Пилот-девица - Александр Зорич

Когда-то от этого экземпляра отказался клиент (точнее, клиента попросту застрелили), а новых желающих купить диковину никак не находилось...

В итоге Гай, а вместе с ним и его соратники так привыкли к уроду, что уже не могли себе представить жизни без него. Фактически, василиск, которому дали регбистское имя Буч, стал своего рода талисманом трапперского клана "Алые Тигры".

Ни на одно животное не похожий, Буч на длинных, как бы птичьих ногах с цепкими пальцами и длинными когтями медленно носил свое тучное, но при этом гибкое, покрытое крупными, антрацитно блестящими чешуями тело по вольеру и изредка издавал звуки, похожие на шипение крупной змеи.

Несмотря на годы, прожитые в одном и том же тесном вольере, василиск с энергичным изумлением вертел своей ящерообразной головой на длинной лебединой шее и взгляд его как будто спрашивал сердито: "Это что еще такое? Куда меня занесло?"

Солнечного света василиск совершенно не переносил. Как и вообще любых плотных фотонных потоков из середины оптического спектра. Василисе было велено никогда и ни за что животину ярким светом не освещать.

Жиль рассказал Василисе, что голосовые связки василиска Буча подрезали в первый же час после его поимки. В природе голос василиска похож на визг циркулярной пилы, а вовсе даже не на змеиное шипение, по децибельной же громкости приближается к пневматическому молотку!

Но дело даже не в децибелах. А в том, что некоторые частоты издаваемых василиском звуков – и дальше Жиль начал изобильно сыпать непонятными для Василисы словами – воздействуют на ту часть головного мозга человека, которая называется "палеокортекс".

Достаточно короткой акустической атаки – и человек впадает в ступор, как бы каменеет. И вот пока окаменевшая жертва не может двинуться, василиск подбегает вплотную, перекусывает ей глотку и, вдосталь насосавшись густо пенящейся алой крови, по-гурмански медленно выедает ее вкусные потрошки.

– Но это в природе потрошки. Причем не человеческие, ясное дело – где они столько людей найдут, дураков нет! – а наотарских пещерных лемуров. Здесь же мы кормим его обычной говядиной из расчета два килограмма в день, – пояснил Жиль. – Мясо ты будешь брать на кухне, у помощника повара по имени Дино, размораживать в микроволновке, и класть вот сюда, – Жиль показал на выдвигающуюся пластиковую кормилку своим пухлым лиловым пальцем. – Главное, не суй в кормилку свои бархатные ручки. Ну и в глаза ему пореже смотри. От этого потом голова адски болит – сто раз проверял...

Василиса, ошарашенная знакомством с трапперским талисманом, лишь покорно кивала. Да, мол, все сделаю, как велено.

Жиль еще много говорил о ее обязанностях. Как именно убирать, чтоб на полу клетки не оставалось разводов, как выставлять освещение на ночь, как менять картриджи с химикатами и как вызывать ветеринара.

Что могла Василиса записала – своими вычурными круглобокими муромскими каракулями. Что не могла – запомнила.

Последним пунктом в ее тетради значилось: "Пиво для Жиля носить из автомата по правую сторону от входа в Главный Ангар. Кукурузное пиво категорически не брать – от него Жиля пучит."

А потом Василиса собрала вещи цувертера Пивня в большую коробку из-под апельсинов, застелила его койку свежим бельем и, едва коснувшись ухом подушки, заснула.

Дни сменялись днями. Василиса трудилась в трапперском зверинце не за страх, а за совесть.

Многому пришлось научиться, многое – позабыть. Например, вкус парного молока. Или кислый, дразнящий ноздри запах моченой репы.

Лишь иногда, по выходным, у Василисы выдавалась возможность немного почитать.

И тогда, лежа на узкой койке, она читала с планшета книги из серии "Библиотека юного космонавта".

Казалось бы, что за смысл читать про космос, несколько недель безвылазно находясь в этом самом космосе?

Но Василиса таким вопросом не задавалась. Вместе с юными космонавтами она входила в атмосферы удаленных планет, на ходу штопала метеоритные пробоины, заслонялась экранами от протонных вспышек, доедала последние тюбики протеиновых консервов.

Раз в три дня Василису навещал дядя Толя – пилотируя свою старушку "Кассиопею", он тоже трудился на благо клана.

Сам дядя Толя говорил, что выполняет личные поручения Гая Титанировой Шкуры. Но Василиса, которая успела уже немного изучить своего незадачливого и при этом крайне тщеславного друга, подозревала, что дядя Толя немножечко привирает, чтобы ее впечатлить. И что на самом деле он выполняет вполне тривиальные рейсы с рудой на борту между копями Шварцвальда и "Вольным". От рассвета и до обеда, по расписанию.

