Дитя Марса - Янг Роберт Франклин

– Словами не передать, какую боль я испытала в тот момент. Хотелось только одного – поскорее убраться подальше от острова. Однако со временем боль притупилась, я успокоилась и поняла, что вы предназначены друг для друга. Поэтому я приплыла сюда в надежде, что вы догадаетесь и придете меня встретить. Прощай, сестренка, — обратилась она к Барбаре. Небесно-голубые глаза задержались на Дэвиде. – Прощай, милый, ласковый Дэвид.

Хелен развернулась, и чайки взмыли вверх. Дельфины запрыгали по волнам. Вода задрожала от ее поступи.

– Постой,– воскликнул Дэвид. – Пожалуйста, постой.

Она не замедлила шаг. Ее ноги все глубже погружались в воду, та бурлила, смыкаясь у бедер, талии. Дэвид понимал, что уже не любит Хелен. А если и любит, то не так, как прежде. Теперь эта любовь стала иного, более возвышенного рода, а потому невыносимо было наблюдать, как любимая женщина одиноко бредет в пучину.

— Погоди, постой, умоляю!– крикнул он.

Хелен обернулась и с улыбкой покачала головой. В ее улыбке смешалась грусть и неведомое, потаенное счастье...

Внезапно воды забурлили, вспенились, и на поверхности возникла золотистая голова, безбрежные, точно стаи рыб, плечи, исполинские руки... Взметнув фонтан брызг, новый суженый Хелен вынырнул на поверхность, и она заглянула в его огромные лазурные глаза. Их взаимная любовь золотым огнем сияла даже сквозь пургу. Вдвоем они поплыли прочь.

Резвились дельфины, кружили чайки. Ветер усилился, поднялся слепящий, свирепый буран. Прежде чем нырнуть, влюбленные воспарили высоко над водой, и единственный солнечный луч, пробившись сквозь толщу облаков, озарил золотистые тела, отчего все вокруг залило ярким светом.

Мгновение спустя луч погас, небо заволокло серыми тучами, никто не тревожил морскую гладь, кроме неугомонных дельфинов и снегопада.

По щекам Барбары струились слезы. Дэвид притянул ее к себе и обнял.

– Все хорошо. Теперь она свободна.

Его взгляд устремился вдаль, за пределы свинцового моря. В памяти всплыла картина, написанная Хелен в разгар их любви – причудливый замок, изящные башни, странные лучи, мерцающее сияние, рыбообразные птицы. Почти как у Шелли.

– Когда смежишь в пучине ночи свои сверкающие очи?– прошептал Дэвид.

КОРАБЛЬ ПРИЛЕТИТ

В тот вечер Ским вместе с двумя сотнями братьев и сестер находился дома и восторженно внимал голосу отца. Ночь выдалась холодная и безветренная, небо усыпали звезды, пронзая ярким светом чернильную мглу. Сияли все три луны – большая, средняя и малая. Последняя толькотолько взошла над Великим морем, накрыв серебристым шлейфом все побережье и мерцающую водную гладь. Отступая все дальше от берега, сияние малой луны сливалось со светом других лун и мягко струилось на крону дома, где Ским обитал вместе с двумя сотнями братьев и сестер, на кроны домов в низовье и на склонах долины.

– И прилетит корабль,– вещал отец глубоким шелестящим голосом. Вообще-то, отец и дом составляли единое целое, но Ским никогда не думал об этом в таком ключе. – Гигантский, сверкающий корабль из дальних стран. И опустится он с небес, словно огромная бескрылая птица, и сядет у вод Великого моря.

Отец декламировал строки из Сантрита, что делал каждый вечер, когда Ским вместе с двумя сотнями братьев и сестер собирались спать. Поэтому не сама речь внушала восторг, а тайна, не ведомая ни отцу, ни двум сотням братьев и сестер – ни сотням тысяч других братьев и сестер вместе с их отцами, населявшими долину. Тайна заключалась в том, что корабль уже прилетал. Сегодня. Из всех обитателей общины единственным, кто видел его, был Ским.

Он не поделился ни с кем этой новостью по весьма уважительной причине: корабль объявился в полдень, когда детям школьного возраста полагалось быть на занятиях. Сообщить о корабле означало признаться, что Ским нарушил одно из строгих правил Смотрителя – прогулял школу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сознаваться было ну никак нельзя.

