Марта Квест - Дорис Лессинг

Несомненно, с чего-то все начиналось. Вот чувства этого нет — и вдруг оно появляется: его не избежишь и не спугнешь. Медленно разрастается ощущение слияния с природой — и вот сама Марта, и маленькие антилопы, и колышущиеся травы, и нагретые солнцем деревья, и склоны холмов в волнах серебристого маиса, и огромный купол синего света над головой, и комья земли под ногами — все становится единым целым, сотрясающимся от распада пляшущих атомов. Марта чувствовала, как подземные реки вливаются в ее артерии, мучительно прокладывая себе путь, и артерии разбухают от невероятного давления; плоть ее уподобилась земле — в ней, точно на дрожжах, идет процесс роста. Глаза Марты были широко раскрыты и неподвижны, точно глаз солнца. Ни секунды дольше (если тут применимо понятие времени) не могла бы она этого вынести, но вдруг внезапный рывок вперед — и все кончено: вот это и есть то «мгновение», которое невозможно потом припомнить. Ибо в этот отрезок времени (чем его измерить?!) Марта до конца постигла собственное ничтожество и всю незначительность рода человеческого. В ее ушах стоял первозданный скрежет — то вращались огромные колеса движения; в звуке этом не участвовал человек — так, покачиваясь, скрипит влекомый волами фургон. Не участвовал в нем и голос Марты — и все-таки она была частью всего этого: помимо ее воли ей разрешено было слиться с этим — на определенных условиях. На каких же? В тот миг, когда пространство и время (но ведь это слова, а насколько понимала Марта, слова здесь были равносильны крику ребенка среди урагана) формировали ее плоть, она поняла, что значит ошибаться; ошибалась же она в своем представлении о себе и о своем месте в хаосе материи! И теперь она должна была стать чем-то совсем другим — как если бы что-то новое нуждалось в ее плоти, чтобы обрести форму, как если бы существовала какая-то необходимость, требовавшая, чтобы Марта распалась и была заново создана в соответствии с этой необходимостью. Но ощущение это быстро прошло: волна схлынула, оставив Марту стоять на дороге, а она протягивала руки, чтобы схватить ускользавшее «мгновение», не дать ему кануть в разрушающий и созидающий хаос тьмы. Однако пережитое уже отошло в область прошлого, и вместо целого процесса у Марты сохранилось лишь воспоминание о чем-то одном: память многое меняет, и Марта в тоскливом томлении уже не могла дождаться, когда же ей вновь дано будет «пройти через это».

Ей был брошен вызов, но она его не приняла. И ее мучило чувство тоски. Она знала, что все это бред, стремление к чему-то, чего никогда не существовало, — словом, к «экстазу». А экстаза-то и не получалось, было лишь мучительное познавание. Словно прозвенел удар молота. Нет, нужно какое-то новое слово, чтобы определить подобное состояние.

Внезапно Марта очнулась и увидела, что стоит у дороги, прямо в траве, и смотрит на двух маленьких антилоп, которые, равнодушно помахивая хвостиками, щиплют траву, все дальше углубляясь в заросли. Марта вспомнила, что часто стреляла в этих зверьков, но теперъ она никогда больше не будет этого делать — ведь еще совсем недавно, в момент озарения, они были частью единого целого. Однако стоило Марте решить это, как в ней поднялось раздражение и злость на собственную беспомощность, словно она поймала себя на бесцельной лжи. Раздражение заглушало в ней сейчас все остальные чувства — не грусть, а простое, обыденное раздражение, тем более сильное, что сейчас, через какие-нибудь пять минут после «озарения», она уже вспоминала о нем как о чем-то бесконечно радостном и чудесном — видимо, об этом и нужно вспоминать как о величайшем счастье.

Марта медленно поплелась домой, решив пройти кратчайшим путем — вдоль изгороди, через маисовые поля. Земля была сухая, точно утрамбованная, вся в трещинах от засухи, — ногам Марты было больно ступать по ней в неудобных сандалиях, которые были красивы на вид, но мало пригодны для ходьбы. Она с трудом поднялась на холм и прошла прямо к себе, чтобы немного собраться с мыслями, прежде чем встретиться с родителями — точнее, с матерью, ибо встреча с отцом была равносильна попытке привлечь внимание рассерженного призрака.

Увы! Ни мечтаний, ни решений… Очутившись у себя в комнате, Марта почувствовала лишь злость и обиду — она была зла на всех окрестных жителей, на мистера Макферлайна, на Марни, которая теперь обязательно «забежит», чтобы снять фасон платья.

Миссис Квест вошла с керосиновой лампой — было уже темно.

— Ты дома, девочка? — воскликнула она. — А я так беспокоилась! Почему же ты не сказала мне, что вернулась?