Однажды Василиса сообразила, что если брать пиво в автомате не только для Жиля, но и для дяди Толи, их досужие беседы станут более продолжительными и занимательными.

Так и вышло: дядя Толя начал рассказывать соленые анекдоты, делиться минимально отретушированными "для дофина" случаями из жизни, а однажды, расчувствовавшись, даже подарил Василисе пистолет.

– Трофейный! – пояснил дядя Толя, многозначительно качнув головой.

Смысла слова "трофейный" Василиса не знала. Его пришлось посмотреть в словаре.

За пару вечеров добрый дядя Толя научил Василису всему, что девица должна знать о пистолете. Вот обойма, вот патроны, вот баллончик жидкого пороха, а вот – предохранитель. Чик вверх, чик вниз. Так – стреляем, этак – выстрела не будет.

– Пре-до-хра-ни-тель. И запомни, егоза, миллионы гражданских чистоплюев погорели на том, что размахивали перед носом у лихих ребят стволом на предохранителе. Поэтому если уж влезла в неприятности, с предохранителя – долой!

Кроме дяди Толи, Василиса много общалась со сторожем Жилем. Этот неопрятный шестидесятилетний звездопроходец, с протезом вместо правой ноги и надписью "Я ТАК И ЗНАЛ" на футболке, воплощал идеальный тип наставника тех самых лихих трапперов из клана "Звездные Бульдоги", которые нашли свой конец под пулями да картечью красносельских мужиков.

Но вот сейчас Жиль по иронии судьбы наставничал не над трапперской молодежью, а над Василисой.

Жиль рассказывал немного и рассказы его были крайне скудны на эмоции – словно он экономил не только слова, но и восклицательные знаки вместе с вопросительными.

Так, самые невероятные подробности жизни и анатомии наотарских василисков в его изложении звучали следующим образом:

– Бывают еще диадемы. Такие пятна во лбу. Сам не видел. В книгах не пишут. Рассказывал один серьезный человек. Диадема бьет по мозгам светом. Вроде как акустическая атака. Только светом. Рубит хуже чем криком. Тоже валит в паралич. А еще несут яйца. Яйца из благородных камней. Василиск жрет там под землей минералы всякие. Вроде как улучшает их. И откладывает яйца. Бывают рубиновые, бывают сапфировые...

Ну и так далее. В глазах Василисы эти истории чего-то стоили бы, будь они расцвечены личным сопереживанием рассказчика. А так – всего лишь какие-то унылые небылицы.

Зато у Жиля была отличная коллекция из тысяч комедий – от зари кинематографа и до дня сегодняшнего. Он смотрел и пересматривал их в одиночестве своей каптерки.

Громче всего сторож смеялся над комедиями со стародавним клоуном Нильсеном – немолодым и одышливым.

Но Василиса, как ни тщилась, ничего столь уж гомерически смешного в них не находила. Тем более что клоун Нильсен, седой, благовидный кривляка, был страсть как похож на усольского градоначальника Орлика Петровича Батогина, который частенько бывал в гостях у ее тяти.

"Это ж надо, до чего доброго человека нужда довела!" – жалела клоуна Нильсена сердобольная Василиса, когда тот в очередной раз напарывался стыдным местом на какой-нибудь поручень, пень или сапог агрессивного супостата.

Однажды утром, когда Василиса возилась с картриджем системы жизнеобеспечения морской звезды Марины, заждавшейся прилета своего нелегального покупателя с далекой Земли, в зверинец явились гости.

Поскольку трапперы, народ косный и малолюбопытный, зверинец обычно вниманием не жаловали, гости эти стали для муромчанки полной неожиданностью.

Первый был уже знаком Василисе как заместитель Гая Титанировой Шкуры. Он был импозантно чернокож, плотен телесно и, не снимая даже на ночь, носил пальто фасона тренчкоат (который Василиса, конечно, называла "камзолом"). Его звали Боб Джи Кейн. У него был бархатный голос и обходительные манеры преуспевающего столичного жиголо.

Второго гостя Василиса видела первый раз в жизни.

Боб Джи Кейн называл его "господин Блад". А также, когда хотел подольститься, "Кормчий".

Интуиция подсказывала Василисе, что Боб Джи Кейн не любит и побаивается этого самого Блада, который, к слову, был одет более чем экзотично – в белый костюм-тройку с черной бабочкой. Картину изнуренного аристократизма довершала трость с набалдашником в виде головы какого-то диковинного гада.