляет в Шустрого, тот падает.

Дорога, усаженная тополями, осенний пейзаж, поздняя осень. Лески, лесочки, поля, перелески, холмы, иногда песчаные овраги. Бедные, унылые, сырые места. Вблизи дороги видны два старых, серо-зеленых от времени дота, амбразуры направлены от дороги в сторону опушки леса. Дорога выходит к городку, небольшому и неуютному, дороги в ямах и ухабах. Это даже не провинция, провинция предполагает какую-то метрополию, которая может призвать к порядку, это город, в котором время остановилось навсегда, то, что называется «Богом забытое место».

На окраине городка озеро, а над ним, на круче – белое здание монастыря, с колокольней, он отражается в озере, в черной воде. Подъехав ближе, можно увидеть, что монастырь не простой.

Он окружен серым бетонным забором, с колючей проволокой поверху, окна в монастыре закрыты глухими ставнями защитного цвета, с потеками ржавчины от них на белых стенах монастыря, а на колокольне установлены прожектора и громкоговорители. Креста на колокольне нет, нет и флага.

Внутренности лагеря, общая унылость природы продолжается – обшарпанные стены, выкрашенные в защитный цвет, обилие решеток из арматуры, надзиратели, в основном усатые красномордые пьяницы, в защитной же форме. Несмотря на форму и преобладание цвета хаки – мысль об армии не приходит в голову, в картинке нет ничего молодого, напористого: унылые, похмельные, немолодые пьяницы неторопливо проходят через решетчатые двери, разговаривают друг с другом, без эмоций, невесело. Время остановилось и здесь.

Камера путешествует по лагерю, залетает в цех. Станки стоят в клетках из арматуры, одетые в полосатые робы заключенные работают на станках.

Комната свиданий, к пожилому зэку приехала жена и дочь, зэка приводят в комнату, после чего запирают всех троих в ней, снаружи. В углу – оцинкованная бадья с деревянной крышкой, это параша.

Проверка. Пять-шесть надзирателей, вооруженных дубинками, поочередно открывают двери камер в монастыре, потолки сводчатые, низкие. В камерах – зэки, в основном – старики, в полосатых фуфайках и шапках, среди стариков – Шустрый, он похудел и изменился. В глазах появилось безумие, он их таращит, пристально всматриваясь в любой новый предмет или человека, вот и сейчас он так же всматривается в надзирателей.

НАДЗИРАТЕЛЬ (выкрикивает фамилию): Смирнов!

ДЕДУШКА Иван Федорович.

НАДЗИРАТЕЛЬ: Статья?

ДЕДУШКА Сто сорок четвертая.

НАДЗИРАТЕЛЬ: Срок?

ДЕДУШКА Пять лет. Конец срока – первого мая двухтысячного года.

НАДЗИРАТЕЛЬ: Мещеряк!

ШУСТРЫЙ: Евгений Викторович!

НАДЗИРАТЕЛЬ: Статья?

ШУСТРЫЙ: Девяносто третья, двести двадцать вторая.

НАДЗИРАТЕЛЬ: Срок?

ШУСТРЫЙ: Высшая мера, с заменой на двадцать лет особого. Конец срока – двадцать третьего февраля две тысячи тринадцатого года.

Другая камера, население такое же – в основном старики, среди них несколько молодых. Среди зэков – Бабай, брат Чужой.

НАДЗИРАТЕЛЬ: Савинков!

БАБАЙ: Артур Сергеевич!

НАДЗИРАТЕЛЬ: Статья?

БАБАЙ: Девяносто третья, двести двадцать вторая.

НАДЗИРАТЕЛЬ: Срок?

БАБАЙ: Высшая мера, с заменой на пятнадцать лет особого. Конец срока – второго февраля две тысячи восьмого года.

Повзрослевший, отсидевший пять лет, Сопля выходит из самолета в наручниках, два агента в штатском передают его русским, Сопля с интересом и ошеломлением рассматривает окружающих и бессмысленно улыбается, слыша вокруг родной язык.

МУСОР В ШТАТСКОМ: Ну что, земляк, понравилось у чехов?

СОПЛЯ: Так себе. Хлеба не было, так мы масло прямо на колбасу мазали.

Мусора и Сопля смеются.

Сопля выходит из большого здания, с часовым при входе. Он одет в те же вещи, что и тогда, в Чехии. С интересом осматривает прохожих. И видит, что одет не хуже, а порой и лучше, чем они. Идет по улице, рассматривает рекламу, иномарки, идущие сплошным потоком по улице, девушек, витрины.

Квартира Сопли, со скрещенными рапирами на стене, все так же бедно. Родители, постаревшие, отец уже пьян, он начал праздновать не дожидаясь сына, плачущая мать.

Крохотный ресторан, для простой публики, у входа несколько игровых автоматов. Играет радио, синтетические скатерти – ресторан явно захудалый.

За столом сидит Сопля с Хозяином ресторана, они приблизительно одного возраста, на столе бутылка коньяка, закуски, салаты – стол праздничный, накрыт на четверых.

СОПЛЯ: И потом что было?

ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: А что «потом»… Малыша и Гирю в цинках привезли, похоронили мы их в Озерном, рядом, возле входа. Там же рядом и Рашпиль.

СОПЛЯ: А сейчас кто вместо Рашпиля?

ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Да никто. Начали бригадиры между собой делиться. Постреляли еще пацанов. Кто куда перебежал, в другие бригады.

СОПЛЯ: А Малыша хозяйство? Техстанция, шинмонтажи, заправка?

ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Все проебом пошло. Шинмонтажи – закрылись, техстанцию лох продал другим, те уже со своей крышей пришли. За заправку не знаю.

СОПЛЯ: Понятно. А ты разбогател, я вижу.

ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Вот, на этот гадючник только хватило, я купил и свалил из движения. Тут такое началось – мочить начали без разбору, ни понятий, ничего – беспредел полный.

СОПЛЯ: Понятно.

ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Как там сидеть?

СОПЛЯ: Хуево без грева. Мне никто и копейки на счет не загнал. А там постанова другая, в Чехии. Там понятия другие, у них считается самым крутым – козел. Бригадир, староста, завхоз, мастер. Все нормальные на должностях, а меня не подтягивали – русский, да нищий. И заработать нельзя – так и сидел, голимый шо бубен. Курить бросил.

ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Так ты к Чужой подъедь. Она стоит нехуево, два ночных клуба, рестораны, даже завод какой-то купила. Рынок на Чапаева новый – тоже ее.