Валять дурака Ским начал, едва отделился от дома. Отбившись от стайки учеников, он принялся исполнять сальто и выписывать в воздухе восьмерки. Когда он перемахнул через последний склон, остальные ребята уже собрались перед зеленой внушительной школой и терпеливо ждали зова учителя.

Но Ским не мог с собой совладать – утро было бесподобное и предвещало прекрасный день. Над предрассветной мглой занималось бледно-розовое солнце, с моря подкрадывался легкий ветерок, просоленный запах неодолимо манил взлететь повыше, к пушистым облакам – на них можно валяться хоть весь день, а дождя не прольется ни капли.

«Зачем вообще придумали осень!– размышлял Ским. – Почему лето не длится вечно! Пусть летом приходится работать, зато не надо ходить в школу – оторвешься от дома и делай что душе угодно».

«Зачем вообще придумали понедельники!– продолжал сокрушаться Ским. – Почему неделя не может состоять из одних только суббот и воскресений!»

Его маленькое зеленое личико обиженно сморщилось. Всю субботу на горизонте бушевал водяной смерч, и отец строго-настрого запретил отлучаться из дома. Заниматься было совершенно нечем, кроме как играть в ветряные салочки с младшими братьями и сестрами или помогать старшим перерабатывать солнечный свет в сахар для дома. Скиму вовсе не хотелось играть в салки и он не понимал, почему должен работать осенью, если летом трудился как на износ.

Но вчера штормовые тучи рассеялись, небо стало ясным и светлым, а свежий ветер так и звал прокатиться на нем верхом. Но как назло нагрянули гости: десять тысяч кузин и кузенов из низовья долины, и Скиму пришлось снова остаться дома и развлекать своих многочисленных родственников. А сегодня, когда гости разъехались, ему нужно идти в школу! Это невыносимо!

Он хмуро покосился на громаду школы и толпу прилежных учеников. Уж они-то способны разделить его горе. Хотя... возможно, их отцы не настолько отстали от жизни и знают, что водяные смерчи не выбираются на сушу. Возможно, их родня не сваливается как снег на голову. Возможно, в свои выходные они сплавляются на облачных плотах, раскатывают на ветряных лифтах, и вообще отдыхают на полную катушку.

Внезапно, легкий морской бриз превратился в порыв ветра, и Скима, перевернув вверх тормашками, перенесло на другую сторону холма. Ским моментально восстановил привычное положение, но назад не полетел. Откинувшись на спину, он завис в нескольких метрах над землей, устремив взгляд на чаек, прокладывавших путь к морю. Какое-то время Ским блаженствовал среди воздушных потоков. Собственно, тогда-то он и решил прогулять школу.

Ветер стремительно набирал силу. Ским втягивал его всеми порами, пропускал сквозь губчатые и палисадные клетки, которые составляли практически все его естество, но пока вырабатывали скромный объем углеводов, для минимальных потребностей. Выждав, пока ветер усилится, и убедившись, что Смотрителя нет поблизости, Ским оседлал поток и взмыл в небо.

Когда порыв ослаб, Ским выровнялся и, не глядя вниз, застыл в ожидании ветряного лифта. Вскоре подъемник уже уносил его все выше и выше, пока Ским не очутился на нижнем ярусе облаков – там ветер стих. Маленькой зеленой звездочкой Ским парил в небесах и смотрел на мир внизу.

Прямо под ним зеленым пятном маячила школа, почти неотличимая от зеленых крапинок бесчисленных домов, усыпавших склоны и долину. Справа, насколько хватало глаз, простиралось поле, по левую сторону поблескивало море. Чуть дальше в глубине суши синей каплей мерцало озеро. В лучах восходящего солнца серебристая лиана реки постепенно приобретала золотистый оттенок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отыскав ветряную тропу, ведущую к морю, Ским устремился по ней и уже скоро порхал над побережьем. Потом скатился по ветряной горке. Вдоволь налетавшись над легким облачком, Ским окунулся в прохладную молочную дымку, а после пересел на другой лифт и умчался высоко-высоко, под самый купол неба, и только там остановился перевести дух.