— Как видишь, со мной ничего страшного не произошло: цела и невредима и все еще девственница.

— Дорогая моя… — начала было миссис Квест, однако, спохватившись, умолкла и повесила лампу на стену. Пламя заколебалось, мерцая синеватыми отблесками, потом разгорелось и залило приятным желтоватым светом неровную штукатурку вплоть до самых стропил, где в тени поблескивал виток потускневшей от времени проволоки. — Как ты добралась домой? — осторожно спросила миссис Квест.

— Пешком, — вызывающе ответила Марта и даже почувствовала некоторое разочарование, когда миссис Квест ни словом не отозвалась.

— Ну, поторапливайся, сейчас будем ужинать.

Марта послушно последовала за матерью и вдруг, неожиданно для самой себя, небрежно бросила тоном легкомысленной девчонки:

— Этот мерзкий старикашка Макферлайн вздумал было заигрывать со мной.

Она взглянула на отца, но тот медленно крошил хлеб, словно соразмеряя свои движения с течением своих мыслей, зато миссис Квест поспешно выпалила:

— Какая ерунда! Ты все это вообразила. Он не мог себе этого позволить.

Намек на то, что она слишком молода для такого рода ухаживаний, побудил Марту добавить:

— А потом в нем заговорила совесть, и он предложил мне десять шиллингов.

Взглянув еще раз на погруженного в свои мысли отца, она смущенно хихикнула, а миссис Квест сказала:

— Ну, уж он знает, как себя вести. Он очень порядочный человек.

— Порядочный? — язвительно заметила Марта. — А в деревне полным-полно его ребят!

— И зачем ты слушаешь всякие сплетни! — торопливо перебила ее миссис Квест, бросив взгляд на служанку, подававшую блюдо с овощами.

— Да ведь это всем известно. И потом ты же сама говорила об этом миссис Макдугал.

— Ну, это еще ничего значит, и я, право, не думаю…

— Лицемеры проклятые! — сказала Марта. — Болтают всякую чепуху насчет цветных, а вот мистер Макферлайн может спать с кем ему заблагорассудится, и…

— Дорогая моя! — воскликнула миссис Квест, бросив отчаянный взгляд в сторону невозмутимой служанки. — Подумай, что ты говоришь!

— Ну конечно, тебя только это и заботит. Лишь бы вся ложь и безобразие были скрыты, а там…

Миссис Квест вскипела, повысила голос, и — сражение началось: мать и дочь высказали друг другу все, что уже было высказано много раз; они кричали, перебивая одна другую, пока поднятый ими шум не заставил мистера Квеста гаркнуть:

— Да замолчите вы обе!

Мать и дочь с облегчением посмотрели на него: можно было подумать, что они только этого и добивались. Но мистер Квест больше не промолвил ни слова. Бросив на них взгляд, полный недоумения и отчаяния, он опустил глаза в тарелку и продолжал есть.

— Ты слышала, что сказал отец? — лицемерно спросила миссис Квест.

Марте было и больно и страшно оттого, что отец и мать объединились против нее, и она выкрикнула:

— Эх вы! Готовы на что угодно пойти, лишь бы все было шито-крыто, а еще христиане! Ну что вы делаете на самом деле?..

Но она тотчас устыдилась детской наивности своих слов. Впрочем, то, что мы говорим, обычно бывает намного мельче того, что мы думаем; а Марте казалось, пожалуй, самым обидным, что родители до сих пор смотрят на нее как на малое дитя, хотя она давно уже выросла. Вот и этот разговор потому так ужасает ее родителей, что свидетельствует о чрезмерном ее развитии. Но слова Марты все же пробили защитную броню, за которой прятался ее отец, ибо он поднял голову и со злостью объявил:

— Ну что ж, если мы такие плохие и тебе не терпится жить по-своему, можешь убираться на все четыре стороны. Пошла вон! — гаркнул он, возбуждаясь от собственных слов. — Пошла вон, убирайся и оставь нас в покое!

Марта в ужасе затаила дыхание: ведь собственный отец выгоняет ее из дому — ее, семнадцатилетнюю девушку! Но где-то внутри она понимала, что его слова — плод эмоциональной разрядки и обращать на них внимание не следует.

— Очень хорошо, — зло сказала она, — я уйду.

Марта и ее отец смотрели друг на друга через стол — мать сидела на своем обычном месте во главе стола. Две пары темных, гневных глаз словно впились друг в друга; мистер Квест первый опустил голову и виновато пробормотал:

— Я просто не могу больше выносить эти вечные ссоры, ссоры, ссоры! — И он с капризной раздражительностью швырнул на пол салфетку. Служанка тотчас нагнулась, подняла ее и подала хозяину. — Благодарю, — автоматически произнес мистер Квест, снова расстилая салфетку на коленях.