Порочный учитель - Бьянка Коул

вспыхивает прямо у меня между бедер.

Зачем ему запирать дверь?

Я неловко опираюсь на свои костыли в центре его кабинета, ожидая, когда он скажет мне, где сесть.

— Присаживайся сюда, — говорит он, указывая на диван.

Я с трудом сглатываю и, спотыкаясь, осторожно прислоняю костыли к дивану, прежде чем опуститься на него.

Он садится рядом со мной, ближе, чем я ожидала.

— Не думаю, что у меня есть книги для этого урока, сэр, — говорю, смотря куда угодно в комнате, только не на него.

Я замечаю фотографию в рамке, на которой улыбается красивая блондинка. В груди вспыхивает боль, которую я не могу понять. Интересно, его ли это жена, и не знаю, почему меня волнует, женат он или нет. Это не мое дело.

— Нет, Ева. — Его голос прорывается сквозь мои мысли, предупреждая о его близости. — Это практический урок.

Я резко поворачиваю голову, встречаясь с его взглядом. Мои брови сходятся на переносице.

— Что это должно означать, сэр?

Его челюсть снова сжимается, и он качает головой.

— Я бы предпочел, чтобы ты называла меня Оак, Ева.

Мое сердце трепещет в груди от просьбы называть его по имени.

— Это кажется немного неуместным. — Я встречаю его напряженный взгляд.

Он усмехается, и этот звук превращает меня в расплавленную лужицу желания, когда я крепко сжимаю бедра вместе. Его внимание перемещается на мои ноги, как будто чувствуя, насколько я сейчас возбуждена.

— Нет, что неуместно, так это то, что ты все время называешь меня «сэр».

Я морщу лоб.

— Это вежливо, а не неуместно.

Он рычит, его лицо темнеет.

— Дисциплина дается тебе нелегко, не так ли, Ева?

Тогда я понимаю, что просьба называть его по имени была моим первым испытанием, и я провалилась.

— Да, — отвечаю я, опустив голову. — Наверное, Вы правы.

Он прочищает горло.

— Я — авторитетная фигура в этой комнате, и если я говорю тебе называть меня Оаком, что ты должна делать?

Я облизываю пересохшие губы.

— Называть Вас Оаком, — отвечаю я.

— Хорошая девочка, — говорит он, и его похвала разогревает мою кровь. Он наклоняет голову. — Ты продолжаешь глупо притворяться, что не целовалась со школьным уборщиком?

Вопрос застает меня врасплох, я сажусь прямо, ярость бурлит в моих венах.

— Притворяться? — Спрашиваю я, впиваясь ногтями в ладонь. — Это не было притворством. Кто-то меня подставил.

— Не лги мне, Ева, — говорит он убийственным голосом. В каждом произносимом им слоге звучит угроза.

— Я не лгу. — Я высоко поднимаю подбородок. — Это правда, и ничто из того, что Вы можете сказать, не изменит этого.

— Как я и думал, — бормочет он, направляясь к своему столу.

Мое сердце колотится о ребра в предчувствии его следующего урока.

— Я серьезно. Попросите экспертов проанализировать фотографию. — Я энергично впиваюсь ногтями в ладонь. — Они подтвердят, что это фальшивка.

Его аквамариновый взгляд встречается с моим.

— Это может быть правдой, а может и нет, но я видел фотографию, и она показалась мне убедительной. — Он достает линейку из ящика стола, заставляя мое сердце пропустить удар. — Я учу дисциплине с помощью одного метода. — Он проводит пластиком по ладони.

Что он намерен делать с ней?

— Какого метода? — спрашиваю, мое сердце колотится со скоростью сто миль в час.

Мрачная улыбка изгибает его красивые губы, и вспышка зла, которую я видела в тот день, когда поступила в академию, загорается в его глазах.

— Боль.

Я тяжело сглатываю, когда он придвигается ближе.

— Вы просите меня солгать о той фотографии.

Я никогда не был хорошим лжецом. Я ненавижу врать.

Он наклоняет голову.

— Дисциплина — это соблюдение правил, Ева. Если я попрошу тебя перестать лгать о фотографии, то это то, что ты должна сделать.

Я закрываю глаза, делая глубокий, прерывистый вдох. Я не позволю этому придурку заставить меня соврать об этом, что бы он ни делал.

— Но я не лгу, — выдавливаю я из себя.

Он вздыхает. Когда я открываю глаза, он стоит в нескольких футах от меня.

— Ч-что Вы собираетесь делать? — Спрашиваю, ненавидя то, как мое тело дрожит от страха.

На его губах появляется ухмылка, которая наполняет меня ужасом.

— Я же говорил тебе, Ева, что мы здесь не стесняемся телесных наказаний. — Он выставляет ладонь и шлепает по ней линейкой. — Протяни мне руку, пожалуйста.

Я с трудом сглатываю и раскрываю перед ним протянутую ладонь.

Он поднимает линейку, а затем бьет ею по моей ладони с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Удар жалит, я в шоке смотрю на директора.

— Ты перестанешь лгать мне, Ева?

Я стискиваю зубы и пристально смотрю на него.

— Я, блядь, не лгу.

— Еще два за этот язык, — рычит он, хватая мою вторую ладонь и прижимая ее к другой. Он быстро опускает линейку поочередно на обе ладони, заставляя меня вскрикнуть. — Теперь скажи правду.

Я смотрю на него с новообретенной ненавистью, испытывая противоречивые чувства, при взгляде в его аквамариновые глаза.

— Я говорю правду, — выдавливаю я.

Следуют еще шесть ударов, сильнее, чем раньше. Я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.

Он щелкает языком, этот звук заставляет ярость закипать у меня внутри.

— Я думаю, мне нужно быть жестче. — Его аквамариновые глаза сверкают злым умыслом, когда он смотрит на меня, заставляя мой желудок скручиваться от тошноты.

Он не успокоится, пока я не признаюсь в чем-то, что не является правдой, что противоречит всем моим инстинктам и морали. Я не признаюсь в том, чего не делала.

Это будет очень длинный час.

Глава 9

Оак

Требуется вся моя выдержка, чтобы не перегнуть эту красавицу через стол и не отшлепать ее линейкой по заднице до такого состояния, что она не сможет сидеть несколько дней.

Я садистский сукин сын, потому что знаю, что она не лжет, но ничего не могу с собой поделать. Тьма внутри меня требует, чтобы я причинил ей боль, наказал ее за то, что она является отпрыском двух людей, которые разорвали мой мир на части. И все же какая-то часть меня хочет, чтобы она была рядом, умоляла меня своими прекрасными, ярко-карими глазами остановиться.

— Ты готова сказать мне правду? — спрашиваю я, прекращая атаку на ее красные ладони.

Ее глаза сужаются, и она молча смотрит на меня.

— Нужно ли мне усилить наказание? — спрашиваю я, ища в этих глазах страх.

Если она и боится меня, то не показывает этого.

— Что, черт возьми, это должно означать?

Я прищуриваю глаза. Еву, кажется, совершенно не трогает боль, которую я причинил. Какая-то часть меня отчаянно