Экспресс Надежда - Николай Гацунаев

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой!"

Игорь убавил громкость, подмигнул и отправился готовить завтрак.

"Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна,

Идет война народная,

Священная война!"

Песня брала за душу, будила воспоминания, сближала дальние дали. Теперь он уже не чувствовал себя посторонним в этом поначалу чужом для него мире, нащупал связующее звено. И звеном этим была песня.

Иван шагнул к окну и сдвинул противомоскитную сетку. В лицо дохнуло прохладой. У самого горизонта группами и поодиночке шли пыльные смерчи, и было в их движении что-то пугающе нереальное, неподвластное привычным земным категориям и закономерностям. Сквозь заключительные аккорды песни прорезался голос диктора:

- Тридцать лет назад, 9 мая 1945 года залпы салюта над поверженным в прах рейхстагом возвестили миру о победе советского народа над гитлеровской Германией!

- Т-та-ак-к... - Иван почувствовал, что вот-вот упадет и медленно опустился на койку. Лоб опять покрылся холодным потом. Он достал платок, расправил и уткнулся в него лицом. Победа. Он так ждал этого дня... На фронте, в госпитале... Каждым вылетом, каждым сбитым фашистским самолетом старался приблизить победу... Тысячу раз представлял себе этот день, огни салюта, сияющие лица однополчан, ощущение безграничной радости... И вот - победа. А он узнает о ней тридцать лет спустя!.. И нет вокруг никого из друзей. И ощущения радости нет, а только горькое чувство вины... Вины? А в чем его вина?!.

- Аспирин-то я тебе забыл дать. Э, братишка, да тебе, я смотрю, совсем худо. - Игорь выключил приемник, протянул Ивану таблетку и стакан с водой. - Держи-ка...

Зарудный машинально взял аспирин.

- Глотай, - скомандовал Игорь. - И на боковую. Сосни чуток. Проснешься, позавтракаем.

Иван проглотил таблетку, отдал стакан, лег, закинув руки за голову. Закрыл глаза.

Что теперь? Вопрос родился в сознании сам собой. И, как ни странно, вдруг само собой пришло спокойствие. Схлынуло нервное напряжение, стало легко и покойно, как бывает, когда возвращаешься домой после утомительно долгой поездки.

Домой... Иван обвел взглядом немудрящее убранство вагончика и усмехнулся. Прав стервец Руперт - непостижимое существо человек. В экспрессе все было в тысячу раз комфортабельнее: живи не хочу! Но там он чувствовал себя чужим, а здесь... Здесь он дома.

И дело даже не в том, что, судя по всему, отсюда рукой подать до Турткуля: тридцать лет срок не малый, все там наверняка изменилось.

Он поднялся и включил радио. Передавали старинный марш "Прощание славянки". Из кухни потянуло горячими шкварками.

- Вань! - позвал Игорь. - Ты яичницу как любишь, - глазунью или взболтать?

- Все равно. - Он похлопал по карманам комбинезона. Папирос не было.

- Как? - не расслышал Игорь.

Иван вышел в тамбур, полез в карман куртки.

- Все равно, говорю.

Дверь в кухню была открыта. Игорь во всю колдовал над сковородкой. Увидел Ивана, кивнул.

- Кури здесь. Тут кроме меня все смолят.

Кончил разбивать яйца на сковородку, убавил огонь. Обернулся.

- А куртка у тебя - блеск. Кожаная, на меху. Летаешь или технарь?

- Летаю.

- Понятно. - Он выключил конфорку под сковородкой. На второй конфорке поблескивал металлический чайник.

- А, ч-черт! Забыл совсем. Будь другом, слетай к мотоциклу, сумку принеси. Помидоры там, огурцы, зелень всякая.

Стол удался на славу. Салат из свежих помидоров и огурцов. Редиска. Гора зелени. Яичница-глазунья и нарезанный тонкими ломтиками копченый окорок.

- Собственного копчения, - похвастал Игорь. Достал из сумки четвертинку с изумрудно-зеленой этикеткой. Жидкость в бутылке была под стать этикетке, - светло-зеленая.

- "Шайкурай", - прочел Иван. - Это что?

- А шут ее знает, - признался Игорь. - Настойка какая-то. Я в этих делах не мастак. За День Победы.

Он налил по полрюмки и поставил бутылку на стол. Осторожно, двумя пальцами взялся за рюмку.

- Батя у меня с войны не вернулся. - Помолчал, глядя куда-то в окно внезапно посерьезневшими глазами. Вздохнул. Давай за него.

Наливка горчила. Наливка пахла дикой полынью, бескрайним степным привольем.

- Ешь, Ваня. Закусывай. Ветчину бери.

Смутное воспоминание шевельнулось в душе. На мгновенье стало тревожно и неуютно. И тут же прошло.

- Сам-то из каких краев будешь? - спросил Игорь.

- Из Турткуля.

- Надо же! Земляки.

Иван стиснул зубы и пристально вгляделся в лицо собеседника. Тот продолжал, ничего не замечая.

- И батя мой в Турткуле родился. Не в нынешнем, конечно. В том, который Дарья смыла.

Сомнения нарастали со скоростью катящегося с горы снежного кома. Вопрос рвался с губ, но он пересилил себя и промолчал.

- Отец еще до войны из Турткуля уехал. В летное училище. Там и женился. А как война началась, жену сюда отправил.

"Молчи, - приказал себе Иван. - Молчи и не строй догадок. Мало ли похожих судеб..."

- А в сорок четвертом похоронка пришла. Осенью. Это было как удар в солнечное сплетение: режущая боль, удушье и почти полная неспособность сделать вдох. - Игорь по-прежнему, не отрываясь, смотрел в окно.

- Мать после его смерти всего год протянула. В ноябре сорок пятого скончалась. А меня в детдом определили. Вот такие дела...

Игорь снова налил в рюмки.

- Выпьем, Ваня. За Победу выпьем.

"Не смотри!" - то ли молил, то ли тщетно заклинал Иван. Не поднимай глаз!"

- Да что с тобой? - всполошился Игорь. - Лица на тебе нет! Сердце, да?

- Н-ничего, - хрипло прошептал Зарудный, поднес рюмку к губам и запрокинул голову. Спирт обжег небо, глотку, гортань. Иван выдохнул остатки воздуха открытым ртом, медленномедленно потянул в грудь свежий.

- Потерпи, браток. Сейчас валидол дам, - Игорь торопливо вышел из комнаты.

"День Победы порохом пропах, - услышал Иван чей-то мужественный баритон, протянул руку и прибавил громкость.

- Это праздник с сединою на висках.

Это радость со слезами на глазах.

День Победы, День Победы, День Победы!.."

Вернулся Игорь с пузырьком валидола.

- Не надо, - остановил его Иван. - Прошло. Давай лучше песню послушаем.

Ему и в самом деле полегчало. Молча дослушали песню. Иван - сосредоточенно, глядя прямо перед собой, Игорь, - то и дело бросая на него тревожные взгляды.

- Легче? - спросил он, когда Иван выключил приемник.

- Не то слово, - криво усмехнулся Зарудный. - По последней, что ли?

- Может, не надо?

- Надо, - кивнул Иван. - Бог троицу любит.

- Так то бог, - улыбнулся Игорь. - А мы простые смертные. - И вдруг предложил: - Слушай, а может, на рыбалку махнем? Арал рядом.

- Можно и на рыбалку, - согласился Иван и разлил по рюмкам остаток "Шайкурая".